Сходство
Часть 36 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Никто не вспоминается, – сказал он. – Разве что Эдди Тормоз, троюродный братец Дэниэла. Двадцать девять лет, волосы светлые, носит коричневую кожаную куртку… Симпатичный? – пожалуй, если тебе нравятся здоровые олухи.
– Не в твоем вкусе?
Тоже не Н. Как Эдди Тормоза занесло в Глэнскхи на ночь глядя?
– Я предпочитаю других, с бюстом. Впрочем, Эдди утверждает, что с Лекси не знаком. Да и откуда? С Дэниэлом он не ладит, вряд ли Эдди заглядывает в “Боярышник” попить чайку или ходит с ними по барам. Живет он в Брэе, а работает в Киллини, не знаю, что ему делать в Тринити.
– Не бери в голову, – сказала я. – Наверное, кто-то из ее знакомых по колледжу. Спи. Прости, разбудила тебя.
– Ничего. – Фрэнк снова зевнул. – Лучше уж перестраховаться. Надиктуй отчет, с полным описанием внешности, и если снова его встретишь, дай знать. – Говорил он будто сквозь сон.
– Хорошо. Спокойной ночи!
Еще минуты три я сидела на дереве, прислушивалась. Ничего, лишь кусты внизу подрагивают на ветру, волнуются, как море, да все так же спиной чую чей-то взгляд. Если что и распалило мою фантазию, так это история Сэма о том, как девушка, потеряв все – возлюбленного, родных, будущее, – привязала к одному из этих темных сучьев веревку и покончила с тем, что осталось, – с собой и ребенком. Не желая погружаться в раздумья, я снова позвонила Сэму.
Он еще не спал.
– Что такое? Что-нибудь случилось?
– Все хорошо, – сказала я. – Прости, что тебя беспокою. Мне показалось, кто-то идет. Думала, таинственный незнакомец Фрэнка, в хоккейной маске, с бензопилой, но увы… – Это была полуправда, но одно дело приврать Фрэнку, другое – Сэму, и у меня все сжалось внутри от стыда.
Минутное молчание.
– Мне за тебя неспокойно, – тихо сказал Сэм.
– Знаю, Сэм, – отозвалась я. – Знаю, ты за меня волнуешься. Ничего со мной не будет. Скоро вернусь.
Послышался вздох, короткий, обреченный.
– Да, – ответил Сэм. – Тогда и про отпуск поговорим.
Всю дорогу домой я думала про хулигана из рассказа Сэма, и про то, правда ли за мной следят, и про Эдди Тормоза. Знаю я о нем немного: работает в агентстве по недвижимости, с Дэниэлом на ножах, о его уме Фрэнк невысокого мнения, а усадьбу “Боярышник” он так мечтал заполучить, что родного деда объявил сумасшедшим. Я перебирала в уме версии: Эдди-маньяк по одному отстреливает обитателей “Боярышника”; Эдди-казанова вступает в опасную связь с Лекси, а узнав о ребенке, лишается рассудка, но все это было высосано из пальца, да и хотелось верить, что у Лекси был вкус, она не стала бы трахаться с безмозглым яппи на заднем сиденье внедорожника.
Если он явился в дом и не нашел того, что искал, значит, может вернуться – вряд ли он приходил взглянуть в последний раз на любимый дом, в сентиментальности его не заподозришь. Я мысленно занесла его в папку “Подумать об этом завтра”. А пока что есть дела поважнее.
Кое-что я скрывала от Сэма. У меня зародились смутные подозрения: кто-то затаил на “Боярышник” нешуточную обиду – это раз; кто-то неизвестный, с именем на Н, встречался с Лекси на этих тропинках – это два; кто-то заделал ей ребенка – это три. И если это один и тот же человек… Сэмов отморозок неуравновешен, но у него хватает ума это скрывать – хотя бы в трезвом виде; может быть, он красив, обаятелен, наделен другими достоинствами, а Лекси, как мы знаем, выбирала по-своему, не так, как большинство людей. Может, ей нравились “плохие парни”. Случайная встреча где-нибудь на тропинке, долгие прогулки вдвоем под высокой зимней луной, под деревьями в серебре; улыбка Лекси, лукавый блеск из-под ресниц, заброшенный коттедж, укрытие под завесой ежевики…
Если тот, кого я представляла, узнал, что девушка из “Боярышника” от него забеременела, то воспринял это как дар Божий, как возможность нанести ответный удар – будто в руки ему свалился сверкающий золотой слиток, разве от такого откажешься? И убил ее.
На следующее утро оплевали нашу машину. Мы ехали в колледж – Эбби и Джастин впереди, мы с Рафом сзади, а Дэниэл уехал пораньше, посреди завтрака, и не объяснил почему. Утро выдалось серенькое, прохладное, в воздухе еще висела рассветная тишина, мелкая морось оседала дымкой на стеклах; Эбби листала свои заметки и подпевала Малеру на компакт-диске, то повышая, то понижая голос, а Раф, сняв ботинок, распутывал огромный узел на шнурке. На пути через Глэнскхи за газетным киоском Джастин затормозил, пропуская пешехода, тощего сутулого старика-фермера в потрепанном твидовом костюме и кепке. Переходя дорогу, тот махнул палкой, и Джастин помахал в ответ.
Тут старик поймал взгляд Джастина, замер посреди дороги, уставился на нас сквозь ветровое стекло. На долю секунды лицо его исказилось гневом и отвращением, он треснул по капоту палкой, и глухой лязг разорвал утреннюю тишину. Мы все подскочили, но, прежде чем успели сделать хоть что-то осмысленное, старик харкнул на ветровое стекло – прямо против лица Джастина – и не спеша поплелся дальше.
– Какого… – выпалил Джастин, – какого хрена?! Что это было?
– Не жалуют нас здесь, – невозмутимо сказала Эбби и включила дворники. Длинная улица была пустынна, ставни бежевых домиков закрыты наглухо от дождя, вдали темнела гряда холмов. И ни признака жизни, лишь мерно шаркал старик да в одном из домиков дрогнула тюлевая занавеска. – Поехали, солнышко.
– Долбаный замухрышка, – буркнул Раф. И замахнулся ботинком, сжимая его с такой силой, что аж побелели суставы. – Зря ты не газанул, Джастин. Размазал бы по этой сраной улице его мозги или что у него там в голове. – И начал опускать стекло.
– Раф, – сердито сказала Эбби, – закрой окно. Сейчас же.
– С чего бы? С какой стати нам терпеть…
– Потому что, – робко вставила я, – я хочу выйти сегодня вечером на прогулку.
Раф потрясенно застыл – на то я и рассчитывала; уставился на меня, вцепившись в ручку окна. Джастин с диким скрежетом переключил скорость и с силой газанул.
– Очень мило! – Голос у Джастина срывался: грубость всегда его ранила до глубины души. – Мило, ей-богу! То есть, понимаю, нас не любят, но это уже перебор. Что я ему сделал? Я же его пропустил. За что он так?
Ответ я знала почти точно. В последнее время Сэм зачастил в Глэнскхи. Дублинский сыщик в городском костюме ходит по домам, задает вопросы, выпытывает тайны – и все из-за того, что девчонку из Большого дома пырнули ножичком. Сэм неизменно вежлив, бережет чужое время, это не на него они взъелись.
– Да просто так, – буркнул Раф.
Мы с ним, развернувшись, смотрели в заднее стекло на старика – тот стоял на тротуаре у газетного киоска, опираясь на палку и глядя нам вслед.
– Он это сделал, потому что он чудовище пещерное и всех ненавидит, кроме своей жены и сестры, хотя, может, это вообще одна и та же баба. Черт, мы будто очутились в фильме “Избавление”![23]
– Знаешь что? – ледяным тоном спросила Эбби, не оборачиваясь. – Меня достала, достала твоя спесь! Если он не учился в дорогой частной школе где-нибудь в Англии, это еще не повод считать его человеком второго сорта. И если ты слишком хорош для Глэнскхи, поищи где лучше.
Раф открыл было рот, но тут же закрыл, лишь брезгливо передернул плечами. И с силой рванул шнурок, тот лопнул, Раф выругался под нос.
Будь наш обидчик моложе лет на тридцать-сорок, я бы постаралась запомнить его приметы, описала бы его Сэму. И при мысли, что в подозреваемые он не годится – от пятерых студентов ему бы ни за что не удрать, – я зябко поежилась. Эбби сделала погромче музыку, Раф швырнул на пол ботинок, показал в заднее стекло средний палец. Добром, подумала я, это не кончится.
– Значит, так, – сказал в тот вечер Фрэнк. – Попросил я своего приятеля из ФБР копнуть поглубже. Мол, есть основания считать, что наша девочка сбежала из-за нервного срыва, вот мы и ищем признаки, возможные причины. Так мы и думаем, позволь полюбопытствовать?
– Фрэнки, милый, знать не знаю, что ты там думаешь. В эту черную дыру я не полезу, и не проси. – Я сидела на своем любимом дереве, в развилке, – облокотилась на один ствол, упершись ногами в другой, а блокнот пристроила на коленях. Сквозь листву светила луна, и страницу видно было неплохо. – Секундочку. – Прижав телефон плечом к уху, я стала искать ручку.
– Что-то ты не в меру веселая, – с подозрением заметил Фрэнк.
– Славно поужинали, посмеялись. Отчего ж не веселиться? – Я выудила из кармана ручку, чудом не грохнувшись с дерева. – Ну, валяй.
Фрэнк досадливо вздохнул.
– Везет же некоторым! Но смотри не очень-то с ними сближайся. Возможно, одного из них тебе придется арестовать.
– А как же твой таинственный незнакомец в черном плаще?
– Я не спешу с выводами. А черного плаща может и не быть. Ну, вот что мы разузнали… ты просила повседневные мелочи, так что не суди строго. Шестнадцатого августа 2000-го Лекси-Мэй-Рут сменила оператора мобильной связи, чтобы экономить на местных звонках. Двадцать второго получила в кафе прибавку, зарплату ей повысили на семьдесят пять центов в час. Двадцать восьмого Чед сделал ей предложение, и она согласилась. В первые выходные сентября Чед повез ее в Виргинию, знакомить с родителями, она им понравилась, а в подарок привезла им комнатный цветок.
– Помолвочное кольцо, – сказала я, стараясь не выдать волнения. Мысли прыгали в голове, будто лопался попкорн, но делиться ими с Фрэнком время еще не пришло. – Она его прихватила с собой, когда сбежала?
– Нет. Полицейские спрашивали у Чеда. Оставила на ночном столике у кровати, как всегда. Снимала перед работой, чтобы не потерять, не уронить в тарелку с картофельными котлетами или куда-нибудь еще. Камешек там был небольшой, дешевый. Чед играет на басу в грандж-группе “Парни из Нантакета”, на всю страну они пока что не прославились, вот и приходится ему плотничать, чтобы заработать на жизнь. У него ни гроша.
Из-за полутьмы и неудобной позы буквы у меня выходили корявые, строчки неровные, но разобрать было все-таки можно.
– А дальше?
– Двенадцатого сентября она и Чед скинулись на игровую приставку, а это по нынешним временам серьезно, совместная покупка, как-никак. Восемнадцатого она продала свою машину, “форд” 86-го года, за шестьсот баксов, а Чеду сказала, что хочет что-нибудь поновее, зарплату ведь ей прибавили. Двадцать седьмого ходила к врачу, отит – наверное, в бассейне инфекцию подцепила; врач ей выписал антибиотики, и все прошло. А десятого октября пропала. Вот это ты хотела узнать?
– Именно, – ответила я. – Самое то! Спасибо, Фрэнк, ты просто золото!
– Думаю, – предположил он, – что-то случилось между двенадцатым и восемнадцатым сентября. Вплоть до двенадцатого все говорит о том, что она планирует остаться: помолвка, знакомство с родителями, совместные покупки. А восемнадцатого она продает машину – видимо, собирает деньги на побег. Что скажешь?
– Вполне разумно, – ответила я, но знала, Фрэнк не прав. Я увидела закономерность, сложилась картинка, точно узор в калейдоскопе. Теперь ясно, почему Лекси сбежала из Северной Каролины, – до того ясно, будто она, невесомая, сидит рядом со мной на ветке, болтая в лунном свете ногами, и нашептывает мне на ухо. И ясно, почему она решила бежать из “Боярышника”. Кто-то пытался ее удержать.
– Попробую разузнать побольше о той неделе – может, поручу кому-нибудь расспросить еще раз беднягу Чеда. Узнать бы, отчего у нее изменились планы, а там и до незнакомца нашего доберемся.
– Отлично. Спасибо, Фрэнк. Держи меня в курсе.
– Веди себя хорошо, бери пример с меня, – сказал он и повесил трубку.
Я посветила мобильником на страницу блокнота, перечитала записи. Игровая приставка – ерунда, можно в кредит купить и не оплатить, уехать за тридевять земель. Последнее, что она сделала с намерением остаться, – сменила в августе провайдера. Нет смысла экономить на местных звонках, если собираешься уехать. Шестнадцатого августа ей жилось припеваючи под именем Мэй-Рут, и она никуда не думала бежать.
А спустя полторы недели бедняга Чед сделал ей предложение. С тех пор не было уже ни намека на то, что Лекси хочет остаться. Она с улыбкой сказала “да”, сама же стала копить деньги и выжидать, а потом сбежала без оглядки на край света. И ни при чем тут таинственный незнакомец, ни при чем убийца в маске, никто ее не караулил в кустах с ножом. Разгадка проста – виной всему дешевое колечко.
На этот раз причиной стал ребенок – узы на всю жизнь с каким-то мужчиной. От ребенка можно и избавиться, бросила же она Чеда, но это к делу не относится. При одной мысли об этом она обезумела, начала биться о стены, как пойманная птица.
Задержка, цены на авиабилеты, и где-то там, рядом, Н – или ловушка, откуда надо вырваться, или, наоборот, спасение; это мне и предстоит узнать.
Ребята, устроившись, как дети, на полу у камина, рылись в старом чемодане, что откопал где-то Джастин. Раф по-дружески закинул ноги на колени Эбби – после утренней ссоры они явно успели помириться. На ковре стояли кружки, тарелка имбирного печенья, а рядом лежали россыпью допотопные безделушки: поцарапанные алебастровые шарики, оловянные солдатики, половина глиняной трубки.
– Красота! – воскликнула я и, швырнув на диван куртку, плюхнулась между Дэниэлом и Джастином. – Что там у нас?
– Финтифлюшки, – ответил Раф. – Это тебе, лови! – Он взял в руки заводную мышь с побитой молью шкуркой и, повернув ключ, пустил ее по полу ко мне. Мышь уныло заскрежетала, забуксовала на полпути.
– Лучше угощайтесь. – Джастин пододвинул к нам тарелку с печеньем. – Это вкуснее.
Я взяла печенье, другую руку запустила в чемодан, нащупала что-то твердое, увесистое. Поцарапанная деревянная шкатулка, на крышке была когда-то инкрустация ЕМ, но уцелело лишь несколько кусочков перламутра.
– Вот так чудо! – обрадовалась я и открыла крышку. – Вытянула на счастье!
Это оказалась музыкальная шкатулка – цилиндр потемнел от времени, синяя шелковая подкладка протерлась до дыр; я крутанула ручку, и полилась мелодия, “Зеленые рукава”, – нежная, чуть хрипловатая. Раф накрыл заводную мышь ладонью, чтоб не жужжала. Мы слушали в тишине, лишь потрескивал огонь в камине.
– Красота, – шепнул Дэниэл, когда доиграла мелодия, и закрыл шкатулку. – Красота, да и только. На Рождество…
– А можно я ее у себя в комнате поставлю, пусть меня баюкает? – спросила я. – Не дожидаясь Рождества?
– С каких это пор тебе колыбельные нужны? – сказала Эбби строго, но глаза у нее смеялись. – Что за вопрос!
– Хорошо, что она только сейчас нам попалась, – заметил Джастин. – Наверное, ценная вещь, пришлось бы продать, чтобы уплатить налог.
– Не такая уж ценная, – возразил Раф, взяв у меня шкатулку и вертя в руках. – Простенькие, вроде этой, стоят около сотни фунтов, а в таком состоянии намного дешевле. У моей бабушки была коллекция. Десятки, полки от них ломились – кажется, топнешь, и попадают, на куски разобьются – крику-то будет!