Шляпники

– Но Джек не мог! У него даже не было сил сесть! – возразила Корделия.

Дядюшка Тибериус притянул её к себе и стиснул в медвежьих объятьях, бормоча что-то утешающее, но всё, что Корделия слышала, был лишь плеск волн о скалы. А может, это кровь стучала у неё в ушах.

Она выбралась из дядюшкиных объятий.

– Но… надежда же есть? – прошептала она.

– Моя дорогая, – начала тётушка Ариадна голосом, полным невыносимого сочувствия.

Корделия не хотела это слушать.

– Нет! – взвыла она, развернулась и выбежала из комнаты. – Надежда есть! Есть…

Агата!

К этому времени Агата уже должна была вернуться.

Корделия затопала вверх по лестнице. Сердце так и скакало в груди. Оказавшись в Библиотеке, она распахнула окно и высунулась из него, вглядываясь в ночь и вслушиваясь, не раздастся ли шорох крыльев Агаты, несущей послание от отца.

Ничего. Ничего – только ужасно пустое небо.

– Что же мне теперь делать? – всхлипнула Корделия.

Из коридора донеслись тихие шаги, и в Библиотеку вошла тётушка Ариадна.

– Корделия? Не поможешь мне со Звёздной Миской на крыше? – попросила она. – А потом, пожалуй, ляжем спать пораньше. Мы должны быть в наилучшей форме, чтобы работать над шляпой. Послезавтра она должна быть закончена и доставлена во дворец. Нам нельзя забывать о своём долге даже в такие непростые времена. – Она взяла Корделию за руку.

Дядюшка Тибериус аккуратно завязал сложными узлами Крепкопрочную Верёвку вокруг двери в Шляпотворческую Мастерскую, а Корделия помогла тёте вынести на крышу Звёздную Миску.

Это была глубокая серебряная миска со стеклянной куполообразной крышкой. Они осторожно поставили её на кирпичный уступ у трубы. На западе мигал красным Марс, так что тётушка Ариадна наклонила миску на восток.

– К утру она будет полна свежего звёздного света, – прошептала она.

Крышка-купол была усеяна отражениями звёзд.

«Они помогают нам отыскать дорогу, крошка Шляпник, – как-то сказал Корделии Просперо, сидя у этой самой трубы. – Звёзды указывают нам путь по миру. Они всегда у нас над головой, но видеть мы их можем лишь когда темно. Так что если ты когда-нибудь потеряешься, просто дождись, пока станет темно – так темно, что ты не сможешь разглядеть даже кончик собственного носа. Тогда подними голову, посмотри на звёзды и начни искать себя».

Тогда Корделия устроилась поудобнее в отцовских объятьях, поражаясь глубине его мудрости.

Сегодня она подняла голову, но глаза защипало, а по щеке скатилась горячая слеза. Корделия была благодарна, что темнота скрывает её лицо от тётушки.

Когда Корделия забралась в постель, она не стала закрывать глаза. Она крепко прижала отцовский телескоп к груди и лежала, надеясь – надеясь – на чудо, как сияющая в темноте ночи луна.

«Возможно, – сказал тихий голосок в её голове, – возможно, это было последнее, что он сделал, прежде чем уйти под воду. Возможно, он бросил телескоп Джеку, как моя мать бросила меня саму в шляпной коробке, прямо перед тем, как погибнуть. Просто чтобы у меня осталось что-то особенное от него…»

– Нет, – строго сказала Корделия. – Должна быть другая причина.

Она выскользнула из постели и подошла вместе с телескопом к окну. Там она раздвинула его трубку настолько, насколько смогла. Телескоп оказался почти слишком длинным для её руки, и очень тяжёлым. Когда девочка приложила его к глазу, трубы на противоположной стороне улицы оказались так близко, что она могла бы их коснуться.





«Они помогают нам отыскать дорогу, крошка Шляпник», – как-то сказал Корделии Просперо, сидя у этой самой трубы



Корделия направила телескоп на усыпанное звёздами небо.

Казалось, будто кто-то потрогал стекло заляпанными звёздным светом пальцами. Чёрное полотно покрывали пятна и мазки звёзд. Корделия покрутила телескоп, как учил её отец, и размытые звёзды резко пришли в фокус.

Из узкой щели в медной оправе с тихим шёпотом выпал клочок бумаги и спланировал на пол, приземляясь Корделии на ногу. Девочка схватила его и побежала через комнату к камину – в нём ещё светились угольки, давая достаточно света, чтобы прочесть послание.

Она уставилась на листок, перевернула его, а потом перевернула обратно. Он был пуст.

– Этого не может быть!

Она поворошила угли и приблизила к ним листок. Ничего – только гладкая, пустая страница.

– Отец! – вскрикнула Корделия.

С тонущим куда-то вниз, как камень в океане, сердцем, она вспомнила: кожаный футляр телескопа был весь мокрый от морской воды. Джек сунул его за пазуху, пока плыл к берегу, так что, конечно, всё, что было написано на бумаге, смыло безжалостными волнами.


Корделия опустилась на колени на коврик перед умирающим пламенем, стискивая в руке пустой листок. С огромной болью в сердце она задумалась, что же за слова, которые написал ей отец, пропали в море.

Она не знала, сколько так просидела. В конце концов из-за тихого бормотания ветра, кружащего вокруг Дома Шляпников, и едва слышного перезвона звёздного света, льющегося в миску на крыше, голова у неё потяжелела. Корделия легла щекой на тёплую плитку возле камина.

– Ещё есть надежда, – пробормотала она, наполовину мечтая, как найдёт эти пропавшие слова от отца, наполовину уплывая в океан сновидений.

Угли догорели и медленно обратились в пепел.

В особняке, не так далеко отсюда, через окно классной комнаты влезала внутрь тень. Тень, оставившая на подоконнике отпечаток.





Глава 18





Корделия проснулась на полу своей спальни, лёжа щекой на холодной каминной плитке. По Дому Шляпников разносился мелодичный перезвон. Судя по звуку, пратётушка Петронелла разлила на лестнице банку лунных лучей.

Следуя за звуком, Корделия добралась до вестибюля, но разлитых лунных лучей нигде не нашла.

Из мастерской показалась тётушка Ариадна, держа пучок листьев Перемирной Пальмы.

Дядюшка Тибериус перегнулся через перила и крикнул:

– Во имя двурогой шляпы Мафусаила! Не могут же это быть Созывающие Часы?

– Я тридцать лет не слышала этого звука, – прошептала тётушка Ариадна.

Корделия уже собиралась спросить, что же, святые небеса, такое эти Созывающие Часы, и тут изумлённо разинула рот.

Древние часы в углу вестибюля шли. А такого не случалось ни разу за всю её жизнь. Они стояли там, прямые и невозмутимые, как хранивший некую тайну дозорный, уже задолго до того, как она родилась. Часы были встроены в сами стены Дома Шляпников, и Корделия не сомневалась, что видела, как дядюшка Тибериус время от времени бросал на них мрачный взгляд. Но если она пыталась прикоснуться к ним или повернуть ключ, чтобы завести их, тётя, или дядя, или Кух, или даже как-то раз отец говорили ей: «Не трогай, Корделия».

Теперь же стрелки на циферблате плавно двигались по кругу, откуда-то из древнего корпуса часов доносился мелодичный перезвон, и…

– Ох! – вскрикнула Корделия.

Крошечная деревянная дверца распахнулась, и из неё выскользнула маленькая резная фигурка. Фигурка оказалась изысканно одета, у неё были маленькие отполированные башмачки, развевающийся плащ, пара перчаток, карманные часы размером с яблочное семечко и старомодная чёрная шляпа, украшенная малюсеньким пером. В одной руке фигура держала элегантную трость, тонкую, как веточка, с изящной серебряной ручкой.

Тётушка Ариадна и дядюшка Тибериус спустились в вестибюль к Корделии. Они все наблюдали, как тайный обитатель часов приветственно поднял шляпу, повернулся на месте и скрылся в часовых недрах.

Крошечная дверца захлопнулась, и стрелки на циферблате застыли. Перезвон утих.

– Тебе известно, что это значит, Ариадна, – едва слышно сказал дядюшка Тибериус.

– Да, известно, – мрачно отозвалась тётушка Ариадна.

– Что… – начала Корделия.

– Корделия, иди оденься в свою лучшую одежду, – велела ей тётя.

Лицо у неё было такое строгое, что Корделия мигом помчалась вверх по лестнице, не задавая ни единого из вопросов, которые вертелись у неё в голове.





Двадцать минут спустя Шляпники шествовали по Бонд-стрит, все одетые в элегантнейшие из своих нарядов и водрузив на головы самые впечатляющие шляпы.

– Куда мы идём? – спросила Корделия – ей приходилось передвигаться полубегом, чтобы поспеть за тётушкой.

– В Гилдхолл, – ответила тётушка Ариадна, рассекая тротуар с решимостью идущего на всех парусах боевого корабля.

– Что такое Гилдхолл? – пропыхтела Корделия, чувствуя себя рядом с ней гребной лодкой.

– Увидишь, когда доберёмся, – профыркал дядюшка Тибериус, торопясь за ними следом. Он катил перед собой кресло-коляску с пратётушкой Петронеллой. Пратётушка радостно покрякивала, когда ветер бросал ей в лицо её собственную чёрную шаль.

– Но почему часы забили? – требовательно спросила Корделия. – Это ты завёл их, дядюшка?

Дядя продолжал бороздить тротуар, используя пратётушку Петронеллу и её кресло, чтобы пробираться через толпу.

– Нет, я не заводил эти часы, – отдуваясь, ответил он. – Эти часы были сотворены из Королевского Дуба, в который во время жуткой бури в 1492 году ударила молния. Из дуба вырезали шесть одинаковых часов, так что когда заводятся одни часы, все шесть бьют одновременно. Поэтому тебе велели никогда их не трогать. Иначе часы забили бы по всему городу.