Штамм. Вечная ночь

Вы наверняка уже догадались.

Эф вспомнил камеру Патриархов под Центральным парком, их прах в сосудах из белого дуба.

— И зачем вы взяли прах Патриархов?

Вы не увидели этого в «Люмене»?

Эф ничего такого не видел.

— Вы собираетесь… вернуть их к жизни? Воскресить каким-то образом?

Нет, что сделано, то сделано.

— Зачем же тогда?

Затем, что это было предсказано.

Эф взвесил его слова.

— Что-то должно произойти?

Вас не волнует, как будут развиваться события в случае успеха? Сами сказали, вы сомневаетесь, что сразу расцветет демократия. На самом деле люди никогда не управляли собой сами. И так продолжалось много веков. Думаете, справитесь без посторонней помощи?

У Эфа не было ответа. Он понимал, что Рожденный прав. Чуть ли не с начала человеческой истории Патриархи дергали за ниточки. Каким будет мир без их вмешательства?

Эф смотрел в окно; далекий пожар — а пожар был серьезный — скрылся из виду. Как восстановить все это в прежнем виде? Возвращение к нормальной жизни представлялось невероятно трудной задачей. Прежний мир был безвозвратно утрачен. На миг его даже одолело сомнение — а стоит ли игра свеч?

Конечно, сказывалась усталость. Но то, что прежде представлялось концом всех бед (уничтожение Владыки, возвращение планеты в руки людей), на самом деле станет началом новой войны.





Закария и Владыка




Ты предан мне? — спросил Владыка. — Ты благодарен мне за все, что я тебе дал, за все, что показал?

— Да, — ответил Закария Гудвезер, не усомнившись в ответе ни на мгновение.

За сыном наблюдало паукообразное подобие Келли Гудвезер, пристроившись поблизости на карнизе.

Конец времен близится. Мы должны вместе определить, какой будет земля. Все те, кого ты знал (все те, кто был близок тебе), исчезнут. Ты останешься верен мне?

— Останусь, — ответил Зак.

Меня много раз предавали. Ты должен знать, что я хорошо знаком с механикой таких заговоров. Часть моей воли передана тебе. Ты отчетливо слышишь мой голос, а я в обмен посвящен в самые потаенные твои мысли.

Владыка встал и осмотрел мальчика. Он не почувствовал ни тени сомнения. Зак испытывал трепет перед Владыкой, и его благодарность была искренней.

Однажды меня предали те, кого я имел основания считать самыми близкими. Те, с кем я делил саму плоть, Патриархи. У них не было гордости, не было истинного желания. Они были готовы прожить свою жизнь в тени. Они винили меня в том, что мы такие, какие мы есть, и искали убежища среди человеческих отбросов. Они считали себя всесильными, а были слабаками. Они искали союзников. А я искал господства. Ведь ты понимаешь, о чем я?

— Снежный барс, — сказал Зак.

Именно. Все взаимоотношения основаны на силе. Преобладание и подчинение. Третьего не дано. Ни равенства, ни близости, ни совместного правления. В королевстве может быть только один король.

И тут Владыка с точным расчетом посмотрел на Зака (изображая человеческую доброту, как, по мнению Владыки, она должна была выглядеть), а потом добавил:

Один король и один принц. Ты понимаешь и это, сын мой?

Зак кивнул, принимая и мысль, и титул. Владыка внимательно следил за каждым жестом, каждым движением мышц на лице мальчика. Он чутко прислушивался к ритму его сердца, следил за пульсом сонной артерии. Мальчик был тронут, возбужден этими показными узами.

Снежный барс в клетке был иллюзией, которую ты должен был уничтожить. Решетки и клетки — признак слабости. Несовершенные меры управления. Кто-то может считать, что они существуют для того, чтобы покорить находящееся внутри существо — унизить его, но со временем приходит понимание, что они для того, чтобы держать это существо в отдалении. Они становятся символом твоего страха. Они ограничивают тебя в той же мере, что и зверя в клетке. Только твоя клетка больше, а свобода барса ограничена решеткой.

— Но если ее уничтожить, — сказал Зак, продолжая мысль, — если ее уничтожить… то не остается никаких сомнений.

Поглощение — высшая форма подчинения. Да. И вот теперь мы стоим вместе, и остается сделать лишь шаг к безграничной власти. Абсолютного подчинения земли. И потому я должен быть уверен, что между мной и тобой ничего не стоит.

— Ничего, — убежденно сказал Зак.

Владыка кивнул, явно задумавшись, но на самом деле эта пауза была давно им запланирована для вящего эффекта. Откровение, которым он собирался поделиться с Заком, требовало точного временно́го расчета.


Что, если я скажу тебе, что твой отец все еще жив?

И тут Владыка почувствовал это — поток эмоций, переполнивших Зака. Буря, тщательно спланированная Владыкой, воодушевила его. Ему нравился вкус разбитых надежд.

— Мой отец мертв, — сказал Зак. — Он погиб вместе с профессором Сетракяном и…

Он жив. Я узнал об этом совсем недавно. Но если ты спросишь меня, почему он никогда не пытался спасти тебя или связаться с тобой, я не смогу ответить. Однако он очень даже жив и хочет меня уничтожить.

— Я ему не позволю, — сказал Зак, ничуть не лукавя.

И Владыка против воли почувствовал, что странным образом польщен чистотой порывов этого молодого человека. Естественное человеческое сочувствие, явление, известное как стокгольмский синдром, когда заложники начинают идентифицировать себя с террористами, было инструментом, на котором легко играл Владыка. Он был великим знатоком человеческого поведения. Но здесь он столкнулся с чем-то бо́льшим. Здесь таилась истинная преданность. Вампир верил, что столкнулся с настоящей любовью.

Ты сейчас делаешь выбор, Закария. Вероятно, свой первый взрослый выбор. И то, что ты выберешь, определит тебя и определит мир вокруг тебя. Ты должен быть абсолютно уверен.

Зак почувствовал комок в горле. Он негодовал. Годы траура в мгновение ока превратились в годы небрежения. Где все это время был его отец? Почему оставил его? Мальчик посмотрел на Келли, стоявшую поблизости, на этого ужасающего отвратительного призрака — чудовищного уродца. Она тоже стала жертвой небрежения. Разве все это не по вине отца? Разве он не пожертвовал всеми ими — матерью, Мэттом и самим Заком — ради погони за Владыкой? Его пугало-мать и та больше предана ему, чем Эф. Он всегда опаздывал, всегда был где-то далеко, всегда занят.

— Я выбираю вас, — сказал Зак Владыке. — Мой отец мертв. Пусть остается среди мертвых.

И опять в его словах не было и тени лукавства.





80-я федеральная автомагистраль




К северу от Скрантона стали попадаться стригои — они, словно часовые, стояли на краю автострады. Пассивные наблюдатели, вампиры возникали из темноты, глядя на мчавшиеся мимо машины.

Фет, увидев первых, хотел было остановиться и прикончить их, но Эф попросил его не утруждаться.

— Они уже засекли нас, — сказал он.

— Ты посмотри-ка, — кивнул на окно Фет.

Сначала Эф увидел знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШТАТ НЬЮ-ЙОРК», а потом под знаком — вампиршу с глазами, сверкающими, как стекло. Она проводила их взглядом. Вампиры сообщали о местонахождении автомобиля Владыке по какому-то внутреннему навигационному устройству, и теперь тот знал, что его враги направляются на север.

— Дай-ка мне карты, — сказал Эф.

Фет передал ему карты, и Эф принялся изучать их в свете фонарика.

— Мы опережаем график. Но нужно быть осторожнее. Рано или поздно они устроят какую-нибудь пакость.

На переднем сиденье затрещала портативная рация.

— Ну, видели? — спросила Нора из «эксплорера», едущего следом.

Фет поднял рацию и ответил:

— Встречают с оркестром. Мы видели.

— Нужно ехать по объездным.

— Согласны. Эф изучает карту.

— Скажи ей, — вмешался тот, — что доедем до Бингемтона, чтобы заправиться, а после будем держаться подальше от автострады.

Так они и сделали, резко свернули с магистрали на первом выезде из Бингемтона под указателем на заправку, а дальше проследовали по стрелке к целому скоплению сервисов — заправок, закусочных, мебельных магазинов, двух-трех небольших торговых центров, при каждом из которых была своя кофейня, обслуживающая клиентов прямо в машине. Фет проехал мимо первой заправки — в чрезвычайной ситуации им нужно было больше пространства для маневра. На второй заправке они увидели три ряда колонок «Мобил» перед магазинчиком. Солнце давно зашло, и голубые буквы в надписи «МОБИЛ» тонули в темноте — осталась только красная «О», похожая на голодный открытый рот.

Электричества здесь не было, но они прихватили ручной насос Крима из «хаммера», предвидя, что придется качать вручную. Крышки на цистернах оставались на месте, что было хорошим знаком: вероятно, им удастся найти топливо в подземных емкостях. Фет подвел джип к одному из баков и монтировкой сорвал крышку. В нос ударил приятный запах бензина. Подъехал Гус, и Эф жестом велел ему встать рядом с горловиной. Фет вытащил насос со шлангами, засунул длинный конец в резервуар, а короткий — в бак джипа.

Его рана снова стала болеть, время от времени кровоточила, но Фет скрывал это от всех. Он сказал себе, что должен довести дело до конца, продержаться. Но сам понимал, что просто не хочет оставлять Нору и Эфа одних.

Мистер Квинлан стоял у темной дороги, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Оружейная сумка Эфа висела на его плече. При Гусе был пулемет «штейр», заряженный вперемешку серебряными и свинцовыми пулями. Нора зашла за угол здания, чтобы облегчиться, и быстро вернулась к машинам.

Фет качал изо всех сил, но работа двигалась медленно, топливо только-только начало поступать в бак. Звук напоминал биение струи молока из вымени о стенку ведра. Чтобы поток не иссякал, нужно было качать быстрее.

— Не погружай шланг слишком глубоко, — посоветовал Эф. — Внизу осаждается вода.

— Я знаю, — нетерпеливо кивнул в ответ Фет.

Эф спросил, не подменить ли его, но Фет отказался, его крупные руки и плечи работали ритмично. Гус оставил их — пошел к дороге и встал рядом с мистером Квинланом. Эф собрался было размять ноги, но вдруг понял, что не хочет удаляться от «Люмена».