Сходство
Часть 65 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Зачем? – возмутился Джастин, едва за нами закрылась дверь. – Не хочу уезжать без Дэниэла.
– Помолчи, – Эбби сжала ему локоть, будто бы по-дружески, – не останавливайся. Не оглядывайся. Мэкки, наверное, за нами следит.
Мы сели в машину и долго ехали молча.
– Ну что, – Раф нарушил тишину – невыносимую, будто скрежет железа по стеклу, – о чем на этот раз говорили? – Он нерешительно оглянулся на меня.
– Не надо, – сказала с переднего сиденья Эбби.
– Зачем им Дэниэл? – не унимался Джастин. Машину он вел, как выжившая из ума старушенция: то летел на полной скорости (я молилась, чтобы мы не наткнулись на автоинспекцию), то вдруг начинал осторожничать и, судя по голосу, готов был расплакаться. – Что им надо? Его арестовали?
– Нет, – твердо отвечала Эбби. Ей неоткуда было знать, арестовали Дэниэла или нет, но Джастин слегка расслабился, успокоился. – Он не пропадет, не волнуйся.
– Он уж точно не пропадет, – сказал Раф, глядя в окно.
– Так он и ожидал, – сказала Эбби. – Не знал, к кому из нас прицепятся – к Джастину, или к Лекси, или к обоим, – но предполагал, что нас разделят.
– А при чем тут я? – Джастин готов был сорваться на крик.
– Ох, ради бога, Джастин, хватит ныть, мужик ты или не мужик? – огрызнулся Раф.
– Чуть помедленней, – велела Эбби, – а то нас остановят. Нас просто запугивают – вдруг мы что-то скрываем?
– Но с чего они взяли…
– Не надо в это углубляться. Ведь этого они и добиваются – чтобы мы гадали, что у них в голове, искали объяснения их поступкам и еще сильней боялись. Не подыгрывай им.
– Если эти гориллы нас перехитрят, – сказал Раф, – значит, мы заслуживаем тюрьмы. Клянусь, мы умнее этих…
– Хватит! – закричала я, стукнув кулаком по Эббиному сиденью. Джастин охнул и чуть не отправил нас в кювет, но мне было все равно. – Заткнись! Это не соревнование! Это моя жизнь, а не игра, мать вашу, ненавижу вас всех!
Тут я заплакала, да так, что сама испугалась. Я давным-давно не плакала – ни из-за Роба, ни из-за моей загубленной карьеры в Убийствах, ни из-за провала операции “Весталка”, – а тут разрыдалась. Заткнула рот рукавом и рыдала безутешно, оплакивая и Лекси во всех ее обличьях, и малыша, чье лицо никто никогда не увидит, и танец Эбби на посеребренной луной траве, и Дэниэла, который любовался ею с улыбкой, и волшебные руки Рафа на клавишах пианино, и Джастина, который целовал меня в лоб, и свою вину перед ними в прошлом и будущем, и миллион упущенных возможностей, а машина неслась на полной скорости навстречу неизбежному, неотвратимому.
Эбби полезла в бардачок, протянула мне упаковку салфеток. Окно с ее стороны было открыто, в него протяжно свистел ветер, и так спокойно было в машине, так уютно, что я дала себе волю и не унималась.
23
Когда Джастин подъехал к конюшне, я выскочила и бросилась к дому, только галька разлеталась из-под ног. Никто меня не окликнул. Я повернула ключ и, оставив дверь нараспашку, побежала наверх, к себе.
Казалось, спустя вечность в дом зашли ребята (скрип двери, нестройный хор голосов в прихожей), хотя на самом деле не прошло и минуты, я сверялась с часами. Я решила дать им минут десять. Меньше нельзя – не успеют обменяться впечатлениями (впервые за весь день) и сами себя довести до паники; больше тоже нельзя – Эбби успеет собраться с мыслями и призовет к порядку остальных.
Все эти десять минут я прислушивалась к голосам снизу – тихим, напряженным, срывающимся – и готовилась. Предзакатное солнце струилось в окно, и светло было так, что я чувствовала себя невесомой, словно мушка в капле янтаря, а все движения были выверенны, отточенны, как в ритуальном танце, который я репетировала всю жизнь. Руки двигались будто сами по себе: расправляли корсет – он уже замусолился, а в стиральную машину не засунешь, – шнуровали его, заправляли в джинсы, прятали под него револьвер, спокойно, неторопливо, будто в запасе у меня вечность. Вспомнилось, как далеко отсюда, у себя в квартире, я впервые надевала одежду Лекси, воображая, будто это доспехи или ритуальное облачение, и еле сдерживая счастливый смех.
Выждав десять минут, я прикрыла за собой дверь маленькой спальни, полной солнца и аромата ландышей, прислушалась к затихающим голосам внизу. Умылась в ванной, насухо вытерла лицо, полотенце повесила между двумя другими, Эбби и Дэниэла. И в зеркале увидела чужое лицо – бледное, огромные глаза смотрят с тревогой, будто предупреждают о неведомой угрозе. Я одернула свитер, проверила, не выпирает ли револьвер, и спустилась.
Они сидели в гостиной, все трое. Секунду, пока меня не увидели, я постояла в дверях, посмотрела на них. Раф, развалившись на диване, беспокойно перекидывал карты из руки в руку. Эбби в кресле, закусив губу, склонилась над куклой – пыталась шить, но каждый стежок ей давался с трудом. Джастин сидел в кресле с высокой спинкой, и почему-то смотреть на него было особенно больно: узкие поникшие плечи, заштопанный рукав, длинные руки, а запястья по-детски тонкие, хрупкие. На кофейном столике теснились бокалы, бутылки – водка, тоник, апельсиновый сок; что-то пролилось, но никто не удосужился вытереть. На полу тонкой резьбой темнели тени плюща.
Но вот все трое подняли головы, оглянулись на меня – настороженные, с застывшими лицами, как тогда, в первый день.
– Как ты? – спросила Эбби.
Я только плечами пожала.
– Выпей. – Раф кивком указал на столик. – Водки я тебе налью, остальное сама.
– Кое-что припоминается, – сказала я. Длинный луч солнца падал на паркет возле моих ног, и свежий лак сверкал, как водная гладь. Я продолжала, глядя на пятно света: – Обрывки той ночи. Мне говорили, что может так быть, врачи говорили.
Раф снова зашуршал картами.
– Знаем, – сказал он.
– Нам трансляцию включили, – тихо вставила Эбби. – Когда Мэкки тебя допрашивал.
Я встрепенулась, уставилась на них приоткрыв рот.
– Ох ты господи, – выдохнула я наконец. – Что ж вы мне-то не сказали? Почему молчали?
– Вот рассказываем, – ответил Раф.
– Да ну вас! – сказала я с дрожью в голосе, будто вот-вот заплачу. – Идите все! По-вашему, я полная дура? Мэкки со мной обращался как последняя скотина, но я молчала, ради вас. А вы собирались меня за идиотку держать, до конца жизни, а сами всё знали… – Я зажала ладонью рот.
Эбби отвечала вполголоса, с расстановкой:
– Ты ему ничего не сказала.
– А зря, – ответила я, все еще прижимая ладонь ко рту. – Надо было все ему выложить, что вспомнилось, а там сами разбирайтесь нахрен.
– Что еще, – спросила Эбби, – что еще ты вспомнила?
Сердце у меня чуть не выпрыгнуло. Если я сейчас ошибусь, все пропало; значит, месяц прошел зря – разрушила четыре жизни, сделала больно Сэму, рисковала своей карьерой, и все впустую. Я шла ва-банк, не представляя, хороши ли у меня карты. В тот миг я подумала о Лекси: она прожила так всю жизнь, всю жизнь играла втемную – и в итоге поплатилась.
– Дождевик, – сказала я. – Помню записку в кармане дождевика.
Неужто промахнулась? На лицах, обращенных ко мне, читалось непонимание, будто я ляпнула глупость. Я уже продумывала пути к отступлению (привиделось в коме? галлюцинация после морфина?), но тут у Джастина вырвался тихий горестный вздох: “Боже мой!”
Раньше ты не брала на прогулку сигареты, сказал Дэниэл. Я так старалась загладить промах, что лишь спустя много дней поняла: записку Неда я сожгла. Раз Лекси не брала с собой зажигалку, значит, не было и быстрого способа избавляться от записок, разве что съесть, но это уже перебор, даже для Лекси. Может, она рвала их по пути домой, а обрывки бросала вдоль живой изгороди, как Гензель и Гретель бросали крошки, или, чтобы не оставлять вообще никаких следов, прятала записки в карман, а дома спускала в унитаз или сжигала.
Она была так осторожна, так ревностно хранила свои тайны. Лишь в одном, по моим представлениям, могла она ошибиться. Лишь однажды, по дороге домой, в темноте, под проливным дождем – только в дождь это и могло случиться, – когда из-за ребенка мозги уже стали как вата, а в голове стучало бежать! бежать! – она сунула записку в карман, забыв, что дождевик общий. Ее сгубило то, против чего она восставала, – их близость, их тесно спаянные жизни.
– Ну… – Раф, выгнув бровь, потянулся за бокалом. Он старался изобразить вселенскую усталость, но ноздри свирепо раздувались. – Отлично, друг мой Джастин! То-то будет интересно!
– Что? То есть как – отлично? Она и так знает…
– Замолчи! – шикнула Эбби, побелев так, что веснушки на бледном лице проступили ярко, как брызги краски.
Раф будто не слышал.
– Если и не знала, так сейчас узнает.
– Я не виноват. Почему вы всегда, всегда во всем меня вините?
Еще чуть-чуть – и Джастин сорвался бы. Раф поднял взгляд к потолку.
– Разве я жалуюсь? По-моему, надо рассказать, и дело с концом.
– Не будем это обсуждать, – вмешалась Эбби, – пока не вернется Дэниэл.
Раф расхохотался.
– Ох, Эбби, – выдохнул он, – я тебя, конечно, люблю, но иногда ты меня удивляешь. Пора бы уже понимать, что при Дэниэле мы это обсуждать точно не будем.
– Это касается всех нас. И обсуждать надо только вместе.
– Чушь! – сказала я, невольно повысив голос. – Чушь собачья, даже слушать не хочу. Если всех нас это касается, что ж вы мне сразу не сказали? Если можно это обсуждать за моей спиной, значит, за спиной у Дэниэла и подавно.
– Боже, – снова прошептал Джастин. И с открытым ртом застыл, подняв в воздух дрожащую руку.
В сумочке у Эбби зазвонил мобильник. Я ждала его трели всю дорогу домой и пока сидела в комнате. Значит, Фрэнк отпустил Дэниэла.
– Не бери! – взвизгнула я, и рука Эбби застыла. – Это Дэниэл, я и так знаю, слово в слово, что он скажет. Просто велит ничего мне не рассказывать – обращается со мной как с шестилеткой, осточертело мне это! Кто, как не я, имеет право знать, что здесь случилось? Только попробуй взять трубку – раздавлю телефон к чертям собачьим!
Я бы так и сделала, честное слово. Воскресенье, вечер, все едут в Дублин, а не из Дублина; если Дэниэл будет гнать – а он будет – и его не остановят, то уже через полчаса он будет дома. А мне каждая секунда дорога.
Раф негромко, хрипло хохотнул.
– Молоток! – сказал он и, глядя на меня, поднял бокал.
Эбби смотрела на меня, так и держа руку на полпути до сумочки.
– Если не расскажете, как все было, – сказала я, – я звоню в полицию, выложу все, что помню. Я не шучу.
– Господи… – прошептал Джастин. – Эбби…
Телефон умолк.
– Эбби… – Я вдохнула поглубже и так сжала кулаки, что ногти впились в ладони. – Если вы и дальше будете от меня скрывать, я так не могу. Это не шутки. Не могу… нельзя так дальше. Или мы все заодно, или нет.
Тут затрезвонил телефон Джастина.
– Не хотите рассказывать, кто из вас это сделал, – не надо. – Я была уверена: если навострю уши, то услышу, как Фрэнк бьется об стену головой, да плевать, не стоит торопить события. – Я просто хочу знать, как все было. Все знают, а я – нет, надоело уже. Сил нет. Ну пожалуйста!