Теневые блики
Часть 20 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Впрочем, сегодня большинство людей стояло, а не сидело, и что-то бурно обсуждало в маленьких группках. Среди них был и Полынь. Заприметив меня, он быстро прервал беседу с мастером Улиусом и подошел. Во взгляде куратора я прочитала немой вопрос: ну как, успокоилась после вчерашнего? Уже не считаешь меня врагом и главным манипулятором на деревне?
Я успокоилась (липовый сбор госпожи Пионии и дружеский треп очень гармонизируют), а потому одарила Ловчего вполне благосклонной улыбкой.
— Так, мы с тобой работаем на удаленке сегодня и завтра. Пошли, — вместо приветствия сказал Полынью.
— Эй, а почему?
— Двухдневный субботник, будь он неладен.
Я скептически посмотрела на куратора. Его специфическая внешность и царящий в кабинете бардак были, конечно, симптоматичны, но ненавидеть порядок настолько, чтобы сматываться с работы?..
— Во время ведомственных субботников убираются сотрудники, а не Метелочники, — пояснил Полынь. — Это вроде как традиция. Раз в квартал мы откладываем все дела и два дня уделяем вытиранию пыли и отдраиванию полов. Считается, что это неплохо промывает мозги и заодно позволяет не зазнаться. Сейчас все ждут, пока им подвезут бесплатные фартуки для уборки, — он обвел рукой толпу на площади и тяжко вздохнул.
— Что ж, я с удовольствием пропущу это веселье, — я пожала плечами. — Дело о маньяке важнее.
— Дело даже не в маньяке, я бы смог работать и в процессе уборки. Дело в том, что никто, ясное дело, не убирается руками. Иноземное Ведомство сотрясается от магии в дни субботника. И тебя бы точно раскусили, — ехидно поднял брови куратор.
М-да. А ведь и вправду. Я уже успела забыть, как это удобно — взмахнуть пару раз руками, прошептать нужный набор слов — и погнали, веник сам пляшет-танцует по комнате. Ну и ты с ним заодно, под завязку наполненный радостью лентяя.
— И куда же мы отправимся? — уточнила я у Полыни, пока он подзывал к нам двух свободных кентавров. Перевозчики мирно паслись на ведомственном газоне и исподтишка пожевывали казенные алые маки. Это выглядело комично: огромные мужики, осторожно оглядываясь, срывали цветы и быстро запихивали их себе в рот, тотчас отворачиваясь от клумбы, типа, я тут ни причем. Видимо, они верили, что с помощью такой «закуски» получат некий наркотический эффект. Полынь обреченно покачал головой, созерцая эту сцену:
— Во дают. Из всех магических существ кентавры больше всех похожи на людей, но как же они тупят, а. Даже ездить на них иногда страшно. И да, ты слышала когда-нибудь их смех? «Га-га-га»… Это же ужас. А отправимся мы, Тинави, заниматься другими делами, не маньяком. Мелкими, но которые тоже нужно закрыть.
— Напомни, сколько там осталось до конца твоего двухгодичного челленджа?
— Одиннадцать дней, — вздохнул он. — И шестнадцать дел.
— Ого. А если ты найдешь убийцу четырех человек, это не посчитают за четыре дела?
— Увы, нет. Поэтому, Тинави, уже сегодня ты начнешь работать самостоятельно. И это помимо опроса Лиссая, который я рекомендую тебе провести в обеденное время — утром у принца толчется слишком много прислуги.
— Как? Я же ничего не умею!
— Да я тебе всякую мелочевку выдам, не бойся. На сегодня дело уже есть, например, — из аккуратной сумки, перекинутой через плечо, он вытащил тонкую папку: изумрудный блестящий картон, герб с ястребом посередине и белая наклейка внизу «Дело пятого уровня». Сотрудники Архива, которые занимались категоризацией всех обращений, явно задолбались присобачивать эти бумажки: наклейки была приклеена криво и отчетливо пахла ненавистью к бюрократии…
Полынь объяснил мне общую задачу:
— Отправляйся в Лазарет, там у одного иноземца надо зафиксировать приступ трясухи и потом лично отвезти подтверждающую бумагу в Башню Магов, чтобы ему выплатили страховку — он волшебник из какой-то горной деревушки близ Кнассии. Все подробности найдешь внутри. А я поеду разбираться с… — Полынь достал такую же папочку для себя, — …с каннибалом-педофилом из Шэрхенмисты. Боги-Хранители, что за дичь, — в глазах куратора мелькнуло неподдельное отвращение.
— Это Селия для тебя дела выбирает?
— Селия.
— А почему у вас такие плохие отношения все-таки?
— Ты же сама сказала — я прахов манипулятор.
— Ну, на самом деле?
— На самом деле… Вот разберешься с Лазаретом и Лиссаем сегодня — расскажу в награду. А сейчас разъезжаемся.
Между тем, кентавры все-таки заметили наши призывные жесты и приблизились. В одном из них я узнала Патрициуса — того, который вез меня на днях до Лазарета.
— Молчаливый мастер? — сходу, не здороваясь, спросил он меня своим красивым голосом.
— Молчаливый мастер. И снова в Лазарет.
— Болеете, небось? Моя сестрица вот на днях прихватила какую-то острую простуду, ужас. Кашляет и кашляет, кашляет и кашляет…
— Не болею. Молчаливый мастер, Патрициус, пожалуйста!
— Понял, мадам.
Мы двинулись в путь. Патрициус, судя по всему, решил, что раз судьба свела нас снова, то мы уже закадычные друзья. А потому еще несколько раз за поездку начинал болтать, преимущественно — о своих многочисленных родственниках. Сначала я раздражалась, но потом подумала, что, в принципе, он хороший парень. И раз уж я теперь социально активный человек, то мне стоит научиться строить хорошие отношения со всеми вокруг. Пусть это будет нормой! С меня не убудет от того, что я стану чуть улыбчивее и снисходительнее — нужно только постараться не забывать о том, чтобы быть милой.
— Подожди меня здесь, пожалуйста, обратно тоже с тобой поеду, — попросила я в итоге, когда мы прибыли в Пятиречье.
— Конечно, мадам! Вы только от этих чумных чего плохого не подцепите, я болеть не хочу!
Я дружелюбно похлопала его по крупу на прощанье, и, уже отойдя, решила, что это было как-то неприлично.
Неловко вышло!
***
В Лазарете мне довольно быстро помогли найти нужную палату. Когда я зашла внутрь, мужчина, моя «жертва» (не клиентом же его называть?) мирно спал. Я присела рядом и открыла выданную Полынью папку, чтобы проверить детали. Больного звали Аверик Кирстен, он был уроженцем Республики Острого Пика, что на самом западе Террамисты, неподалеку от Кнассии, человеческого государства. Аверик уже несколько месяцев работал по контракту в Шолохе, в Башне Магов. Его профилем были иллюзии и трансформации. Последнюю неделю господин Кирстен не ходил на работу, и, как выяснили коллеги, его увезли в Лазарет с острым приступом трясухи.
К сожалению, трясуху в Шолохе лечить не умеют. Наши лекари могут многое — вон, меня вообще после взрыва собрали, но… Главную роль в процессе лечения все-таки играет сам больной. Он должен обладать магией, уметь черпать ее из острова-кургана и должен хотеть выздоравления. А те, кто пал жертвой трясухи, ничего не хотят. Трясуха превращает человека в безумца, у которого есть лишь два состояния: он спит или он бьется в приступе, безобразно катаясь по полу, вращая глазами и изрыгая проклятия с «предсказаниями». Я взяла слово «предсказания» в кавычки, хотя некоторые действительно верят, будто больные трясухой вещают от имени хранителей.
Но это, конечно, чушь. Ни один уважающий себя хранитель такой ерундой заниматься не будет, хотя относиться к ним можно по-разному. Например, мы в Лесном королевстве любим их. Для нас хранители и драконы — такие же дети мира, как и все мы. Но они не в пример сильнее нас, живут вечно, путешествуют по мирам и не знаючем еще занимаются. При этом не они создали жизнь. Они, скорее, эдакий промежуточный начальственный чин между нами и Неспотижимым, строгие старшие братья. А вот скальникам, например, Хранители не слишком интересны. Северные люди видят в них счастливчиков, богатых, но недалеких отпрысков Незримого Верховного Бога, порхающих по Вселенной, как мотыльки. В Кнассии и вовсе хранителей ненавидят и презирают за то, что они покинули Лайонассу и оставили нас на произвол судьбы; за то, что не отвечают на молитвы, не являют чудеса и сами не являются уже давненько. Мы в Шолохе говорим «прахов прах!», а кнаски — «чтоб тебя хранило!».
В любом случае, глупо верить в то, что хранители слабы, чтобы вселяться в тело больного человека и бессвязно изрекать его голосом некие сомнительные истины… Так что трясуха — это просто болезнь, не дар свыше. Болезнь, которую мы не умеем лечить. Она приходит, когда вздумается, и уходит — обычно через год-два. Поэтому, если человек заболел трясухой, он получает страховку от своего работодателя и гарантию предоставления ему места после выздоровления.
Как Ловчая я должна было просто подтвердить тот факт, что Аверик Кирстен действительно болен. В папке, переданной мне Полынью, было указано, что для этого мне нужно сидеть у койки Аверика до тех пор, пока не стану свидетельницей приступа, но не больше трех часов. Я закрыла документы, откинулась на кресле и прикрыла глаза.
Что ж, Аверик спит — вот и я посплю. Если у него начнется трясуха, проснусь не только я, а вообще весь этаж, так что совесть моя чиста.
***
— Тинави, вы спите?
Секунды три я осознавала эту фразу, позволяя ей так и эдак побултыхаться на волнах моего задремавшего сознания. Но потом фразу вынесло на беспощадный берег разума, и я резко открыла глаза. Аверик все еще мирно лежал в кровати, но зато надо мной, слегка наклонившись, стоял мальчишка лет двенадцати. Худенький, но при том щекастый Карл. С глазами круглыми, как у совы. Он, кажется, собирался потрогать меня за плечо, но никак не мог решиться, поэтому физиономия у него была уморительная: губы сосредоточенно поджаты, брови сведены, во взгляде паника. Зеленая больничная рубаха только придавала зрелищу колорита.
— Хей, — сказала я, — а ты тут что делаешь?
— Гуляю, — он расслабился, увидев, что я ожила, и пожал плечами. — Они разрешают мне бродить, где вздумается. Ну, кроме операционных. Мне осталось в Лазарете только два дня, поэтому я вроде как уже не совсем больной.
— Два дня? Им удалось найти твою семью?
Карл потупил взор и осторожно присел на краешек кровати — других стульев, кроме моего, в палате не было.
— Нет. Меня отдадут в детский дом, — в его голосе слышались тщательно скрываемые слезы. — Никто не пришел по объявлениям в газетах. А я ничего не вспомнил.
— Так, погоди, а досье на тебя в Иноземном ведомстве запрашивали?
— Я не знаю. Лекари говорят — сделали, что могли. По закону им нельзя держать меня в Лазарете больше пяти суток, если у меня нет настоящих ранений. Но они передали в Лесное ведомство мой портрет, так что, если родители все-таки захотят меня найти… — у Карла едва заметно дернулись губы. Я испугалась, что он заплачет, поэтому резко перехватила нить разговора:
— Эй, а знаешь, что это за мужчина на койке?
Я рассказала ему про свою работу, Аверика и трясуху. Потом — потому что время шло, а ничего, меж тем, не менялось — про то, как ловила дриаду во дворце. Потом, по ассоциации, про имаграф и другие чудесные изобретения Дома Внемлющих: воздушный шар, на котором люди могут подниматься в небо; дощечки, на которых появляется все, о чем ты говоришь; часы, которые считают не время, а количество сделанных шагов, и многое другое… В какой-то момент Карл, казалось, перестал меня слушать. Он, не моргая, смотрел на Аверика.
— Что такое? — забеспокоилась я. Если начинался приступ — легкая дрожь конечностей, пена изо рта — мальчика следовало на всякий случай убрать из комнаты.
— Ты сказала, это называется «трясуха»? — с сомнением спросил Карл. — Тинави, но я вижу, что в груди господина Аверика сидит шева.
— Какая шева?
— Шева. Дух с пронзительным, визгливым голосом, который любит прицепляться к человеку, чтобы использовать его тело для своих криков и танцев. Ее еще называют «кликухой». Выбирает себе жертву и селится у нее в груди, чтобы набраться сил после сезона охоты. Это как спячка у медведя.
— Чтоооооо?! — лицо у меня вытянулось, и Карл, видя это, испугался и как-то вжался в больничную койку. — Что такое ты говоришь? Ни разу в жизни я не слышала ни о какой шеве!
— Ну вон же она, прямо в груди у него… — тихо и испуганно сказал подросток, тыча пальцем в Аверика. Я посмотрела туда же. Постаралась расфокусировать взгляд, скосить глаза, посмотреть почередно правым и левым. Все одно — зеленая рубашка на волосатой Авериковой груди, и баста, никаких духов. Но я верю, что мир принадлежит любопытным и упертым людям. Поэтому продолжила допытываться у мальчика:
— И как она выглядит, эта твоя невидимая шева? И с чего это ты мне почти словарное определение выдал, при том, что не помнишь даже своего прошлого?
— Я не знаю, — еще больше переполошился Карл. Он подтянул колени к груди и начал в волнении грызть ногти: — Я правда не знаю, но шева — вот она. Черная, как клубок, немного искрится. Мне кажется, ей очень не нравится, что я ее вижу.
— А ты, ммм, еще что-то такое видел, чего не видят другие? — осторожно уточнила я. Мальчик кивнул:
— Пару раз было, — а потом вдруг продолжил очень горячо и жалобно: — Пожалуйста, Тинави, поверь мне, это не трясуха, это шева, ее можно выгнать, давай, давай сделаем это, господину Аверику она ни к чему!
Хоть я и подозревала, что у Карла могут быть просто нелады с головой (так сказать, в дополнение к амнезии), а все же решила выслушать его предложение. В конце концов, не мне быть скептиком! За последние пару дней случилось столько странностей, столько непонятных реплик прозвучало будто мимоходом и столько жизни неожиданно появилось в моем унылом существовании, что… Я не хочу пока все это осмыслять, но готова участвовать в пирушке и дальше. Сумасшедший принц приглашает меня в неведомое Святилище? Хорошо. Похожий на наркомана Полынь незаконно нанимает меня ради абсолютно пустячной услуги? Отлично. Мой лучший друг игнорирует тот факт, что сны — это просто сны, и хочет на их базе писать историческую энциклопедию? Огонь, я считаю. К праху все эти мысли и подозрения! Возможно, вам кажется странным, что я молча проглатываю странность за странностью. Так сказать, без гарнира и не пережевывая. А как иначе? Я полгода сидела дома, я полгода думала, что жизнь моя кончилась вместе с магией, а теперь оказалось, что жизнь, как бы, идет вперед вообще без проблем. Причем все такая же удивительная, полная загадок и сопровождающей их веселой хреноты. Хорошая новость, не правда ли? Безусловно.
Но одновременно с этим — новость ужасающая. Потому что оказалось, что это я вела себя по-идиотски. Это я, а не обстоятельства, выкинули всю прошлую зиму и весну на помойку. Не отсутствие магии мешало мне жить, а моя собственная голова. Не отсутствие магии изгнало из моей жизни всех, кроме пары близких друзей, а мое собственное нежелание общаться, мой страх чего-то, чему я даже не могу придумать название, настолько оно бессмысленно. Все мои проблемы были во мне, в моем упадническом настроении, в философии жертвы. А теперь — вуаля. Магии у меня все еще нет. А вот чудес вокруг — завались, хоть двумя руками загребай. Стоило только выйти из дома!..
Я больше не повторю своей ошибки — не позволю оторванным от реальности сомнениям и страхам перечеркнуть удивительное «сейчас». Так что да, окружающие, можете и дальше смело творить неведомо что, говорить загадками, ломать шаблоны — я только за. Я замечу это и запомню, я даже с удовольствием присоединюсь к вам, но рассуждать — нет, рассуждать пока не буду — рассуждайте сами, а я просто наслажусь моментом. Пусть безродный мальчик с тяжелой формой амнезии, которого я украла у бокки, хочет изгнать невиданную науке шеву из тяжелобольного. Пожалуйста. Я в деле, прах побери!
Я успокоилась (липовый сбор госпожи Пионии и дружеский треп очень гармонизируют), а потому одарила Ловчего вполне благосклонной улыбкой.
— Так, мы с тобой работаем на удаленке сегодня и завтра. Пошли, — вместо приветствия сказал Полынью.
— Эй, а почему?
— Двухдневный субботник, будь он неладен.
Я скептически посмотрела на куратора. Его специфическая внешность и царящий в кабинете бардак были, конечно, симптоматичны, но ненавидеть порядок настолько, чтобы сматываться с работы?..
— Во время ведомственных субботников убираются сотрудники, а не Метелочники, — пояснил Полынь. — Это вроде как традиция. Раз в квартал мы откладываем все дела и два дня уделяем вытиранию пыли и отдраиванию полов. Считается, что это неплохо промывает мозги и заодно позволяет не зазнаться. Сейчас все ждут, пока им подвезут бесплатные фартуки для уборки, — он обвел рукой толпу на площади и тяжко вздохнул.
— Что ж, я с удовольствием пропущу это веселье, — я пожала плечами. — Дело о маньяке важнее.
— Дело даже не в маньяке, я бы смог работать и в процессе уборки. Дело в том, что никто, ясное дело, не убирается руками. Иноземное Ведомство сотрясается от магии в дни субботника. И тебя бы точно раскусили, — ехидно поднял брови куратор.
М-да. А ведь и вправду. Я уже успела забыть, как это удобно — взмахнуть пару раз руками, прошептать нужный набор слов — и погнали, веник сам пляшет-танцует по комнате. Ну и ты с ним заодно, под завязку наполненный радостью лентяя.
— И куда же мы отправимся? — уточнила я у Полыни, пока он подзывал к нам двух свободных кентавров. Перевозчики мирно паслись на ведомственном газоне и исподтишка пожевывали казенные алые маки. Это выглядело комично: огромные мужики, осторожно оглядываясь, срывали цветы и быстро запихивали их себе в рот, тотчас отворачиваясь от клумбы, типа, я тут ни причем. Видимо, они верили, что с помощью такой «закуски» получат некий наркотический эффект. Полынь обреченно покачал головой, созерцая эту сцену:
— Во дают. Из всех магических существ кентавры больше всех похожи на людей, но как же они тупят, а. Даже ездить на них иногда страшно. И да, ты слышала когда-нибудь их смех? «Га-га-га»… Это же ужас. А отправимся мы, Тинави, заниматься другими делами, не маньяком. Мелкими, но которые тоже нужно закрыть.
— Напомни, сколько там осталось до конца твоего двухгодичного челленджа?
— Одиннадцать дней, — вздохнул он. — И шестнадцать дел.
— Ого. А если ты найдешь убийцу четырех человек, это не посчитают за четыре дела?
— Увы, нет. Поэтому, Тинави, уже сегодня ты начнешь работать самостоятельно. И это помимо опроса Лиссая, который я рекомендую тебе провести в обеденное время — утром у принца толчется слишком много прислуги.
— Как? Я же ничего не умею!
— Да я тебе всякую мелочевку выдам, не бойся. На сегодня дело уже есть, например, — из аккуратной сумки, перекинутой через плечо, он вытащил тонкую папку: изумрудный блестящий картон, герб с ястребом посередине и белая наклейка внизу «Дело пятого уровня». Сотрудники Архива, которые занимались категоризацией всех обращений, явно задолбались присобачивать эти бумажки: наклейки была приклеена криво и отчетливо пахла ненавистью к бюрократии…
Полынь объяснил мне общую задачу:
— Отправляйся в Лазарет, там у одного иноземца надо зафиксировать приступ трясухи и потом лично отвезти подтверждающую бумагу в Башню Магов, чтобы ему выплатили страховку — он волшебник из какой-то горной деревушки близ Кнассии. Все подробности найдешь внутри. А я поеду разбираться с… — Полынь достал такую же папочку для себя, — …с каннибалом-педофилом из Шэрхенмисты. Боги-Хранители, что за дичь, — в глазах куратора мелькнуло неподдельное отвращение.
— Это Селия для тебя дела выбирает?
— Селия.
— А почему у вас такие плохие отношения все-таки?
— Ты же сама сказала — я прахов манипулятор.
— Ну, на самом деле?
— На самом деле… Вот разберешься с Лазаретом и Лиссаем сегодня — расскажу в награду. А сейчас разъезжаемся.
Между тем, кентавры все-таки заметили наши призывные жесты и приблизились. В одном из них я узнала Патрициуса — того, который вез меня на днях до Лазарета.
— Молчаливый мастер? — сходу, не здороваясь, спросил он меня своим красивым голосом.
— Молчаливый мастер. И снова в Лазарет.
— Болеете, небось? Моя сестрица вот на днях прихватила какую-то острую простуду, ужас. Кашляет и кашляет, кашляет и кашляет…
— Не болею. Молчаливый мастер, Патрициус, пожалуйста!
— Понял, мадам.
Мы двинулись в путь. Патрициус, судя по всему, решил, что раз судьба свела нас снова, то мы уже закадычные друзья. А потому еще несколько раз за поездку начинал болтать, преимущественно — о своих многочисленных родственниках. Сначала я раздражалась, но потом подумала, что, в принципе, он хороший парень. И раз уж я теперь социально активный человек, то мне стоит научиться строить хорошие отношения со всеми вокруг. Пусть это будет нормой! С меня не убудет от того, что я стану чуть улыбчивее и снисходительнее — нужно только постараться не забывать о том, чтобы быть милой.
— Подожди меня здесь, пожалуйста, обратно тоже с тобой поеду, — попросила я в итоге, когда мы прибыли в Пятиречье.
— Конечно, мадам! Вы только от этих чумных чего плохого не подцепите, я болеть не хочу!
Я дружелюбно похлопала его по крупу на прощанье, и, уже отойдя, решила, что это было как-то неприлично.
Неловко вышло!
***
В Лазарете мне довольно быстро помогли найти нужную палату. Когда я зашла внутрь, мужчина, моя «жертва» (не клиентом же его называть?) мирно спал. Я присела рядом и открыла выданную Полынью папку, чтобы проверить детали. Больного звали Аверик Кирстен, он был уроженцем Республики Острого Пика, что на самом западе Террамисты, неподалеку от Кнассии, человеческого государства. Аверик уже несколько месяцев работал по контракту в Шолохе, в Башне Магов. Его профилем были иллюзии и трансформации. Последнюю неделю господин Кирстен не ходил на работу, и, как выяснили коллеги, его увезли в Лазарет с острым приступом трясухи.
К сожалению, трясуху в Шолохе лечить не умеют. Наши лекари могут многое — вон, меня вообще после взрыва собрали, но… Главную роль в процессе лечения все-таки играет сам больной. Он должен обладать магией, уметь черпать ее из острова-кургана и должен хотеть выздоравления. А те, кто пал жертвой трясухи, ничего не хотят. Трясуха превращает человека в безумца, у которого есть лишь два состояния: он спит или он бьется в приступе, безобразно катаясь по полу, вращая глазами и изрыгая проклятия с «предсказаниями». Я взяла слово «предсказания» в кавычки, хотя некоторые действительно верят, будто больные трясухой вещают от имени хранителей.
Но это, конечно, чушь. Ни один уважающий себя хранитель такой ерундой заниматься не будет, хотя относиться к ним можно по-разному. Например, мы в Лесном королевстве любим их. Для нас хранители и драконы — такие же дети мира, как и все мы. Но они не в пример сильнее нас, живут вечно, путешествуют по мирам и не знаючем еще занимаются. При этом не они создали жизнь. Они, скорее, эдакий промежуточный начальственный чин между нами и Неспотижимым, строгие старшие братья. А вот скальникам, например, Хранители не слишком интересны. Северные люди видят в них счастливчиков, богатых, но недалеких отпрысков Незримого Верховного Бога, порхающих по Вселенной, как мотыльки. В Кнассии и вовсе хранителей ненавидят и презирают за то, что они покинули Лайонассу и оставили нас на произвол судьбы; за то, что не отвечают на молитвы, не являют чудеса и сами не являются уже давненько. Мы в Шолохе говорим «прахов прах!», а кнаски — «чтоб тебя хранило!».
В любом случае, глупо верить в то, что хранители слабы, чтобы вселяться в тело больного человека и бессвязно изрекать его голосом некие сомнительные истины… Так что трясуха — это просто болезнь, не дар свыше. Болезнь, которую мы не умеем лечить. Она приходит, когда вздумается, и уходит — обычно через год-два. Поэтому, если человек заболел трясухой, он получает страховку от своего работодателя и гарантию предоставления ему места после выздоровления.
Как Ловчая я должна было просто подтвердить тот факт, что Аверик Кирстен действительно болен. В папке, переданной мне Полынью, было указано, что для этого мне нужно сидеть у койки Аверика до тех пор, пока не стану свидетельницей приступа, но не больше трех часов. Я закрыла документы, откинулась на кресле и прикрыла глаза.
Что ж, Аверик спит — вот и я посплю. Если у него начнется трясуха, проснусь не только я, а вообще весь этаж, так что совесть моя чиста.
***
— Тинави, вы спите?
Секунды три я осознавала эту фразу, позволяя ей так и эдак побултыхаться на волнах моего задремавшего сознания. Но потом фразу вынесло на беспощадный берег разума, и я резко открыла глаза. Аверик все еще мирно лежал в кровати, но зато надо мной, слегка наклонившись, стоял мальчишка лет двенадцати. Худенький, но при том щекастый Карл. С глазами круглыми, как у совы. Он, кажется, собирался потрогать меня за плечо, но никак не мог решиться, поэтому физиономия у него была уморительная: губы сосредоточенно поджаты, брови сведены, во взгляде паника. Зеленая больничная рубаха только придавала зрелищу колорита.
— Хей, — сказала я, — а ты тут что делаешь?
— Гуляю, — он расслабился, увидев, что я ожила, и пожал плечами. — Они разрешают мне бродить, где вздумается. Ну, кроме операционных. Мне осталось в Лазарете только два дня, поэтому я вроде как уже не совсем больной.
— Два дня? Им удалось найти твою семью?
Карл потупил взор и осторожно присел на краешек кровати — других стульев, кроме моего, в палате не было.
— Нет. Меня отдадут в детский дом, — в его голосе слышались тщательно скрываемые слезы. — Никто не пришел по объявлениям в газетах. А я ничего не вспомнил.
— Так, погоди, а досье на тебя в Иноземном ведомстве запрашивали?
— Я не знаю. Лекари говорят — сделали, что могли. По закону им нельзя держать меня в Лазарете больше пяти суток, если у меня нет настоящих ранений. Но они передали в Лесное ведомство мой портрет, так что, если родители все-таки захотят меня найти… — у Карла едва заметно дернулись губы. Я испугалась, что он заплачет, поэтому резко перехватила нить разговора:
— Эй, а знаешь, что это за мужчина на койке?
Я рассказала ему про свою работу, Аверика и трясуху. Потом — потому что время шло, а ничего, меж тем, не менялось — про то, как ловила дриаду во дворце. Потом, по ассоциации, про имаграф и другие чудесные изобретения Дома Внемлющих: воздушный шар, на котором люди могут подниматься в небо; дощечки, на которых появляется все, о чем ты говоришь; часы, которые считают не время, а количество сделанных шагов, и многое другое… В какой-то момент Карл, казалось, перестал меня слушать. Он, не моргая, смотрел на Аверика.
— Что такое? — забеспокоилась я. Если начинался приступ — легкая дрожь конечностей, пена изо рта — мальчика следовало на всякий случай убрать из комнаты.
— Ты сказала, это называется «трясуха»? — с сомнением спросил Карл. — Тинави, но я вижу, что в груди господина Аверика сидит шева.
— Какая шева?
— Шева. Дух с пронзительным, визгливым голосом, который любит прицепляться к человеку, чтобы использовать его тело для своих криков и танцев. Ее еще называют «кликухой». Выбирает себе жертву и селится у нее в груди, чтобы набраться сил после сезона охоты. Это как спячка у медведя.
— Чтоооооо?! — лицо у меня вытянулось, и Карл, видя это, испугался и как-то вжался в больничную койку. — Что такое ты говоришь? Ни разу в жизни я не слышала ни о какой шеве!
— Ну вон же она, прямо в груди у него… — тихо и испуганно сказал подросток, тыча пальцем в Аверика. Я посмотрела туда же. Постаралась расфокусировать взгляд, скосить глаза, посмотреть почередно правым и левым. Все одно — зеленая рубашка на волосатой Авериковой груди, и баста, никаких духов. Но я верю, что мир принадлежит любопытным и упертым людям. Поэтому продолжила допытываться у мальчика:
— И как она выглядит, эта твоя невидимая шева? И с чего это ты мне почти словарное определение выдал, при том, что не помнишь даже своего прошлого?
— Я не знаю, — еще больше переполошился Карл. Он подтянул колени к груди и начал в волнении грызть ногти: — Я правда не знаю, но шева — вот она. Черная, как клубок, немного искрится. Мне кажется, ей очень не нравится, что я ее вижу.
— А ты, ммм, еще что-то такое видел, чего не видят другие? — осторожно уточнила я. Мальчик кивнул:
— Пару раз было, — а потом вдруг продолжил очень горячо и жалобно: — Пожалуйста, Тинави, поверь мне, это не трясуха, это шева, ее можно выгнать, давай, давай сделаем это, господину Аверику она ни к чему!
Хоть я и подозревала, что у Карла могут быть просто нелады с головой (так сказать, в дополнение к амнезии), а все же решила выслушать его предложение. В конце концов, не мне быть скептиком! За последние пару дней случилось столько странностей, столько непонятных реплик прозвучало будто мимоходом и столько жизни неожиданно появилось в моем унылом существовании, что… Я не хочу пока все это осмыслять, но готова участвовать в пирушке и дальше. Сумасшедший принц приглашает меня в неведомое Святилище? Хорошо. Похожий на наркомана Полынь незаконно нанимает меня ради абсолютно пустячной услуги? Отлично. Мой лучший друг игнорирует тот факт, что сны — это просто сны, и хочет на их базе писать историческую энциклопедию? Огонь, я считаю. К праху все эти мысли и подозрения! Возможно, вам кажется странным, что я молча проглатываю странность за странностью. Так сказать, без гарнира и не пережевывая. А как иначе? Я полгода сидела дома, я полгода думала, что жизнь моя кончилась вместе с магией, а теперь оказалось, что жизнь, как бы, идет вперед вообще без проблем. Причем все такая же удивительная, полная загадок и сопровождающей их веселой хреноты. Хорошая новость, не правда ли? Безусловно.
Но одновременно с этим — новость ужасающая. Потому что оказалось, что это я вела себя по-идиотски. Это я, а не обстоятельства, выкинули всю прошлую зиму и весну на помойку. Не отсутствие магии мешало мне жить, а моя собственная голова. Не отсутствие магии изгнало из моей жизни всех, кроме пары близких друзей, а мое собственное нежелание общаться, мой страх чего-то, чему я даже не могу придумать название, настолько оно бессмысленно. Все мои проблемы были во мне, в моем упадническом настроении, в философии жертвы. А теперь — вуаля. Магии у меня все еще нет. А вот чудес вокруг — завались, хоть двумя руками загребай. Стоило только выйти из дома!..
Я больше не повторю своей ошибки — не позволю оторванным от реальности сомнениям и страхам перечеркнуть удивительное «сейчас». Так что да, окружающие, можете и дальше смело творить неведомо что, говорить загадками, ломать шаблоны — я только за. Я замечу это и запомню, я даже с удовольствием присоединюсь к вам, но рассуждать — нет, рассуждать пока не буду — рассуждайте сами, а я просто наслажусь моментом. Пусть безродный мальчик с тяжелой формой амнезии, которого я украла у бокки, хочет изгнать невиданную науке шеву из тяжелобольного. Пожалуйста. Я в деле, прах побери!