Теневые блики

— Кто допустил ошибку? Какую ошибку? — мне вдруг стало страшно.

Возникло ощущение, будто бы по темному помещению поплыли клубы подводного сизого ила, и от господина Шлэйлы ко мне потянулась липкая паутина ужаса и безнадеги. Метис, считающий себя потомком легендарной рыбы, грустно покачал головой и вывел на доске:

— «Этого смертным знать не дано».

Кадия дернула меня за рукав летяги и, откашлявшись, обратилась к Ол`эну Шлэйле:

— Ол`эн, спасибо большое. Мы пойдем. Вот тут подпишитесь, что мы у вас были, и что вы ознакомились с рапортом. Ага. Все. По реке больше не плавайте. Эти тилирийцы тоже могут совершить ошибку, вредную для вашего хрупкого здоровью. Супер. Спасибо. Чао!



И подруга энергично потащила меня прочь из комнаты. Я шла медленно и неуверенно, как загипнотизированная.

— «Берегись, Тинави», — обернувшись, я увидела последнюю выведенную лодочником надпись на доске.





[1] Трагетто — вид общественного водного транспорта в Шолохе. Маршрутная лодка, расчитанная на 10–15 человек, с обозначенными местами остановок и твердым фиксированным тарифом за проезд.

[2] Т. е. синевплавки-отшельники — очень вкусные рыбки, живущие по одиночке, что видно из названия.

[3] Блесны — множественное число. Блесна — женский род. Блесен — мужской род.

[4] Что есть, то есть! У всех шести хранителей есть некое каноническое изображение — со своими атрибутами и спутниками, если таковые были. Богиня Авена классически предстает перед зрителями верхом на огромной пучеглазой рыбине, которую она использовала вместо коня. Рыба эта, согласно легендам, не только умела бороздить морские просторы с захватывающей скоростью, но и полетать не чуралась.

ГЛАВА 28. "Устрица на море"

Кто он — Незримый Бог, Всевышний Отец, тот, кто создал Хранителей и Драконов, тот, кто зажег первую Искру, положив тем самым начало жизни и бытию? Нам неизвестно. Существует ли он? Видел ли его кто-то? Есть ли у него Антипод, и, если да, кто и что может быть его Антиподом? Хранители никогда не отвечали на наши вопросы. Жрецы говорят, это страшная тайна, недоступная смертным.



Но я боюсь, что все проще: Хранители тоже не знают.



Записки Мэверика из Дома Плящущих,



X век, Срединное государство



Солнце давно скрылось.

Пусть на улице и май-месяц, а все же в лесу темнеет рано. Кругом деревья, поэтому угол «обстрела» для закатного солнца невелик. Сумерки падают на Шолох быстро и беззастенчиво. Когда мы с Кадией окончательно перестали различать черты лица друг друга, то поняли, что самое время пойти и поужинать.

— Патрициус, на этом мы с тобой прощаемся, — кивнула я кентавру.

— Хорошего вечера, мадам! — ответил он. — Завтра кататься по городу планируете?

— Да. Поэтому, если свободен, приезжай к восьми утра ко мне домой.

Прощались мы с ним как раз перед выбранной для ужина таверной. Сразу оговорюсь — выбирала Кадия, вечная ценительница экстрима. Патрициус скептически посмотрел на ярко-красные огни в окнах, светящуюся всеми цветами радуги вывеску «Устрица на море» и толкущуюся у входа разношерстную публику. Из заведения доносилась громкая музыка преимущественно барабанного характера. Все говорит о тихом ужине, ага.

— Что-то мне не кажется, что вы проснетесь к восьми, — цокнул языком кентавр, поскребывая подбородок, который густо зарос кудрявой щетиной.

— Проснусь. У меня большой опыт издевательств над собственным организмом.

Впрочем, я тоже смотрела на заведение с тревогой. Больно уж взрывная там начинка!

— Советую не воротить нос почем зря и самому заглянуть в «Устрицу на море», — с энтузиазмом ввернула Кадия. — Тут вкусно и дешево. А еще весело!

В этот момент два здоровяка-охранника с грохотом выкинули из заведения некоего малоподвижного господина. Господин шлепнулся в лужу, лужа чавкнула, охранники захлопнули двери. Теперь желающие войти и выйти должны были с осторожностью перешагивать отдыхающего.

— Ну-ну… — с неприкрытой насмешкой отметил Патрициус. Поиграв бицепсами, добавил: — Мы, кентавры, ведем здоровый образ жизни. Таков удел спортсменов.



Между тем, по поводу «проснусь к восьми» я и впрямь была уверена в себе.


Если бы за борьбу со сном выдавали награды, я бы собрала их все. Сколько себя помню, я пыталась превратиться из совы в жаворонка. Вернее, в жаворонка-мутанта, который поздно ложится и рано встает. Мечты-мечты!

Многолетние самоистязания не смогли окончательно устаканить мой режим, зато привели к тому, что я могу проспать два часа и после этого провести весьма активный день без ущерба для эффективности. Правда, больше трех суток подряд такое делать не рекомендую — рано или поздно придется отоспаться как следует.

Помню, Магистр Орлин почему-то совсем не уделял внимания вопросам нашего с Кадией и Дахху режима. Для него было важно, чтобы в одиннадцать утра мы собирались в малой гостиной для теоретических занятий, а в шесть вечера, после обеда, отправлялись на физическую муштру. Утреннее расписание было личным делом каждого.

Поэтому Дахху обычно читал книжки, Кадия бегала, а я спала. В этом было что-то унизительное. Я кожей ощущала, как мои друзья медленно, но верно продвигаются вперед по тернистой тропке саморазвития, тогда как я просто дрыхну без задних ног. Сами они не хотели принимать участия в моей судьбе: ну ты же спишь, а не, скажем, горячительное хлещешь. Наверное, организм требует.

Но пару раз Кадия все-таки пробовала меня добудиться. Я клялась, что «еще минуточку и встаю», раз эдак шесть-семь подряд, после чего подруге надоедало, и она уходила. А я оставалась наедине со своей губительной слабостью. Просыпалась минут за пятнадцать до начала лекций, бегала кругами по комнате, мысленно ругалась на свою ленивую задницу и потом весь день ходила с плохим настроением. Это было ужасно!

В итоге за годы учебы я создала для себя специальную систему утренних подъемов.

Считается, что на вырабатывание любой привычки нужно около месяца. Взяв это за исходные данные, я убедила Дахху (Кадия уже была настроена резко против моих экспериментов), чтобы на протяжении трех недель он, просыпаясь, громко колотил в мое окно. Во сне дребезжащий звон стекла казался куда более страшным, чем стук в дверь, поэтому я послушно вскакивала.

Самым важным было не улечься обратно, поняв, что все в порядке. Для этого я ставила возле кровати большое деревянное ведро с ледяной водой — и засовывала туда ноги. Лучше бы голову, конечно, но ее было жалко.

Мокрые и холодные стопы — не та вещь, с которой хочется мириться. Внутренний перфекционист не позволял мне залезть с такими ногами в теплую постель, поэтому я нехотя шлепала в ванную за полотенцем. Процесс вытирания ног был немного похож на массаж — во всяком случае, довольно успешно «будил» всякие полезные точки, в изобилие помещающиеся на наших, хм, подошвах. Плюс, пока я терла свои замерзшие конечности и зевала, мне удавалось вспомнить, к чему вообще все эти мучения. Ох уже эти достойные попытки стать лучшей версией себя!.. В общем, к моменту выхода из ванной я все еще выглядела не очень, но уже была настроена решительно.

Неделю спустя после начала экспериментов случилось чудо — мне удалось вполне самостоятельно открыть глаза за пару секунд до стука Дахху. А через двадцать дней вся эта система с тазом и полотенцем стала доставлять мне определенное удовольствие.

До сих пор по возможности стараюсь ее использовать. Правда, как ни крути, у меня регулярно случаются «срывы» запойного снолюбца. Я могу случайно проспать до полудня, а потом корить себя до скончания века. Но если утром ждет важное дело — ни-ни. Встану в любом состоянии. Бойтесь все.

— Итак, в восемь утра на Мшистой улице, — повторила я Патрициусу.

— Есть, мадам!

И мы с Кадией, крепко-накрепко привязав буйного Суслика к фонарному столбу, пошли в «Устрицу на море».



***



— Кад, а что, других вкусных и веселых мест в Шолохе нет?

Кое-как мы с подругой пробрались сквозь сумрачный зал в дальний его конец, где в углу прятался пустой деревянный стол. Ножки его были разной длины. Стол опасно пошатывался, но мы решили, что справимся с таким неудобством. Выбирать не приходилось: ни чистотой, ни изысканностью публики таверна похвастаться не могла. Зато этой публики было так много, что, кажется, весь Шолох пришел сюда сегодня вечером.

Зеленоватые фэйри в обнимку сидели на потолочных балках, попивали из наперстков вино и распевали гимны на древне-пустынном. Гномы у барной стойки переругивались, пытаясь выяснить, что из них более профессиональный кузнец. Нежная дриада ковырялась в тарелке, полной гусениц, а уставший юноша с татуировкой Правого Ведомства пытался оттереть с каких-то документов только что посаженное жирное пятно.

На маленькой сцене отрывались по-полной три горных тролля. У одного был барабан, у второго — тарелки, а третий довольствовался скрипкой. Его такая несправедливость очевидно бесила, поэтому тролль пытался извлечь из несчастного инструмента максимум громкости — звук был просто жутким. Банши отдыхают. Баргесты тоже.

— Это самое атмосферное местечко в Шолохе! — перекрикивая троллью музыку, сообщила мне Кадия и подняла большие пальцы вверх, подкрепляя слова жестом.

Официант, не говоря ни слова, брякнул перед нами на стол две дымящиеся тарелки с каким-то мясом. Сложно определить, что именно это было, но пахло и впрямь неплохо. Главное, чтоб не гусеницы! Они в это время как раз активно расползались из дриадиной плошки. Неудачливая посетительница пыталась прибить несговорчивую еду, интенсивно хлопая ладонями по столу.

Тролли-музыканты решили, что она так выражает одобрение их творчеству и налегли на инструменты еще сильнее. Кажется, скрипка уже была на грани смерти. Я аккуратненько заткнула здоровое ухо, чтобы хоть немного снизить громкость, и одобряюще улыбнулась Кадии.

Подруга, впрочем, в одобрении не нуждалась, уже полностью направив свое внимание на еду и, о боги! даже притоптывая в такт безумию на сцене. Ей, похоже, и впрямь нравился этот бедлам.

— Ну что, дорогая, я поднимаю эту достойную чарку липового сбора за прекрасное окончание нашего совместного рабочего дня! — пару минут спустя торжественно объявила Мчащаяся. Я чокнулась с ней, но потом поспешила разочаровать:

— На самом деле, работа не окончена. Можно воспользоваться твоими ташени? Я сегодня совсем не интересовалась судьбой своего подопечного, а это не есть хорошо.

— Мелисандра-то? Конечно. Что ему напишем?

— «Мелисандр, добрый вечер, это Тинави. Буду благодарна, если пришлете ваш план перемещений за день».

Кадия вырвала из волшебного блокнота листок и стала писать, сосредоточенно высунув кончик языка. Люблю эту ее привычку — милую и будто возвращающую нас в далекие годы детства, когда с таким же старанием она переписывала алфавит со школьной доски.

Когда сложенная в птичку ташени ожила и умчалась прочь, уворачиваясь от буйных посетителей таверны, Кадия откинулась на спинку стула и как ни в чем не бывало сообщила, хлопая ресницами:

— Я в конце сделала небольшую приписку. Пригласила этого Мелисандра сюда.

— Ты что?! — я захлебнулась от возмущения. Точнее, поперхнулась. Богатырское постукивание Кадии по спине окончательно выбило из меня дух. Лишь горестный сип донесся из моей груди: — Зачем?!

Мчащаяся обвела зал томным взглядом и жеманно пожала плечом, мол, кто меня, такую загадочную, знает. Потом соизволила пояснить:

— Хочу на него посмотреть. Историк, похожий на боксера! Очень любопытно. К тому же, он жаждет рассказать тебе что-то о Доме Страждущих. Вот вместе и послушаем. Обожаю сказки про знатные дома.

Я смирилась и молча уткнулась в тарелку. Лучше поесть, пока господин Кес не придет, а то не очень-то приятно сидеть с набитым ртом в присутствии незнакомца! Говорят, правда, совместное поглощение еды сближает. Но я не сильно жажду сближаться с этим болтуном, так что все нормально.

Прошло минут двадцать. Мы уже доели, а тролли — доиграли. Всеобщий час ужина прошел, поэтому публика в таверне начала немного меняться: все у меньшего количества на столах стояли тарелки, и все у большего — бутылки. Я обратилась к Кадии:

— Может, он не придет? Просто голубя не нашел, чтобы предупредить?