Шале

— С удовольствием.

Я не знала, что такое вафли, но слово звучало аппетитно.

— Это Бен, Райан и Лайла — твои новые братья и сестра.

Лайла была очень большая, почти взрослая, а мальчики — немного старше меня.

— А это Уильям, — добавила Ронда, указывая на малыша, сидящего в детском креслице на полу.

— Где твоя мама? — спросил Бен с полным ртом.

— Бен! — воскликнула Ронда куда громче, чем говорила со мной. — Ты же знаешь, что в этом доме мы таких вопросов не задаем. Когда твоя сестра захочет рассказать о своей семье — если захочет, — она расскажет. Всему свое время. А если нет, это ее личное дело.

— Моя мама в тюрьме, — сказал Бен с гордостью.

— Я не знаю, где моя мама, — сказала я. — Но она скоро вернется.

— Да уж, конечно, — пробормотала взрослая девочка, — все они так говорят.

Ронда одернула ее:

— Лайла! Пожалуйста! — но я не поняла почему, ведь та ничего не просила.





* * *


В первый раз я прожила у Ронды с Ником почти два года. У них мне было хорошо. Я задержалась дольше остальных — других детей, или братьев и сестер, как мне велели их называть. Те появлялись и исчезали. В доме всегда были те, с кем можно поиграть, и когда я немного привыкла, мне даже понравилось. Я пошла в школу, и там тоже завела друзей. Сначала мне пришлось трудновато, потому что я не умела считать, не знала буквы и многое другое, что положено знать детям моего возраста, но постепенно я нагнала и даже стала получать грамоты за отличную учебу.

У полиции ушло две недели, чтобы отыскать маму. Когда ее нашли, она спала на улице. Но я не сразу поехала с ней домой, потому что она тоже не сразу вернулась. Анна мне все объяснила. Маму поместили в специальный госпиталь, и Анна раз в неделю возила меня ее навещать. Я старалась заставить себя радоваться этим встречам, потому что это все равно моя мама, но обычно мне становилось немного страшно. Иногда мама просто сидела в палате и не говорила ни слова, а Анна рассказывала ей про меня — как я хорошо учусь в школе и чем занимаюсь дома, постоянно спрашивая «здорово, правда?», хотя тут не было ничего хорошего, и я не могла дождаться, когда мы уйдем, потому что мама, похоже, даже не слушала.

Бывало, что она начинала плакать, и Анна пыталась взять ее за руку или похлопать по плечу, но мама отстранялась и могла вообще забиться в угол — эти визиты были самые худшие. А порой она стискивала меня в объятиях изо всех сил и говорила: «прости, прости, прости», и что я заслуживаю лучшей матери, чем она, и такие визиты мне тоже не нравились, потому что я не знала, что отвечать, да еще она пачкала при этом мою одежду.

Дальше мама выписалась из госпиталя и поселилась в квартире, которая была лучше нашей прежней, и визиты тоже стали приятнее. Поначалу Анна продолжала ездить со мной навещать маму, но та больше не плакала, а порой даже пекла для меня пирог, в квартире было чисто и прибрано, а шторы на окнах раздернуты. Иногда мама водила меня в «Макдоналдс» или в парк, покормить уток. Сначала Анна ходила с нами, потом перестала, и мы проводили время с мамой вдвоем.

Потом однажды Анна сказала, что теперь мама может сама позаботиться обо мне, и спросила, как я на это смотрю. Я не знала, что отвечать. Мамина квартира мне нравилась, и у меня была там своя комната, но она не могла сравниться с домом Ронды, и Ронда, я это точно знала, ни за что не оставила бы меня в доме одну без еды. Это случилось очень давно, но я все прекрасно помнила, и при одной мысли о том дне у меня все сжималось внутри. Но она была моей мамой, и, несмотря ни на что, мне все-таки хотелось жить с ней, поэтому я ответила, что не против, если мы по-прежнему останемся с Рондой и Анной друзьями и они смогут меня навещать. Анна сказала, что будет только рада и что обязательно станет заглядывать к нам, а Ронда ответила, что если мама не станет возражать, я смогу время от времени ночевать у них, чтобы мама могла немного отдохнуть, и я ответила, что мне это очень нравится.

Потом я поднялась к себе и заплакала. Но этого никто не слышал.





35




Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Хьюго



Кэмерон снова здесь — к сожалению. Иногда мне совсем не нравится иметь собственный бизнес. Не нравится, что приходится поддерживать отношения с людьми вроде него.

— Что это с вами всеми сегодня? — спрашивает он, обводя гостиную глазами. — Можно подумать, кто-то умер.

Наступает неловкое молчание. Мэтт откашливается:

— Кэмерон, видите ли, у нас действительно плохие новости. Вы не слышали? Тут нашли труп.

— Я ничего не слышал — только-только поднялся из долины… Труп? И кто нашел?

— Водитель грейдера. Но, похоже, он давний — какого-то парня, который погиб много лет назад. Труп оказался на поверхности из-за недавней плохой погоды. Его брат уже едет сюда, чтобы опознать тело и так далее.

— Брат? — повторяет Кэмерон, проводя ладонью по лицу. — Ясно. Бедняга…

Мэтт заглядывает в свой блокнот.


— Мне звонил Дидье из туристического центра — сказал, не может с вами связаться. Он хотел попросить, чтобы вы предоставили этому человеку жилье. Он считает, что, с учетом обстоятельств, нельзя требовать, чтобы он заплатил за этот визит. Вы не против? Пожалуй, это меньшее, что мы можем сделать.

Я продолжаю смотреть в свой «Айпэд», гадая, не ради меня ли эта беседа. Похоже, Мэтт и этот парень, Дидье, стараются выставить Кэмерона передо мной в лучшем свете, чтобы я захотел вести с ним дела. Вообще, я в таком мало что понимаю. Оливия сразу разобралась бы, но ее здесь нет.

— Хммм… не уверен, — отвечает Кэмерон. — Все так внезапно… У нас вообще есть свободные места?

— Это действительно внезапно, но, думаю, мы что-то найдем, — отвечает Мэтт. — По-моему, шале «Альпака» свободно, но я собираюсь сейчас поехать в офис, так что проверю еще раз. Да и с туристическим центром лучше не ссориться, правда?

Кэмерон вздыхает.

— Думаю, да… Ладно. Совершим благое дело, поможем бедолаге.

— Так что, предложить ему шале «Альпака» или у вас есть еще какие-нибудь варианты? Правда, как я уже сказал, надо проверить, что у нас свободно, — говорит Мэтт.

— Да нет, любое подойдет, все мои дома прекрасны, — с помпой отвечает Кэмерон. — Что свободно, то и предлагайте. Но убедитесь, чтобы пресса была в курсе и оповестила всех, что я бесплатно его поселил. Иначе в этом не будет никакого смысла, так ведь?

— Да-да, я все сделаю, — бормочет Мэтт, помечая что-то в своем блокноте.

Гадаю, не написал ли он просто «говнюк». Надеюсь, так и есть. Я бы написал.

Кэмерон выглядывает в окно.

— Но этому самому брату еще надо как-то добраться до курорта. Погода по-прежнему хуже некуда. Может, и дорогу придется перекрыть…





* * *


День выдался просто ужасный.

Я с облегчением узнаю, что практически все подъемники закрыты, иначе Саймон наверняка потащил бы меня кататься. Не то чтобы мне нравилось торчать в шале, с учетом атмосферы. Реа осталась в комнате, и мне не хочется тревожить ее в таком настроении. Саймон сидит на диване, мрачно уставившись в окно, и жалуется на то, что пропускает катание из-за погоды. Ребенок постоянно кричит, видимо, заразившись мрачной атмосферой в доме. Милли, проверив, всего ли у нас достаточно, надевает свою огромную куртку и отправляется в единственное свободное шале проверить, все ли готово к приезду брата.

Я даже не знаю, как относиться к предложению Кэмерона, — это ловкий пиар-ход? Или все-таки тут есть альтруизм? А может, он просто, как мне показалось из их беседы с Мэттом, бездушный ублюдок, который решил воспользоваться трагической ситуацией для собственной выгоды?

Я поднимаюсь наверх; Реа спит — или притворяется спящей. Она почти весь день просидела в комнате. Я опускаюсь на краешек кровати и заглядываю ей в лицо. До чего же она красива! Спит, как ребенок, опустив ресницы и тихонько посапывая… Будет ли наша дочь похожа на нее? И тут я вспоминаю, что узнал вчера, и меня охватывает злость. Она не родит мне дочь, пока не перестанет принимать таблетки, так ведь?

Осторожно кладу руку ей на щиколотку, и Реа открывает глаза.

— Прости, не хотел тебя будить, — говорю я.

Она садится.

— Ничего. Слушай… — накрывает мою руку своей. — Прости меня. Я должна была сказать тебе про таблетки. Поговорить с тобой. Но я не хотела, чтобы ты во мне разочаровался…

Ее глаза наполняются слезами. Я глажу ее по лицу. Редко мне доводилось видеть Реа плачущей.

— Тише, дорогая, — успокаиваю ее я, и гнев мой мгновенно улетучивается. — Все хорошо. Если ты не готова, так тому и быть. И если никогда не будешь готова, тоже ничего. Ты — все, что мне нужно.

Это не совсем правда. Я хочу детей. Но если выбирать между Реа и возможностью иметь ребенка, я выберу ее. К тому же именно так говорят в кино, когда хотят, чтобы кто-то перестал плакать, а я хочу, чтобы она перестала.

Но мои слова не помогают — Реа заливается слезами.

— Я недостаточно хороша для тебя, Хьюго, — всхлипывает она. — Мне так жаль! Я постараюсь стать лучше. Не буду столько пить. Перестану принимать таблетки. Честное слово, перестану. Хоть прямо сейчас, если захочешь. Брошу их в мусор! Или нет, в окно! Нет, в окно нельзя, животные могут их съесть, и у них не будет потомства… а животные живут в снегу?

Она набрасывается на меня с поцелуями, тянется к молнии на брюках и расстегивает ее.

— Давай займемся сексом! Сделаем ребенка! Только не бросай меня, Хьюго!

Обычно я не могу устоять, если Реа хочет секса — что, надо признать, в последнее время бывает крайне редко, — но я никогда еще не видел ее в таком состоянии, и это меня пугает. Я мягко отстраняю ее руку.

— Реа, не глупи. Конечно, я тебя не брошу. Но ты кажешься немного… взбудораженной. Может, ты еще поспишь, и мы с тобой поговорим позднее?

Она падает обратно на кровать, явно с облегчением.

— Хорошо. Так и поступим. — Поворачивает ко мне лицо. — Расскажи, что происходит там, внизу. Есть еще новости про труп?

А! Вот почему она ведет себя так странно… Видимо, Реа все-таки более чувствительна, чем мне казалось.

— Вроде бы это какой-то парень, который погиб много лет назад. Его брат уже едет опознать тело.

Она кивает, и глаза ее снова наполняются слезами.