Северный сфинкс
Часть 31 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Папа, ты ничего не понимаешь, – отшучивалась я, – здесь корсетами пользуются не только дамы, но и мужики. Особенно ими здесь грешат гвардейские офицеры. Их даже дразнят за это «хрипунами». Что же касается моих чувств, то я не собираюсь падать в объятия разных там графов и герцогов. Ты же знаешь меня – я девочка умная и порядочная. И замуж выйду только за того, кого полюблю. А так как таковых кандидатов на горизонте я не наблюдаю, то вопрос о моем замужестве пока не актуален.
Сказала я это, а самой вдруг вспомнился Саша Бенкендорф. Конечно, судя по тому, что мне известно о нем из рассказов Василия Васильевича, будущий всесильный глава III отделения еще тот шалопай и бабник. Но это у него было в нашей истории. А что будет в этой – бог весть. Как он там сейчас, бедняжка? Уехал в Кёнигсберг, который еще не стал нашим Калининградом, и пока от него ни слуху, ни духу. Я понимаю, что он отправился туда не один, а в сопровождении подполковника, пардон, генерала Михайлова, но кто его знает, как там все обойдется. Британцы – еще те сволочи, и от них можно ждать любой подлянки. Правда, как сообщил мне Василий Васильевич, наши путешественники передали по рации, что у них пока все обходится без происшествий, и все они живы и здоровы.
Ладно, сходить, что ли, к младшим Романовым? Николай и Михаил так рады, когда я прихожу к ним вместе с Джексоном. Пацаны они хорошие, хоть и великие князья. В наше время «мажоры» сходят с ума от вседозволенности, родители их балуют и потакают всем их прихотям. А царских детишек здесь держат в черном теле. Особенно строит их мать – императрица Мария Федоровна. Я вижу, что она их очень любит, но воли им не дает. Прямо мать-командирша. А пацанам хочется поиграть, повеселиться. И приход «тети Даши» для них настоящий праздник.
Я взяла поводок и позвала Джексона. Тот, обрадованный тем, что его выведут на прогулку, весело закрутился на месте и завилял обрубком хвоста…
15 (27) мая 1801 года. Псков.
Генерал-майор Михайлов Игорь Викторович
Сегодня мы приехали в Псков, где решили сделать дневку и дать отдохнуть лошадям. Заодно я решил познакомить своих спутников с историей этого города, который не раз вставал на пути захватчиков. По дороге мы минули небольшой населенный пункт Череха, расположенный в междуречье рек Великая и Череха.
Сейчас это обычная деревенька – подобные по дороге встречались нам не раз и не два. А в наше время в этом пригороде Пскова находился 104-й десант-но-штурмовой полк 76-й гвардейской дивизии ВДВ. Именно бойцы этого полка в последнем дне февраля високосного 2000 года встали на пути банды Басаева и Хаттаба на высоте 776 под Улус-Кертом. Из девяноста десантников уцелели лишь шестеро. В этом полку служил один мой приятель. Правда, его рота не участвовала в том бою, но у него были друзья и знакомые, которые погибли на высоте 776.
Я рассказала об этом Бенкендорфу и Евгению Вюр-тембергскому. Юный герцог не смог сдержать слез, а Александр Христофорович изумленно покачал головой и спросил меня:
– Скажите, Игорь Викторович, а что, их нельзя было выручить?
– Подмога подошла к ним лишь 3 марта, когда бой фактически уже закончился. Командир роты капитан Романов вызвал на себя огонь нашей артиллерии. Бандиты потеряли на этой высоте четыре сотни своих головорезов.
– Какие люди, – вздохнул Евгений. – Они, как спартанцы царя Леонида, погибли все, но не отступили ни на шаг. Я клянусь, что если мне придется оказаться в таком же положении, как эти герои, так же честно принять смерть на поле боя…
Мои немцы замолчали, погрузившись в свои мысли. Оживились они, лишь увидев дома и стены древней русской твердыни. Зрелище действительно было впечатляющим. В центре города располагался кремль, или, как его здесь называли, Кром. В нем находился Троицкий собор, по преданию построенный на месте первого деревянного собора, возведенного по велению княгини Ольги, уроженки этих мест.
– Какая красота, – восхищенно воскликнул герцог. – Этот город, видимо, имеет древнюю и славную историю.
– Да, – кивнул я, – хотя враги неоднократно пытались его захватить, но лишь один раз он оказался в руках врага. Случилось это в 1240 году, когда предатели тайно впустили в Псков рыцарей Тевтонского ордена. Правда, через полтора года князь Александр Невский выгнал их из города.
– Да, такую крепость трудно взять штурмом, – покачав головой, произнес Бенкендорф.
– В этом убедился польский король Стефан Баторий, – сказал я. – Он в 1579 году с 50-тысячным войском осадил Псков. Гарнизон и жители города отказались сдаться. Осада продлилась полгода. Ни тридцать приступов, ни подкопы под стены Пскова не принесли полякам долгожданной победы. Баторий вынужден был снять осаду и отступить. Более того, измученное бесплодной осадой и огромными потерями польское войско не хотело больше воевать. Так Псков помог царю Ивану Грозному заключить мир с Баторием, завершив тем самым долгую и разорительную Ливонскую войну.
А в 1615 году под стенами Пскова были разбиты войска шведского короля Густава II Адольфа. Король был не только монархом, но и талантливым полководцем, прославившимся в Тридцатилетнюю войну. Он носил прозвище «Лев Севера». Только под Псковом этого «льва» ждала неудача. Он безуспешно осаждал город, потерял под его стенами одного из лучших своих полководцев фельдмаршала Эверта Горна. Потери шведов от огня артиллерии Пскова и от болезней составили около половины осадного корпуса. Король Густав II Адольф вынужден был отступить.
– Я слышал об этом короле, – сказал Евгений, – он погиб в 1632 году в сражении при Лютцене. А вот о том, как он осаждал Псков, я раньше ничего не слыхал.
– «Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна», – процитировал я слова «нашего всё». – К сожалению, так было, так есть и так будет.
– Спасибо вам, Игорь Викторович, – после немного затянувшегося молчания произнес юный герцог. – Я обещаю вам, что выучу как следует русскую историю. Россия станет для меня новой Родиной, и я не пожалею ничего, даже самой жизни, защищая ее.
…Помимо исторических изысков мне довелось заняться с графом Ростопчиным обсуждением предстоящих переговоров с эмиссаром Бонапарта. Вспомнив о своем сне, я неожиданно для Федора Васильевича высказал предположение о том, что в Кёнигсберг может заявиться не только Жерар Дюрок, но и сам Первый консул.
Поначалу граф воспринял мое предположение с недоверием.
– Позвольте, Игорь Викторович! – воскликнул он. – Да разве такое возможно? Как может Бонапарт покинуть Париж и отправиться в Пруссию инкогнито? Ведь открыто его сюда никто не приглашал.
Я ответил Ростопчину, что Наполеон по своей натуре известный авантюрист и вполне может отважиться на тайный вояж.
– Мне кажется, что Бонапарту очень хочется лично встретиться с одним из нас. Слухи о новых приближенных императора Павла наверняка дошли до Первого консула. И он теперь просто изнывает от страстного желания познакомиться с этими загадочными пришельцами ниоткуда. Вы, граф, не забудьте и о страшном поражении британской эскадры под Ревелем. И тут не обошлось без таинственных «пятнистых». Бонапарт опытный военный, и он оценил особенности нашего оружия. Словом, ему хочется задать нам множество вопросов, причем лично.
– Да, но в этом случае Наполеон сильно рискует, – покачал головой Ростопчин. – Если он отправится в тайный вояж инкогнито, то вряд ли сможет взять с собой сильную охрану – это не останется без внимания и вызовет подозрение. А если же его будут сопровождать два-три человека, то их окажется недостаточно в случае нападения на Бонапарта английских агентов или французов-роялистов.
– Я подумал об этом, но граф, хочу отметить, что Наполеон далеко не трус. Смерти он не боится. Об этом можно судить по тому, как он вел себя во время сражений. К тому же, скорее всего, Первый консул постарается изменить свою внешность, чтобы его никто не смог узнать. Думаю, что он проконсультируется насчет этого у своих знакомых актеров, у того же Тальма56.
– Может быть, может быть, – задумчиво произнес Ростопчин. – Надо будет озаботить нашу агентуру в Кёнигсберге, чтобы они внимательно следили за всеми, кто прибыл в город. Для нас было бы весьма неприятно, если с господином Бонапартом что-либо случится. Тогда во Франции снова начнется смута, и к власти могут вернуться роялисты, которые после изгнания герцога Прованского из России настроены к нам отрицательно.
– Я понял вас, Федор Васильевич. Могу обещать вам, что в случае необходимости вы можете рассчитывать на мою помощь. Я бы тоже предпочел, чтобы после нашего рандеву Наполеон вернулся в Париж целым и невредимым.
15 (27) мая 1801 года.
Колонь (бывший Кёльн).
Мсье Пьер Бланшар. Негоциант из Марселя.
Он же Первый консул Франции
Наполеон Бонапарт
В путь я отправился на следующий день после того, как мой друг Дюрок торжественно отбыл из Парижа в Кёнигсберг, чтобы там встретиться с посланцами русского императора. Я понимал, что сильно рискую, но вся моя жизнь – сплошная азартная игра. Взять, к примеру, мой Итальянский поход. Один марш через «карниз» в апреле 1796 года – узкую прибрежную полоску вдоль берега моря – показался многим смертельным риском. Это был самый близкий и быстрый путь к успеху. Но на море господствовали проклятые британцы, и стоило им подойти поближе к берегу, и судьба моей армии оказалась бы предрешена. Мощные орудия английского флота расстреляли бы моих солдат на марше, в то время как мы не могли бы оказать им никакого сопротивления.
Но я рискнул, и вскоре вся Италия оказалась завоеванной нашими войсками. Шесть побед в шесть дней – я разбил в пух и прах австрийцев и трусливых сардинцев. Мне не раз приходилось рисковать своей жизнью, например, на Аркольском мосту. Вокруг меня падали раненые и убитые, но я остался целым и невредимым. Я не сумасшедший и не ищу в сражениях смерти, как тот же лихой рубака Ланн, который недавно сказал: «Гусар, который доживет до тридцати – не гусар, а дерьмо». Но, если необходимо, то я готов поставить на карту все, чтобы добиться успеха.
Вот и сейчас я, под чужой фамилией и изменив внешность, тайно еду в прусский Кёнигсберг. И причина этому – даже не переговоры с русскими о нашем будущем совместном походе в Индию, чтобы вышвырнуть оттуда англичан. Больше всего на свете меня интересуют люди, появившиеся совсем недавно в окружении императора Павла. Именно они помогли царю раскрыть заговор, устроенный против него тупыми русскими аристократами и оплаченный британским золотом. А после того, как в Ревеле была разбита эскадра адмирала Нельсона, немало попортившего крови нам в Египте, мой интерес к этим людям лишь усилился. Кстати, и сам Нельсон был убит в этом русском городе, название которого я запомнил лишь с третьей или четвертой попытки.
У меня есть предчувствие, что непонятно откуда появившиеся пришельцы, обладающие невиданным доселе оружием и снаряжением, могут сыграть важнейшую роль в судьбе всей Европы и мира. Их знание – величайшая ценность. Я готов осыпать их золотом, лишь бы эти люди согласились поделиться со мной хотя бы частью того, что им известно.
Путешествие же мое пока обходится без каких-либо неприятных сюрпризов. Первый консул Франции, если верить сообщениям газет, в данный момент направился в Марсель с деловой поездкой, дабы заняться там подготовкой к новому походу в Египет. Агентура Савари распустила слух о том, что в дороге Бонапарт слегка простудился и потому старается находиться в карете с опущенными занавесками во время движения, а, останавливаясь на ночлег, кутается в теплый шарф, да так, что никто не может как следует разглядеть его лица.
Мою роль достаточно неплохо играет один парижский актер. Сам же я перевоплотился в небогатого негоцианта из Марселя, отправившегося в вояж с целью завязать контакты с контрагентами в Пруссии и России. Со мной несколько проверенных и верных людей, которые неплохо знают русский и немецкий языки. Я прибуду через пару дней после Дюрока в Кёнигсберг, где мне уже приготовят жилье и возможность безопасных контактов с нужными мне людьми.
Колонь, в которой мы сейчас остановились на ночлег, с 1794 года считается французским городом. Поэтому здесь мне следовало опасаться не вражеских агентов, а своих же французов, которые знали меня в лицо и могли бы опознать. Правда, я предпринял некоторые меры к тому, чтобы изменить внешность. По совету моего приятеля Тальма, я стал носить очки с простыми стеклами в толстой черепаховой оправе и парик. Под одежду я стал подкладывать ватный бандаж, из-за чего у меня появилось солидное брюшко. Походку и манеру поведения мне тоже пришлось изменить. Посмотрев в зеркало, я рассмеялся – внешне теперь я выглядел как провинциальный буржуа. Что мне, собственно, и было нужно.
В Колони я получил очередное известие от нашего человека в России. По его сведениям, в Кёнигсберг помимо графа Ростопчина – вельможи, занимавшегося в России иностранными делами – на переговоры с Дюроком выехал также юный герцог Вюртембергский и некий господин Михайлов, незадолго до этого получивший чин генерал-майора. Как сообщил информатор из Петербурга, сей генерал был в числе таинственных незнакомцев, спасших императора Павла от заговорщиков. Вот он-то мне и нужен! Я надеюсь, что мы найдем общий язык. Во всяком случае, я все сделаю для этого.
Только бы без помех суметь добраться до Кёнигсберга и суметь переговорить с этим генералом с глазу на глаз! Предчувствие удачи, которое редко обманывало меня, подсказывало, что с помощью таинственных незнакомцев Восточный поход пройдет успешно, и Британии будет нанесен смертельный удар.
О, как медленно тянется время! Скорей, скорей бы мне попасть в этот скучный прусский город и там взглянуть в глаза русского генерала, которому известно будущее!
16 (28 мая) 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Императора беспокоила предстоящая встреча наших посланцев с французами. В частности, он опасался, что англичане, французы-роялисты либо австрийцы учудят ли какую-нибудь пакость. Действительно, желающих сделать нам подлянку всегда хватало, как в прошлом, так и в настоящем. Да и в будущем, как мне кажется, недостатка в недоброжелателях у нас не будет. Как сказал правнук Павла император Александр III: «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас». И Александр Александрович был абсолютно прав. Сколько бы мы ни делали добра так называемым «союзникам», они всегда отвечали нам черной неблагодарностью.
Я успокаивал Павла, как мог. Мне было хорошо известно, что император человек впечатлительный и подвержен посторонним влияниям. И потому я старался отвлечь его от дурных мыслей. Для этого я рассказывал Павлу о нашей жизни в будущем, о тех, кто начал свою карьеру в его правлении, но пока себя еще ничем не проявил. Император живо интересовался и расспрашивал меня об этих людях. Память у него была хорошая. Потом я узнавал, что мои «крестники» получали новые высокие назначения и чины.
Павел расспрашивал меня о том, что ожидало наше войско во время планируемого нами похода на Восток.
– Скажите, Василий Васильевич, – говорил Павел, задумчиво глядя в окно своего кабинета, – а так ли нам нужен этот поход? Не получится ли так, как случилось во время похода в Италию – наши солдаты понапрасну гибли, спасая этих неблагодарных и подлых австрийцев? Я тогда совершил большую ошибку, послав Суворова им на выручку. А что мы получили взамен?
Император тяжело вздохнул и потер ладонью лоб. Похоже, что у него снова разболелась голова. В таких случаях неплохо было бы прекратить вообще этот тяжелый для Павла разговор и попросить его принять какое-нибудь лекарство от мигрени.
Но Павел отмахнулся от моего предложения и снова повторил сказанное им ранее. Пришлось отвечать на прямо поставленный вопрос.
– Видите ли, ваше императорское величество, нам придется в любом случае обратить свои взоры на Восток. Пока не будут усмирены разбойничьи государства, возникшие на осколках державы Тимура, рубежи наши не перестанут подвергаться набегам кочевых племен. Если бы вы знали, как страдают наши люди, живущие на границе с этими самыми племенами. Сколько их ежегодно убивают, угоняют в неволю. Это просто уму непостижимо!
– Вы предлагаете истребить все эти племена? – Павел подозрительно покосился на меня. – Но это же жестоко!
Я немного помолчал, а потом прочел:
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?57
Это стихотворение написал – точнее, напишет позднее – один англичанин. Хороший поэт и писатель, он неплохо знал Восток и воспевал «Бремя белого человека», которому самим Господом предназначено «нести цивилизацию диким племенам». Правда, это самое «бремя» станет индульгенцией на массовые убийства «дикарей», к которым они причислили и народы Индии – страны с великой культурой и историей.
– Гм, а ведь хорошо сказал этот англичанин, – Павел покачал головой. – Только насчет «бремени белого человека»… Не нравится мне все это. Этак и нас, русских, эти англичане причислят к дикарям.
– Так они нас и называют таковыми! Именно в Англии позднее родится целая наука, которая будет определять, какие народы несут культуру и достойны править другими народа. Нас, русских, в числе «белых господ» нет.
– Вот даже как! – Павел был удивлен и возмущен. – А как к нам относятся французы?
– Французы, конечно, не настолько прямолинейны, как англичане. Кстати, именно потому их власть в колониях для местного населения была предпочтительней. Но в 1756 году, когда началась Семилетняя война, англичанам удалось вытеснить французов из Северной Америки и Индии. Так что Наполеон Бонапарт имеет право попытаться вернуть земли бывших французских колоний, отторгнутых у его страны британцами.
– Ну, а нам-то какая выгода в этом походе? Что Россия получит за помощь Наполеону? Нет, я совсем не против, если Англия потерпит очередное поражение и будет ослаблена. Но она в конце концов залижет свои раны и снова ополчится на нас.
– Государь, наше будущее – на востоке. На Дальнем Востоке. У нас есть владения на Тихом океане и на Аляске. Но добираться туда из коренной России – сущее мучение. Надо сделать так, чтобы туда отправились люди и товары, которыми можно будет с немалой выгодой торговать с тем же Китаем и другими заморскими странами. Особенно важен вопрос с людьми. Без них мы потеряем земли, уже объявленные нашими владениями.
– Но ведь я уже учредил в 1799 году Российско-американскую компанию! – воскликнул Павел. – Я велел перевести правление компании в Петербург. Кстати, раненный злодеями господин Резанов по вашему настоянию назначен мной главой этой компании.