Шале
Часть 40 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Слушай, Адам, я знаю, план не идеальный, но это лучшее, что мы можем сделать. Проводники могут и не знать, где мы оказались, — мы сами этого толком не знаем. Патруль не контролирует этот спуск. Пока известно только, что мы сошли с тропы, по которой должны были следовать. Я тебя не обвиняю, но…
— А выглядит так, будто обвиняешь, — перебиваю я его.
— Как хочешь. Нам вообще не надо было выходить в такую погоду. Но сейчас слишком поздно что-то менять, лучше поискать разумное решение.
Голос его смягчается.
— Я знаю, тебе страшно остаться тут одному, но, думаю, с учетом…
— Ничего мне не страшно, ты, напыщенный идиот! — ору я. Да как он смеет разговаривать со мной свысока?
Уилл вздыхает.
— Ладно. Хорошо. В таком случае и проблемы нет, правда? Я пойду и позову помощь, а ты оставайся здесь, раз тебе ничего не страшно, и очень скоро мы с тобой окажемся в шале, со своими девушками.
Вот козел… Нет уж, я на это не куплюсь.
— Ну да. С девушками. Нелл и Луизой. Твоей Луизой, которая только о тебе и думает, — ехидно отвечаю я.
— Да какого черта, Адам! Прекрати! — кричит Уилл. — Тут дикий холод, у меня уже все лицо отмерзло, а оказался я в этой ситуации только по твоей вине, если говорить прямо: потому что ты не умеешь кататься и теряешь лыжи! Ты виноват, что мы не сидим сейчас в тепле, а торчим тут, на этом чертовом склоне. Так что лучше тебе воздержаться от твоих обычных шуточек, что ты можешь отбить любую из моих девушек, если захочешь, только потому, что однажды поцеловался с подружкой, с которой я вроде как встречался в тринадцать лет, потому что ты — прямо дар божий!
Он начинает крепить палки: аккуратно продевает руки в петли, как нас учили в лыжной школе лет сто назад, и поправляет свои бесконечные шарфы. На кой черт ему столько? Вот же дебил!
Внезапно я понимаю, что не хочу оставаться один. Он не поступит со мной так.
— Эта твоя Луиза, — говорю я, чтобы его остановить. — Что, не нашлось никого получше?
Он изо всех сил вонзает палки в снег и продолжает возиться с петлями.
— Отвали, Адам! Я еду, и мне плевать, что ты там говоришь. Молись лучше, чтобы я правда позвал на помощь, хотя в данный момент, честно говоря, меня так и подмывает этого не делать.
Серьезно? Это так он говорит со мной?
— Эта Луиза — опытная штучка, — снова вступаю я. — Чем, по-твоему, мы с ней занимались вчера вечером, пока ты разбирался со сломанным креплением?
Он вскидывает голову, сразу позабыв о петле.
— Слушай, мне все равно. Серьезно, Адам, отцепись. Еще одно слово и…
Он толкает меня в грудь; палка повисает у него на запястье. Ноги его по-прежнему в креплениях лыж, и толчок едва ощущается.
Делаю шаг ему навстречу.
— Еще одно слово — и что, мой маленький братец? Мы с ней обедали, потом много пили. А дальше пошли в вашу комнату и трахнулись. Ей понравилось. Не хотела меня отпускать.
Внезапно я ощущаю острую боль в челюсти и понимаю, что Уилл ударил меня. Этого я не ожидал.
— Врешь! — кричит он, пытаясь дотянуться до меня еще раз, но его ботинки зажаты креплениями лыж и не дают сдвинуться с места.
— Она бы ни за что так не сделала!
Смеюсь ему в лицо:
— О, еще как сделала!
Он опять кидается на меня, и я с силой отталкиваю его.
На этот раз Уилл падает. Налетает порыв ветра, вокруг сплошная белая пелена. Он пытается подняться, но не может, поэтому тянется сквозь снег и отстегивает лыжи. Дурак, какой дурак — это же был единственный способ выбраться отсюда! Теперь ему ничего не остается, кроме как дожидаться вместе со мной, идиоту.
Освободившись от лыж, Уилл наваливается на меня всем весом, толкая назад. Я хватаю его за куртку, как в дзюдо, и тяну за собой. Он приподнимается и валится мне под ноги, словно регбист, чтобы сбить с ног. Но я выворачиваюсь, оказываюсь у него за спиной, и толкаю изо всех сил.
Раздается вскрик, и пару секунд я смотрю, как его ярко-голубая куртка мелькает в воздухе, пока он катится с обрыва, которого ни один из нас не заметил, а потом исчезает из виду, и все опять становится белым.
И наступает тишина.
59
Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция
Весь следующий день Адам остается в кровати. Я изображаю заботливую сиделку: приношу ему воду и травяной чай, кладу на лоб холодный компресс, а в ноги — грелку, подаю все, что он попросит, на красиво сервированных подносах. Он так меня благодарит, что, при других обстоятельствах, это было бы даже мило. Ближе к вечеру он сообщает, что ему немного лучше. Не настолько, чтобы сойти вниз, но ему хотелось бы супа. С курицей и грибами. Легкого питательного бульона. На этот раз нет необходимости добавлять мои специальные грибы — они уже сделали свое дело, когда он получил их в составе традиционного английского завтрака. Мне важно, чтобы Адам думал, будто ему лучше.
Я очень расстроилась, когда мой план с грибным ризотто для Кэмерона и Адама провалился, но сделать вторую попытку за завтраком не составило труда — по крайней мере, что касается Адама. Его болезнь скажется на репутации «Сноу-Сноу» и, соответственно, на бизнесе Кэмерона, если правильно разыграть карты, так что я на верном пути. Двое по цене одного.
Так захватывающе было изучать грибы на курсах! Особенность бледных поганок в том, как работает их яд. Вы проглатываете его, как Адам за завтраком, и позже в тот же день, как я и ожидала, начинаются рвота и понос. Это довольно неприятно — даже в шале с хорошей звукоизоляцией другие гости могут понять, что происходит. Но сейчас все они, к счастью, разъехались. Дядюшка Адам, конечно, помучился, но он этого заслуживает. Убирать за ним было отвратительно, но я справилась. Оно того стоит.
После первого недомогания, которое возникает вскоре после употребления грибов, вам на пару дней становится лучше. Поэтому, как я и рассчитывала, Адам списал свою внезапную болезнь на пищевое отравление из-за какого-то блюда, которое съел за ланчем перед тем, как повидать своего брата в морге. Там было столько еды, с таким количеством ингредиентов, что не так уж невероятно, что он мог отравиться, даже с учетом мишленовской звезды. Может, попалась плохая устрица. И уж точно он не мог отравиться тем, чем я кормила гостей, потому что больше в шале никого не рвало, так ведь? Очень важно, чтобы Адам не обратился к врачу и не попал в больницу, потому что яду нужно время, чтобы сработать, прежде чем пациент получит медицинскую помощь, — а тогда будет слишком поздно. Думаю, сейчас этот момент настал. Вот почему я так старательно ухаживала за ним. Мне было противно, зато ему понравилось.
Сейчас он считает, что поправляется. Слабость постепенно проходит. А я, пока носилась вокруг него, потихоньку внедряла свою идею — развеять прах отца здесь. Чем больше я об этом думаю, тем меньше хочу, чтобы папу куда-то увозили. Он пролежал тут двадцать лет со своей смерти, и перевозить его в какое-то случайное место, удобное для Адама, будет крайним неуважением. Я постараюсь сделать так, чтобы организацию похорон поручили мне, и воздам отцу положенные почести. Устрою похороны, которых мама хотела бы для него. Не думаю, что это будет сложно.
60
Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция
Адам
Милли — просто ангел, у меня нет для этой девушки других слов.
Два дня я провалялся в постели, думая, что умираю. За прошедшие годы я не раз подхватывал «болезнь путешественников», у меня была даже дизентерия и лихорадка денге, но ничего схожего с этим.
Эти дни показались мне сущим адом, и вынес я их только благодаря Милли, которая приносила мне все, что я пожелаю, и много чего еще, что могло мне помочь.
Наконец мне становится немного полегче. Вчера я сумел проглотить пару ложек ее божественного супа. Сегодня я даже сел в постели и съел потрясающий омлет с подноса, который она поставила мне на колени, пока смотрел сериал по «Нетфликсу».
Судя по всему, пока я болел, остальные гости разъехались. Дороги расчистили — на улицу я не выходил, но из окна видел. Кэмерон не показывается: думаю, у него достаточно других дел, чтобы беспокоиться о прикованном к постели блюющем нахлебнике вроде меня. Милли ждет прибытия новых клиентов послезавтра, так что мне придется перебраться в другое место и постараться забронировать билет домой. Но сначала мы должны организовать Уиллу похороны.
Тут Милли тоже проявила себя с лучшей стороны, изо всех сил стараясь помочь. Думаю, ее поджимает время, и надо скорее избавиться от меня. Она не только постаралась поставить меня на ноги, чтобы сплавить обратно в Таиланд: они с Мэттом разобрались со всеми формальностями в морге, и тело Уилла уже можно забирать в крематорий, где завтра состоится небольшая прощальная служба. Милли приносила мне бумаги на подпись — во Франции без подписи не происходит, кажется, вообще ничего. Я не совсем понял, что подписываю, потому что документы были на французском, но, похоже, они сделали свое дело.
— Уилл был религиозен? — спрашивает Милли, ставя передо мной суп на подносе с серебряными приборами и белоснежной салфеткой.
— Не думаю, — отвечаю я. — Мы с ним никогда не ходили в церковь по доброй воле, даже детьми. Думаю, сам он вообще ни разу там не был.
Она кивает.
— Тогда завтра никаких гимнов и молитв, правильно?
Качаю головой:
— Нет, не думаю.
Я не думаю, что Уилл этого хотел бы, а еще мне хочется, чтобы церемония прошла максимально быстро. Все эти гимны и молитвы только затягивают процедуру.
— Может, тогда какая-нибудь другая музыка? — настаивает Милли. — У Уилла были любимые группы? А может, прочитать стихотворение? Или отрывок из книги, которую он любил?
У меня кружится голова от недосыпа и голодовки, отвечать на вопросы выше моих сил. К тому же, если быть честным, мне все равно. Уилл ничего не узнает, родителей уже нет на свете, и я не понимаю, зачем вообще все это нужно. Говорят же, что похороны устраивают ради живых, а не ради мертвых, но поскольку остался один я, эти усилия совершенно, напрасны. Однако Милли так трогательно хлопочет, что я просто не могу показать себя в ее глазах бездушным ублюдком, каким, по сути, являюсь. К тому же она правда очень красива, и теперь, когда я чувствую себя лучше и в шале никого больше нет, мне хотелось бы попытать удачу.
— Хм… даже не знаю. Это было так давно, — бормочу я. И если б Уилл остался в живых, то ему сейчас нравились бы совершенно другие вещи, — несказанным повисает в воздухе.
— Но вы же помните какие-то группы, которые ему нравились? — настаивает Милли.
— Не знаю, по части музыки у него был отвратительный вкус… Всякая электронная дребедень из восьмидесятых.
Она кивает.
— Ясно. Наверное, это не очень подходит для похорон.
Внезапно я вспоминаю кое-что, что может ее порадовать.
— О! Знаю! Ему нравились R.E.M. Он прямо с ума по ним сходил.
— Понятно… Какая-то конкретная песня?
— А выглядит так, будто обвиняешь, — перебиваю я его.
— Как хочешь. Нам вообще не надо было выходить в такую погоду. Но сейчас слишком поздно что-то менять, лучше поискать разумное решение.
Голос его смягчается.
— Я знаю, тебе страшно остаться тут одному, но, думаю, с учетом…
— Ничего мне не страшно, ты, напыщенный идиот! — ору я. Да как он смеет разговаривать со мной свысока?
Уилл вздыхает.
— Ладно. Хорошо. В таком случае и проблемы нет, правда? Я пойду и позову помощь, а ты оставайся здесь, раз тебе ничего не страшно, и очень скоро мы с тобой окажемся в шале, со своими девушками.
Вот козел… Нет уж, я на это не куплюсь.
— Ну да. С девушками. Нелл и Луизой. Твоей Луизой, которая только о тебе и думает, — ехидно отвечаю я.
— Да какого черта, Адам! Прекрати! — кричит Уилл. — Тут дикий холод, у меня уже все лицо отмерзло, а оказался я в этой ситуации только по твоей вине, если говорить прямо: потому что ты не умеешь кататься и теряешь лыжи! Ты виноват, что мы не сидим сейчас в тепле, а торчим тут, на этом чертовом склоне. Так что лучше тебе воздержаться от твоих обычных шуточек, что ты можешь отбить любую из моих девушек, если захочешь, только потому, что однажды поцеловался с подружкой, с которой я вроде как встречался в тринадцать лет, потому что ты — прямо дар божий!
Он начинает крепить палки: аккуратно продевает руки в петли, как нас учили в лыжной школе лет сто назад, и поправляет свои бесконечные шарфы. На кой черт ему столько? Вот же дебил!
Внезапно я понимаю, что не хочу оставаться один. Он не поступит со мной так.
— Эта твоя Луиза, — говорю я, чтобы его остановить. — Что, не нашлось никого получше?
Он изо всех сил вонзает палки в снег и продолжает возиться с петлями.
— Отвали, Адам! Я еду, и мне плевать, что ты там говоришь. Молись лучше, чтобы я правда позвал на помощь, хотя в данный момент, честно говоря, меня так и подмывает этого не делать.
Серьезно? Это так он говорит со мной?
— Эта Луиза — опытная штучка, — снова вступаю я. — Чем, по-твоему, мы с ней занимались вчера вечером, пока ты разбирался со сломанным креплением?
Он вскидывает голову, сразу позабыв о петле.
— Слушай, мне все равно. Серьезно, Адам, отцепись. Еще одно слово и…
Он толкает меня в грудь; палка повисает у него на запястье. Ноги его по-прежнему в креплениях лыж, и толчок едва ощущается.
Делаю шаг ему навстречу.
— Еще одно слово — и что, мой маленький братец? Мы с ней обедали, потом много пили. А дальше пошли в вашу комнату и трахнулись. Ей понравилось. Не хотела меня отпускать.
Внезапно я ощущаю острую боль в челюсти и понимаю, что Уилл ударил меня. Этого я не ожидал.
— Врешь! — кричит он, пытаясь дотянуться до меня еще раз, но его ботинки зажаты креплениями лыж и не дают сдвинуться с места.
— Она бы ни за что так не сделала!
Смеюсь ему в лицо:
— О, еще как сделала!
Он опять кидается на меня, и я с силой отталкиваю его.
На этот раз Уилл падает. Налетает порыв ветра, вокруг сплошная белая пелена. Он пытается подняться, но не может, поэтому тянется сквозь снег и отстегивает лыжи. Дурак, какой дурак — это же был единственный способ выбраться отсюда! Теперь ему ничего не остается, кроме как дожидаться вместе со мной, идиоту.
Освободившись от лыж, Уилл наваливается на меня всем весом, толкая назад. Я хватаю его за куртку, как в дзюдо, и тяну за собой. Он приподнимается и валится мне под ноги, словно регбист, чтобы сбить с ног. Но я выворачиваюсь, оказываюсь у него за спиной, и толкаю изо всех сил.
Раздается вскрик, и пару секунд я смотрю, как его ярко-голубая куртка мелькает в воздухе, пока он катится с обрыва, которого ни один из нас не заметил, а потом исчезает из виду, и все опять становится белым.
И наступает тишина.
59
Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция
Весь следующий день Адам остается в кровати. Я изображаю заботливую сиделку: приношу ему воду и травяной чай, кладу на лоб холодный компресс, а в ноги — грелку, подаю все, что он попросит, на красиво сервированных подносах. Он так меня благодарит, что, при других обстоятельствах, это было бы даже мило. Ближе к вечеру он сообщает, что ему немного лучше. Не настолько, чтобы сойти вниз, но ему хотелось бы супа. С курицей и грибами. Легкого питательного бульона. На этот раз нет необходимости добавлять мои специальные грибы — они уже сделали свое дело, когда он получил их в составе традиционного английского завтрака. Мне важно, чтобы Адам думал, будто ему лучше.
Я очень расстроилась, когда мой план с грибным ризотто для Кэмерона и Адама провалился, но сделать вторую попытку за завтраком не составило труда — по крайней мере, что касается Адама. Его болезнь скажется на репутации «Сноу-Сноу» и, соответственно, на бизнесе Кэмерона, если правильно разыграть карты, так что я на верном пути. Двое по цене одного.
Так захватывающе было изучать грибы на курсах! Особенность бледных поганок в том, как работает их яд. Вы проглатываете его, как Адам за завтраком, и позже в тот же день, как я и ожидала, начинаются рвота и понос. Это довольно неприятно — даже в шале с хорошей звукоизоляцией другие гости могут понять, что происходит. Но сейчас все они, к счастью, разъехались. Дядюшка Адам, конечно, помучился, но он этого заслуживает. Убирать за ним было отвратительно, но я справилась. Оно того стоит.
После первого недомогания, которое возникает вскоре после употребления грибов, вам на пару дней становится лучше. Поэтому, как я и рассчитывала, Адам списал свою внезапную болезнь на пищевое отравление из-за какого-то блюда, которое съел за ланчем перед тем, как повидать своего брата в морге. Там было столько еды, с таким количеством ингредиентов, что не так уж невероятно, что он мог отравиться, даже с учетом мишленовской звезды. Может, попалась плохая устрица. И уж точно он не мог отравиться тем, чем я кормила гостей, потому что больше в шале никого не рвало, так ведь? Очень важно, чтобы Адам не обратился к врачу и не попал в больницу, потому что яду нужно время, чтобы сработать, прежде чем пациент получит медицинскую помощь, — а тогда будет слишком поздно. Думаю, сейчас этот момент настал. Вот почему я так старательно ухаживала за ним. Мне было противно, зато ему понравилось.
Сейчас он считает, что поправляется. Слабость постепенно проходит. А я, пока носилась вокруг него, потихоньку внедряла свою идею — развеять прах отца здесь. Чем больше я об этом думаю, тем меньше хочу, чтобы папу куда-то увозили. Он пролежал тут двадцать лет со своей смерти, и перевозить его в какое-то случайное место, удобное для Адама, будет крайним неуважением. Я постараюсь сделать так, чтобы организацию похорон поручили мне, и воздам отцу положенные почести. Устрою похороны, которых мама хотела бы для него. Не думаю, что это будет сложно.
60
Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция
Адам
Милли — просто ангел, у меня нет для этой девушки других слов.
Два дня я провалялся в постели, думая, что умираю. За прошедшие годы я не раз подхватывал «болезнь путешественников», у меня была даже дизентерия и лихорадка денге, но ничего схожего с этим.
Эти дни показались мне сущим адом, и вынес я их только благодаря Милли, которая приносила мне все, что я пожелаю, и много чего еще, что могло мне помочь.
Наконец мне становится немного полегче. Вчера я сумел проглотить пару ложек ее божественного супа. Сегодня я даже сел в постели и съел потрясающий омлет с подноса, который она поставила мне на колени, пока смотрел сериал по «Нетфликсу».
Судя по всему, пока я болел, остальные гости разъехались. Дороги расчистили — на улицу я не выходил, но из окна видел. Кэмерон не показывается: думаю, у него достаточно других дел, чтобы беспокоиться о прикованном к постели блюющем нахлебнике вроде меня. Милли ждет прибытия новых клиентов послезавтра, так что мне придется перебраться в другое место и постараться забронировать билет домой. Но сначала мы должны организовать Уиллу похороны.
Тут Милли тоже проявила себя с лучшей стороны, изо всех сил стараясь помочь. Думаю, ее поджимает время, и надо скорее избавиться от меня. Она не только постаралась поставить меня на ноги, чтобы сплавить обратно в Таиланд: они с Мэттом разобрались со всеми формальностями в морге, и тело Уилла уже можно забирать в крематорий, где завтра состоится небольшая прощальная служба. Милли приносила мне бумаги на подпись — во Франции без подписи не происходит, кажется, вообще ничего. Я не совсем понял, что подписываю, потому что документы были на французском, но, похоже, они сделали свое дело.
— Уилл был религиозен? — спрашивает Милли, ставя передо мной суп на подносе с серебряными приборами и белоснежной салфеткой.
— Не думаю, — отвечаю я. — Мы с ним никогда не ходили в церковь по доброй воле, даже детьми. Думаю, сам он вообще ни разу там не был.
Она кивает.
— Тогда завтра никаких гимнов и молитв, правильно?
Качаю головой:
— Нет, не думаю.
Я не думаю, что Уилл этого хотел бы, а еще мне хочется, чтобы церемония прошла максимально быстро. Все эти гимны и молитвы только затягивают процедуру.
— Может, тогда какая-нибудь другая музыка? — настаивает Милли. — У Уилла были любимые группы? А может, прочитать стихотворение? Или отрывок из книги, которую он любил?
У меня кружится голова от недосыпа и голодовки, отвечать на вопросы выше моих сил. К тому же, если быть честным, мне все равно. Уилл ничего не узнает, родителей уже нет на свете, и я не понимаю, зачем вообще все это нужно. Говорят же, что похороны устраивают ради живых, а не ради мертвых, но поскольку остался один я, эти усилия совершенно, напрасны. Однако Милли так трогательно хлопочет, что я просто не могу показать себя в ее глазах бездушным ублюдком, каким, по сути, являюсь. К тому же она правда очень красива, и теперь, когда я чувствую себя лучше и в шале никого больше нет, мне хотелось бы попытать удачу.
— Хм… даже не знаю. Это было так давно, — бормочу я. И если б Уилл остался в живых, то ему сейчас нравились бы совершенно другие вещи, — несказанным повисает в воздухе.
— Но вы же помните какие-то группы, которые ему нравились? — настаивает Милли.
— Не знаю, по части музыки у него был отвратительный вкус… Всякая электронная дребедень из восьмидесятых.
Она кивает.
— Ясно. Наверное, это не очень подходит для похорон.
Внезапно я вспоминаю кое-что, что может ее порадовать.
— О! Знаю! Ему нравились R.E.M. Он прямо с ума по ним сходил.
— Понятно… Какая-то конкретная песня?