Шешель и шельма

— Да пес знает! Но вообще, знаете, он мог, — кивнул Живко. — С самомнением у него порядок был, да. Что его не поймают — верил совершенно точно, считал себя самым умным. А девка так о его… самолюбие терлась, что мог и поверить. Молодец. Вроде дура дурой, но так-то выходит — и не совсем. Но вообще, знаете, навряд ли она бы прям в первый день любовника притащила, это надо совсем уж конченой дурой быть. Да и откуда он там мог взяться? Павле же до последнего держал время перелета в тайне, перестраховывался. Любил приговаривать, что осторожного боги берегут.

— У него были враги?

— Ну, друзей точно не было, — усмехнулся Хован. — Но так-то он не брезговал по головам идти, так что его, надо думать, многие ненавидели. На людей ему вообще плевать было, это точно. Могли и конкуренты, могли партнеры, могли какие-нибудь обиженные работники. Только как они его там поймать успели, сразу после прилета?

— Кто вообще был в курсе, что он полетит в Норк?

— Я был, тамошние головы, конечно, тоже. Но мне Павле телеграмму отбил перед отъездом, я там всех предупредил. А здесь… Да пес знает! Может, секретарь его в конторе что знает? Дядя ему вообще крепко доверял.

— А насчет его махинаций? Вы вот в курсе, а остальные партнеры?

— Не знаю, я с ними не работал, — отмахнулся Живко. — То ли знали, то ли нет — без понятия. Павле плакался, что там никто, кроме него, работать не хочет, но он и приврать мог. Закупками точно он занимался, а насколько остальные в дела лезли — я без понятия.

— Спасибо. Вы очень помогли следствию, — задумчиво кивнул Шешель.

— Эй, погодите! А что с охраной-то? — всполошился Хован. — Я без охраны не пойду!

— А давайте мы вас арестуем? — воодушевленно предложил Стеван. — Изолятор у нас удобный, охрана надежная. Поместим в отдельную камеру. Посидите, отдохнете, а я пока разберусь с этим делом. Может, и вам удастся помочь, все-таки этим заокеанским ребятам стоит напомнить, что им здесь не Норк. И мне далеко с протоколами не бегать.

— Арестовывайте, — махнул рукой Живко. — Я, может, хоть высплюсь на трезвую голову. У вас же там заключенным выпивка не полагается?

— Не полагается, — усмехнулся Шешель.

— Ну и хорошо. А вообще, знаете, если вдруг решите на меня Павле повесить — вешайте! Может, поживу подольше. Тюрьма — не тюрьма, а все лучше, чем сидеть и трястись над бутылкой. Или хоть сдохну быстро, если меня… — Он жестом очень выразительно изобразил петлю повешенного на шее.

Напоминать, что вообще-то Живко причастен к краже ценного артефакта и является соучастником в измене, Стеван не стал. Меру виновности в каждом из таких преступлений определял владыка лично, вот пусть Тихомир и решает своей монаршей волей, куда этого орла переводить из изолятора.

Пристроив фигуранта в уютную камеру, Шешель направился в контору «Северной короны», чтобы найти секретаря Ралевича. Конечно, последний умер, но вряд ли из-за этого работник прогуливает.

В здании, которое занимал ювелирный дом, царила сдержанная, обреченная паника. То есть никто не бегал с выпученными глазами и не кричал, но общее тревожное настроение буквально пропитывало воздух. Узнав, что к ним принесло следователя, сотрудники напрягались, подбирались и глядели на него с суеверным ужасом. Кажется, ждали, что он сейчас начнет все обыскивать и арестовывать списком. В сторону нужного кабинета указывали с таким видом, словно травили бедного секретаря собаками, а не травить — не могли.

К облегчению Стевана, должность помощника Ралевича занимала не томная девица в слезах, а очень выдержанный мужчина в возрасте. В отличие от большинства работников он был собран, сосредоточен и деловит. Хотя явно переживал, что будет с «Северной короной»: он, вслед за своим начальником, полагал, что держалось здесь все на Ралевиче.

Шешель как раз беседовал с секретарем, когда кошмар остальных сотрудников все же сбылся: прибыли коллеги Стевана из смежных подразделений, которым предстояло проводить свои проверки, по экономической и юридической части.

Увы, ничего конкретного секретарь сказать не мог. Да, билеты заказывал он. Да, Ралевич попросил не афишировать, но строжайшей секретности никто не соблюдал, секретарь заказывал билет по телефону и созванивался с транспортными компаниями несколько раз, потому что найти приличную каюту на ближайший рейс очень непросто даже за большие деньги. В кабинет к начальнику постоянно кто-то заходил, в том числе во время этих разговоров, и никакого учета посетителей секретарь не вел.

Гожкович в тот день тоже был, он наведывался часто и вообще больше времени проводил в конторе, чем остальные партнеры, особенно в последнее время. Но в какой именно момент заходил и слышал ли разговор с транспортными компаниями — этого секретарь не помнил. И не вспомнил, как Шешель ни пытался навести его на нужные мысли.

А вот собственную причастность к грязным делам Ралевича секретарь предсказуемо полностью отрицал, как и осведомленность в них. В Регидон начальник летал часто, по нескольку раз в год, но перед помощником не отчитывался. А тот и не лез, просто старался выполнять свою работу. Верить ему или нет — Стеван так и не определился и только порадовался, что ловить его на лжи предстоит другим людям. К убийству Ралевича секретарь явно непричастен, про «Щит» не знал, это уже проверили, а все остальное Шешеля не касалось.

Так и пришлось оставить «Северную корону» на разорение коллегам, а самому вернуться в родной кабинет с единственной новостью: Гожкович теоретически мог знать, что партнер улетает с молодой женой в Регидон.

Оформив протокол допроса и сходив с ним в изолятор к Живко, Шешель обнаружил появившийся в его отсутствие отчет экспертов и ворох бумаги от разных транспортных компаний о перемещениях трех известных личностей Кокетки.

Как и предполагалось, подлинным оказался только паспорт Янич, а вот второй — очень качественной подделкой. Пришлось поворошить картотеку и перебрать работающих с паспортами фальсификаторов: при всех талантах этой женщины документы она наверняка делала не сама, слишком уж профессиональной оказалась подделка. Чувствовался большой опыт и знание предмета.

После отсева недостаточно профессиональных и до сих пор сидящих, а также более тонкой фильтрации и оценки особенностей стиля, которые у таких людей вырабатывались, как у художников, осталось пять человек со всего Ольбада. Сравнительно близко находился только тот, что жил в Беряне, и еще один — из соседней Мадиры, в которую Биляна Белич моталась как на работу и проводила там много времени, четыре-пять месяцев в году.

То есть мать она, похоже, все-таки навещала. Или просто жила там параллельно со столицей? Будет забавно, если там у нее отыщется семья из законного мужа и выводка детей… Впрочем, такой вариант Шешель рассматривал разве что в шутку, на мать семейства Чарген не походила совершенно.

Цветана Лилич засветилась в справках перевозчиков всего один раз, при перелете из того городка, в котором находился пансион, — отрабатывала легенду. Городок тоже, к слову, располагался в Мадире.

А вот под собственным именем Чарген Янич никуда не летала и вообще, кажется, им не пользовалась, предпочитая удобную маску мышки. Благоразумно не хотела светить настоящее лицо?

Волевым усилием в очередной раз заставив себя отложить возню с делом мошенницы, Шешель решил остаток приличного для визитов времени суток посвятить партнерам покойного Ралевича, которых имелось четверо.

Двое выглядели совершенно растерянными и деморализованными после разговора с коллегами Стевана о финансовых махинациях покойного, поэтому следователю достались тепленькими и готовыми сотрудничать. Только рассказать они ничего не могли, потому что рассматривали «Северную корону» как место вложения средств и даже не интересовались, как продвигается работа.

Третий был откровенно зол и материл покойника такими конструкциями, что хоть записывай. Этот оказался человеком куда более внимательным и дотошным, чем двое других, о вложениях своих заботился, однако не настолько углублялся, чтобы заметить подвох. Только радовался прибыли и восхищался талантами партнера. Недолго, правда…

Этот бы, с его темпераментом, пожалуй, мог убить Ралевича, но, во-первых, был погружен в работу и его постоянно видела в столице куча людей, а если пропадал — на считаные часы, никак не успеть в Регидон. А во-вторых, это был высокий и крепкий мужчина, что совсем не вязалось со слабыми ударами ножом для писем. Да еще импульсивный и порывистый, он бы, скорее, ударил чем-то тяжелым в пылу ссоры. Ножом, конечно, тоже мог, но уж точно не так.

Оставался Гожкович, который по-прежнему отдыхал в своем санатории. И тоже, что характерно, в Мадире.

К возвращению Шешеля ждала еще новость, но не очень-то приятная: обнаружился только счет на имя Биляны Белич, и движение средств на нем вызывало скорее сочувствие, чем желание немедленно арестовать. Под этим именем женщина работала не только в библиотеке, но и в заведении со «скромным» названием «Бриллиант Беряны» — дорогой и претенциозной гостинице с одноименным рестораном на первом этаже.

Расспросы на месте позволили сделать вывод, что Кокетка именно там выбирала себе жертвы, прислушиваясь к тому, что говорит остальная прислуга, и издалека присматриваясь к людям. Потому что работу она там делала самую простую и черную, за которую платили медяки, совершенно не пересекаясь с постояльцами, зато среди остальных работников пользовалась симпатией и сочувствием, слыла человеком надежным, которому можно доверить любые тайны без риска огласки.

И это уже была какая-никакая зацепка, потому что людей, ни разу не бывавших в этом заведении или посещавших его редко и ничем значимым там не отметившихся, стоило отбросить сразу. Чарген должна была присмотреться и послушать сплетни, а случайных гостей, скорее всего, не станут обсуждать.

Подтвердить это предположение оказалось не так уж сложно, хватило звонка секретарю Ралевича, который, к счастью, еще оставался на своем рабочем месте, и прямого вопроса о «Бриллианте». Оказалось, да, покойный считал название и дороговизну места подходящим антуражем для того, чтобы приглашать туда всевозможных деловых партнеров и бронировать для них номера.

Конечно, с такой странной зацепкой сложно было выбрать среди всех эпизодов подходящие, но упорство — добродетель, которой Стеван обладал в полной мере. Правда, разговоры с пострадавшими пришлось отложить на утро, а пока…


А пока стоило все-таки собраться с силами и нервами и как следует допросить госпожу Янич. Про собственные делишки она колоться не станет, прижать ее пока нечем, а вот опросить под запись про смерть Ралевича — дело нужное.

Официальный рабочий день уже кончился, и, хотя охрана в изоляторе была круглосуточной и при необходимости могла отконвоировать арестованную в допросную, Стеван решил не гонять людей по пустякам, поговорить с Янич сразу в камере. Все равно машинистку уже точно не найдешь, они-то как раз уходят вовремя.

Да и к лучшему, что их разговор пройдет без свидетелей, потому что Шешель затруднялся даже предположить, куда он может вывернуть. Слишком предвзятым и непредсказуемым было его собственное отношение к этой особе, и, как бы он себя ни ругал, как бы ни уговаривал, но изменить этого пока не мог. И не мог поручиться, что сумеет удержаться в разговоре с ней в профессиональных рамках. Если он в последнюю короткую встречу, просто обменявшись с Кокеткой взглядами, так взбесился, то на допросе…

В общем, лучше разговаривать наедине, безо всяких… машинисток.

Изолятор при постройке сознательно расположили на верхнем, шестом этаже здания. Подвал здесь тоже имелся, но его посчитали недостаточно надежным. За годы существования Беряны под ней образовалось огромное количество тоннелей и переходов, от канализационных до имеющих совсем уж непонятное назначение. Их полной карты не существовало, поэтому утверждать, что под одной из камер не окажется вот такого перехода, никто не мог. Да и вообще планировщики решили, что сделать подкоп все же проще, чем незаметно пробраться на крышу отдельно стоящего здания.

Шешель оценки этому явлению не давал, жил с тем, что давали. Только привычно ругался, когда по десять раз на дню приходилось бегать на шестой со своего второго и обратно. Оно, конечно, полезно для здоровья, но время-то идет!

Сегодня, впрочем, спешить было некуда, поэтому Стеван немного пообщался с охраной, пока те неторопливо устанавливали его личность, проводили личный досмотр и принимали под подпись оружие, зажигалку и перочинный нож.

Стражники, конечно, не удержались от высказываний о поимке Шешелем Кокетки, потому что об этой его навязчивой идее не знали только совсем посторонние, а местные сотрудники такими точно не являлись. Стеван, конечно, позубоскалил вместе с ними, удостоверился, что Хованом Живко никто не интересовался, и предупредил, чтобы за ним приглядывали получше. Узнал, что задержанная девица ведет себя хорошо, выслушал пару анекдотов и новую байку про одного из коллег. Точнее, про сложности его семейной жизни и ревнивую жену, которая со скандалом явилась проверять, с кем дражайший супруг развлекается на рабочем месте. Развлекался он тогда с бандой грабителей, но в итоге развлекся весь СК. В общем, обычный ниочемный треп, неплохо поднимающий настроение. Самое то, чтобы настроиться на предстоящий сложный разговор.

— Слушай, Шешель, я тебя давно спросить хочу, — размеренно заговорил начальник смены Тримир Бажич, похожий на старого седого волка, гремя ключами и открывая первую решетку. — Ты чего тут, живешь, что ли? Ну все, бывает, ночами торчат и задерживаются, но к нам вот только тебя и носит после семи.

— Так я вам вроде не мешаю картами шлепать, — со смешком пожал плечами Стеван. — Наоборот, даже поддерживаю: шлепаете — значит, не спите. Или как раз спать и не даю?

— Жениться тебе надо.

— Ага, и веселить вас историями о том, где и при каких обстоятельствах меня баба потеряла и с кем ругаться пришла, — насмешливо фыркнул следователь. — Иди-ка ты в задницу со своими советами, приятель.

— Ай дурак ты! — отмахнулся тот, не обидевшись, громыхнул окошком камеры. — Я же добра тебе желаю. Задержанная Янич, к вам следователь, — предупредил и открыл дверь. — Я окошко открытым оставлю, ты как закончишь — крикни, услышим.

Семнадцатая считалась у местных номером люкс, их таких было три. Одноместные, а не на четыре койки, просторные, с персональным туалетом, умывальником, столом и даже стулом со спинкой, выкрашенными в теплый зеленый цвет стенами и дощатым полом. Чистоту в изоляторе вообще поддерживали старательно, но здесь было даже почти уютно.

Нынешняя обитательница камеры сидела, поджав ноги, на кровати с книгой — это не возбранялось, даже наоборот, при изоляторе имелась своя небольшая библиотечка из единственного, но плотно набитого шкафа, собранная силами едва ли не всего С К. К ее пополнению даже Шешель приложил руку, сдав пару десятков задвоившихся томов.

Чарген при звуках открываемой двери положила книгу на колени и принялась нервно теребить кончик густой косы, расчесывая волосы пальцами.

Стеван смерил узницу тяжелым злым взглядом, нервно сжал свободную руку в кулак — до зуда в пальцах захотелось запустить их в шелковистые пряди. Чарген ответила почти таким же выражением лица — ничего хорошего она от позднего визита не ждала.

Или скорее от себя, потому что за почти сутки в камере так и не успела перегореть, жутко злилась на Шешеля и по-прежнему мечтала как минимум съездить ему по физиономии. После предыдущей встречи это желание слегка поутихло — она не поняла, на что Стеван так разозлился, но вид разъяренного господина Сыщика впечатлил, увы, временно. За прошедшее с того момента время мошенница успокоилась и вернулась к прежнему настроению.

Она села прямо, нашарив ногами мягкие туфли без задников, и вцепилась в книгу, словно пытаясь спрятаться за ней.

— Добрый вечер, — невозмутимо проговорил следователь, присаживаясь к столу, разложил линованные листы, достал ручку. — У меня несколько вопросов.

— Я уже говорила, ищи сам, — огрызнулась Чарген.

— Вопросы как к свидетелю, — все так же спокойно продолжил Шешель. — Это ведь в твоих интересах, чтобы мы поймали убийцу Ралевича и не стали спихивать его на первого удачно подвернувшегося под руку кандидата вроде молодой жены. — Он насмешливо вскинул брови. — Впрочем, если не желаешь…

— Спрашивай, — поморщилась Чара. — Хотя я и так тебе все рассказала.

— Во-первых, может, еще что всплывет, а во-вторых, все равно показания надо оформить официально. Жена ты, может, фальшивая, но зато свидетель настоящий.

Шпильку Чарген, стиснув зубы, пропустила мимо ушей, а дальше следователь перешел на деловой тон и действительно начал расспрашивать ее исключительно о Ралевиче — с кем ссорился, с кем был дружен, что собой представлял. Втянувшись в разговор, Чара даже сумела немного расслабиться и выпустить из рук книжку, за которую неосознанно цеплялась, словно за спасательный круг.

— Значит, мужу ты не изменяла? — уже под конец уточнил Стеван.

— Нет, — со вздохом повторила она.

— Которому? — не удержался от ехидства он.

— Каждому, — тут же огрызнулась Чарген.

— А сколько их было всего?

— Даже если их было больше одного, какое отношение это имеет к смерти Ралевича? — резко возразила мошенница. — Кто-то хотел поговорить только о ней, разве нет?

— Ну а вдруг кто-то из бывших приревновал и решил отомстить? — усмехнулся Шешель.

— Я уже говорила, что больше ни одного знакомого лица там не видела, и ты это даже записал. Или ты не по делу, для себя интересуешься? Не ударил ли в грязь лицом? Ну так не волнуйся, для своего возраста ты еще ничего!

— Польщен высокой оценкой, — не вставая с места, шутовски раскланялся следователь. — Только я не понимаю, с чего ты так истеришь. Неужели всерьез думала очаровать настолько, что я бы закрыл глаза на все твои странности?

— Очаровать кусок льда? Ну что ты, я не настолько самонадеянна! — отмахнулась она. — Просто любопытно было, азарт опять же. Не говоря уже о том, что после Ралевича любой покажется радостью, даже такая мразь, как ты.

— Тяжелые трудовые будни шлюхи, — хмыкнул Стеван. — Я бы даже посочувствовал, честно, если бы не представлял, сколько денег ты поимела со своих клиентов. Интересно только, на что спустила? Азартные игры? Красивая жизнь? Когда только успевала…

— Пошел вон! — Чарген вскочила с постели, стиснула кулаки. Книжка хлопнула об пол. — Ненавижу! Какая же ты сволочь!