Северный сфинкс
Часть 12 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты сможешь с помощью этой штуки узнать сержанта Смита?
– Наверное, смогу.
– Когда ты увидишь его, то нажми на эту кнопку, – «пятнистый сунул мне в руку черную трубку. – Только при этом стекло надо направить в противоположную сторону от башни.
Я нажал на кнопку, но ничего не произошло, только «пятнистый» снова кивнул мне головой и сказал, что я все сделал правильно.
– Как ты понимаешь, этого Смита нам придется пристрелить. После того, как поднимется тревога, желающих бежать уже не найдется. Ты же положи все то, что мы тебе сейчас дали на землю у стены – только аккуратно положи, это вещи ценные и хрупкие – после чего с теми или с тем, кто успел раньше Смита спуститься по лестнице, ступай туда, куда тебе велел Виконт.
– Понятно. Я сделаю все, как вы сказали.
– И еще. Если что-либо пойдет не по плану, то снова нажми на эту вот кнопку и сделай несколько кругов рукой. Мы будем рядом и сможем тебе помочь.
Далее все произошло так, как сказал «пятнистый» майор. Я прислонил лестницу к бойнице, которую утром указал мне Виконт, и дунул в манок. Раздалось вполне натуральное утиное кряканье. На лестнице появилась человеческая фигура. В зеленом свечении она была хорошо видна, и потому я сразу понял, что это абсолютно незнакомый мне человек. Зато во втором беглеце я сразу узнал Смита. Подав сигнал трубкой – я старательно сделал все, чему меня учил майор – стал ждать, что будет дальше. А дальше где-то неподалеку раздался выстрел, и сержант, словно спелая груша, шмякнулся с лестницы на землю.
Тот же, кто спустился на землю до него, испуганно заметался, а потом помчался прочь со всех ног, громыхая грубыми матросскими башмаками по мостовой. Я аккуратно положил оба прибора у крепостной стены и побежал за ним следом. Тот, похоже, не зная города, просто старался удрать подальше от своей тюрьмы. Несколько раз он спотыкался и падал, один раз он напоролся на компанию людей с собакой, которая его облаяла. Скоро беглец выбился из сил и, поскользнувшись на мокром булыжнике, упал ничком на землю. Я не спеша подошел к нему и, присев на корточки, шепнул:
– Приятель, я вижу, что тебе нужна помощь. Доверься мне. Я отведу тебя в безопасное место, где тебя накормят и спрячут от русских ищеек.
Беглец встрепенулся, кряхтя поднялся с земли – похоже, что при падении он разбил колено – и, прихрамывая, послушно пошел за мной. Немного отдышавшись, он спросил:
– Кто вы и почему вдруг решили мне помочь?
– Я англичанин и считаю, что мы всегда должны помогать своим соотечественникам, оказавшимся в беде.
Беглец покосился на меня и, сомнением в голосе произнес:
– А мне почему-то кажется, что вы не англичанин, а житель бывших английских колоний в Америке.
– Вообще-то я ирландец из Баллимины, еще в молодости эмигрировал в Бостон.
Мой спутник резко остановился и спросил меня:
– А где вы жили в Баллимине?
Я замялся, потом сказал, решив, что такая улица в том ирландском городишке наверняка есть:
– На Черч-стрит.
– Ага. Это та, что у порта?
– Именно там.
Беглец снова остановился и произнес с издевкой:
– Похоже, что вы ни разу не были в Баллимине. Вам разве неизвестно, что этот город находится на расстоянии пятнадцати миль от моря? Да и акцент ваш совсем не похож на тот, на котором говорят янки. Вы, скорее всего, откуда-нибудь с Юга. Одна из Каролин, наверное, либо Джорджия?
Вот дела! Почему так получается – поможешь человеку, а он тебе вместо благодарности готов подложить свинью. К такому повороту событий я не был готов. Что делать-то теперь? Может быть, избавиться от этого чересчур умного парня? Ведь он может запросто сдать меня Виконту. Скажет, что я не тот, за кого я себя выдаю. А может, и не скажет?
Мой спутник, словно читая мои мысли, сказал примирительно:
– Или я сильно ошибаюсь, или вы – не тот, за кого вы себя выдаете. Похоже, что вы здесь играете против британцев. В таком случае я на вашей стороне – ненавижу угнетателей моей родины, которые нас, ирландцев, за людей не считают. Так что можете быть спокойны – я вас не выдам.
– А ты, парень, сам-то кто?
– Я вот как раз родом из той самой Баллимины. Зовут меня Джон МакКриди. Был матросом на купце, успел побывать и в Бостоне, и в Чарльстоне, и в Нью-Йорке, и в Филадельфии. А год назад меня схватили в кабаке в Портсмуте и силой заставили служить на корабле Его Величества. Англичан, как я уже сказал, не люблю, ведь моя мама была католичкой, и над ней – и надо мной – издевались, сколько я себя и ее помню. Отец же мой погиб в море, когда мне было всего два года. У моей мамы и акцент, и манера говорить типично ирландские, и для протестантов я – пэдди23. И хоть фамилия моя шотландская, но я всегда считал себя ирландцем.
– Хорошо, – я наконец принял окончательное решение. – Для человека, к которому мы идем, вы – ирландский шотландец-протестант24. Про побег ты можешь рассказать этому человеку все, как было на самом деле, кроме, конечно, этого нашего с тобой разговора. А что будет дальше – посмотрим.
16 (28) апреля 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Сегодня я хотел немного отдохнуть. Но, как видно, не судьба. С утра пораньше в Кордегардии запиликала рация, и Павел Петрович настойчиво, но вежливо попросил меня зайти к нему. Тон голоса императора был вполне благожелательным, из чего я сделал вывод, что никаких неприятных сюрпризов мне ожидать не стоит.
И я оказался прав – Павел был чем-то доволен, даже мурлыкал какую-то мелодию себе под нос.
– Проходите, Василий Васильевич, присаживайтесь, – царь сделал приглашающий жест, предлагая мне занять место на обитом атласом диванчике.
– Вчера вечером я получил одно интересное письмо. Адресат вам хорошо известен – это пока еще Первый консул Франции Наполеон Бонапарт. Он настаивает на скорейшей встрече с нашими полномочными представителями, чтобы обсудить планы будущих боевых действий против Британии.
– Наполеон спешит, – кивнул я императору. – Французские части в Египте испытывают сильнейшую нужду во всем и вот-вот сдадутся англичанам, которые вместе с турками перекрыли им все пути снабжения. Первый консул желает спасти своих людей, которых он, если сказать честно, бросил на произвол судьбы, а сам сбежал во Францию.
– Кроме того, – продолжил Павел, – Бонапарт желал бы, чтобы с нашей стороны на встрече присутствовал кто-нибудь из «новых фаворитов императора». То есть кто-то из вас. Что вы думаете по этому поводу, Василий Васильевич?
Я задумался. Конечно, заманчиво встретиться с Наполеоном и переговорить с ним с глазу на глаз. Но лучше будет для всех, если при сем присутствовал бы и глава внешней политики России граф Федор Ростопчин. Он человек толковый, опытный, и в случае чего сможет подсказать нам, как себя вести во время общения с французами.
– Думаю, ваше императорское величество, – произнес я, – что один из нас может встретиться с Первым консулом. О ходе переговоров мы будем ежедневно докладывать вам по радиостанции. Я почему-то уверен, что Наполеон уже подготовил для встречи с нами своих эмиссаров с большими полномочиями. Правда, я могу лишь предположить, кто именно возглавит французскую делегацию. Будем ждать, нам, в отличие от Бонапарта, спешить некуда.
– Может быть, все может быть, – задумчиво произнес Павел. – Думаю, что следует дать указание графу Ростопчину, чтобы он начал готовиться в путь. А вы подумайте, кто с вашей стороны сможет отправиться вместе с ним. Да, Василий Васильевич, забыл вам сказать, что я, помня вашу просьбу о секретаре, который помог бы вам во всех ваших делах, нашел, как мне кажется, подходящего человека. Вы, наверное, его знаете. Это обер-секретарь Правительствующего Сената и глава недавно учрежденной Российско-американской компании… Зовут его…
– Николай Петрович Резанов, – довольно невежливо перебил я царя. – Я не ошибся?
– Нет, Василий Васильевич, не ошиблись, – улыбнулся Павел, покачав головой. – В настоящее время он находится в Петербурге, а со всеми делами на Востоке прекрасно справляется господин Баранов. Я думаю, что вы легко найдете с ним общий язык. Человек он умный и тактичный, можете ему доверять полностью.
– Да, – я покачал головой, – в нашем времени многие помнят о Резанове. Правда, вокруг его имени сложено множество легенд, и, прежде всего, о его несчастливой любви, о прелестной Кончите Аргуэльо. О них написаны поэмы, сочинены оперы.
– Да, а что это за история такая с Кончитой? – с любопытством спросил император. – Имя этой дамы, похоже, испанское. Вы мне потом пренепременно расскажите эту историю!
– Обязательно, ваше императорское величество. Только хочу вас сразу предупредить – рассказ о сей любви будет грустным и может вас расстроить.
Улыбка сошла с лица Павла. Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
– Друг мой – разрешите, если я буду вас так называть – многое из того, что я уже узнал от вас, весьма огорчает меня. Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я готов всегда выслушать вас – это позволит мне избегать тех ошибок, которые я совершил в вашей истории.
– Государь, сейчас, благодаря нашему вмешательству, меняется ваша история, и многое из того, что случилось у нас, может у вас и не произойти. И, наоборот, из-за изменения течения событий может произойти нечто такое, чего в нашей истории не было. Потому мы будем думать и просчитывать все наши действия, перед тем как принять то или иное решение.
– Хорошо, Василий Васильевич, ступайте к себе. Как только случится что-либо достойное вашего внимания, я тотчас сообщу вам…
17 (29) апреля 1801 года.
Ревель.
Чарльз Джон Кэри,
9-й виконт Фолклендский
– Джон, давайте опять, детально и подробно расскажите о том, что произошло вчера вечером.
– Когда я подошел к «Розенкройцу», – ответил ирландец, – откуда-то, словно из-под земли, появился патруль, который подхватил меня под руки и потащил в сторону ратуши.
Я кивнул – именно это мне вчера доложил Тоомас, эст, которого я послал наблюдать за действиями О’Нила.
– И что эти сторожа хотели от тебя?
– Старший сказал, что здесь ночью находиться нельзя – на сей счет появились какие-то новые указания. Впрочем, по-немецки говорил лишь один из них, а другие лопотали по-своему.
– По-русски?
– Вряд ли. Они сильно растягивали слова. Прииимеееерноооо тааак.
– Ага, понятно, это эсты, – кивнул я, а про себя подумал: «Набрали русские всякий местный сброд себе в услужение… Как, впрочем, и я – а что прикажете делать в такой ситуации?»
Вслух же спросил:
– И что они делали потом?
– Они обшарили мои карманы, нашли там несколько монет, после чего весело загалдели и отпустили меня.
А вот об этом мне Тоомас не докладывал. Он оказался трусоват, как и большинство его соплеменников – увидев, как О’Нила уводят, он испугался, что то же самое может произойти и с ним, и не нашел ничего лучшего, чем покинуть место, где он прятался, и вернуться ко мне с докладом. Конечно, в этом была и доля моей вины – доверять такое серьезное дело местному аборигену, – но выбора у меня не было. Не идти же самому, рискуя попасться в руки московитов. Что, вполне вероятно, означало бы срыв всей операции. Да и, если честно, моя шкура мне тоже дорога, в отличие от шкур этих скотов-эстов.
– Обычное дело, Джон, увы. Местная чернь жадна и бессовестна. А потом к тебе больше никто не приставал?
– Нет. Как вы мне велели, я засел в кустах и стал ожидать часа, на который был назначен побег. Когда же на Олайкирхе пробило девять, я достал из-за кустов лестницу, приставил ее к окну, после чего снова спрятался. Когда же в окне показался первый человек – это был тот самый МакКриди, как я потом узнал, – то приготовился помочь нашим парням побыстрее выбраться из башни. Но тут грянул выстрел, и второй человек, спускавшийся по лестнице, взмахнул руками и полетел вниз.
– Интересно, как эти чертовы русские ухитрились в него попасть в такой темноте?
– У второго, того, которого подстрелили, в руке был фонарь. А первый спускался в полной темноте.
«Боже мой, какой же он дурак! Ведь предупреждали их, что все надо сделать быстро и незаметно. Конечно, может, охранник, которого я… Впрочем, не важно, кто и что забыл им сказать. Но теперь уже ничего нельзя исправить. Я сам сегодня видел, как этого безмозглого эста вели под конвоем – судя по всему, тот, кто его заменил, что-то заподозрил. Проклятье! Внешность-то я немного изменил, а вот по голосу этот дурак-эст, наверное, мог бы меня узнать».
– Наверное, смогу.
– Когда ты увидишь его, то нажми на эту кнопку, – «пятнистый сунул мне в руку черную трубку. – Только при этом стекло надо направить в противоположную сторону от башни.
Я нажал на кнопку, но ничего не произошло, только «пятнистый» снова кивнул мне головой и сказал, что я все сделал правильно.
– Как ты понимаешь, этого Смита нам придется пристрелить. После того, как поднимется тревога, желающих бежать уже не найдется. Ты же положи все то, что мы тебе сейчас дали на землю у стены – только аккуратно положи, это вещи ценные и хрупкие – после чего с теми или с тем, кто успел раньше Смита спуститься по лестнице, ступай туда, куда тебе велел Виконт.
– Понятно. Я сделаю все, как вы сказали.
– И еще. Если что-либо пойдет не по плану, то снова нажми на эту вот кнопку и сделай несколько кругов рукой. Мы будем рядом и сможем тебе помочь.
Далее все произошло так, как сказал «пятнистый» майор. Я прислонил лестницу к бойнице, которую утром указал мне Виконт, и дунул в манок. Раздалось вполне натуральное утиное кряканье. На лестнице появилась человеческая фигура. В зеленом свечении она была хорошо видна, и потому я сразу понял, что это абсолютно незнакомый мне человек. Зато во втором беглеце я сразу узнал Смита. Подав сигнал трубкой – я старательно сделал все, чему меня учил майор – стал ждать, что будет дальше. А дальше где-то неподалеку раздался выстрел, и сержант, словно спелая груша, шмякнулся с лестницы на землю.
Тот же, кто спустился на землю до него, испуганно заметался, а потом помчался прочь со всех ног, громыхая грубыми матросскими башмаками по мостовой. Я аккуратно положил оба прибора у крепостной стены и побежал за ним следом. Тот, похоже, не зная города, просто старался удрать подальше от своей тюрьмы. Несколько раз он спотыкался и падал, один раз он напоролся на компанию людей с собакой, которая его облаяла. Скоро беглец выбился из сил и, поскользнувшись на мокром булыжнике, упал ничком на землю. Я не спеша подошел к нему и, присев на корточки, шепнул:
– Приятель, я вижу, что тебе нужна помощь. Доверься мне. Я отведу тебя в безопасное место, где тебя накормят и спрячут от русских ищеек.
Беглец встрепенулся, кряхтя поднялся с земли – похоже, что при падении он разбил колено – и, прихрамывая, послушно пошел за мной. Немного отдышавшись, он спросил:
– Кто вы и почему вдруг решили мне помочь?
– Я англичанин и считаю, что мы всегда должны помогать своим соотечественникам, оказавшимся в беде.
Беглец покосился на меня и, сомнением в голосе произнес:
– А мне почему-то кажется, что вы не англичанин, а житель бывших английских колоний в Америке.
– Вообще-то я ирландец из Баллимины, еще в молодости эмигрировал в Бостон.
Мой спутник резко остановился и спросил меня:
– А где вы жили в Баллимине?
Я замялся, потом сказал, решив, что такая улица в том ирландском городишке наверняка есть:
– На Черч-стрит.
– Ага. Это та, что у порта?
– Именно там.
Беглец снова остановился и произнес с издевкой:
– Похоже, что вы ни разу не были в Баллимине. Вам разве неизвестно, что этот город находится на расстоянии пятнадцати миль от моря? Да и акцент ваш совсем не похож на тот, на котором говорят янки. Вы, скорее всего, откуда-нибудь с Юга. Одна из Каролин, наверное, либо Джорджия?
Вот дела! Почему так получается – поможешь человеку, а он тебе вместо благодарности готов подложить свинью. К такому повороту событий я не был готов. Что делать-то теперь? Может быть, избавиться от этого чересчур умного парня? Ведь он может запросто сдать меня Виконту. Скажет, что я не тот, за кого я себя выдаю. А может, и не скажет?
Мой спутник, словно читая мои мысли, сказал примирительно:
– Или я сильно ошибаюсь, или вы – не тот, за кого вы себя выдаете. Похоже, что вы здесь играете против британцев. В таком случае я на вашей стороне – ненавижу угнетателей моей родины, которые нас, ирландцев, за людей не считают. Так что можете быть спокойны – я вас не выдам.
– А ты, парень, сам-то кто?
– Я вот как раз родом из той самой Баллимины. Зовут меня Джон МакКриди. Был матросом на купце, успел побывать и в Бостоне, и в Чарльстоне, и в Нью-Йорке, и в Филадельфии. А год назад меня схватили в кабаке в Портсмуте и силой заставили служить на корабле Его Величества. Англичан, как я уже сказал, не люблю, ведь моя мама была католичкой, и над ней – и надо мной – издевались, сколько я себя и ее помню. Отец же мой погиб в море, когда мне было всего два года. У моей мамы и акцент, и манера говорить типично ирландские, и для протестантов я – пэдди23. И хоть фамилия моя шотландская, но я всегда считал себя ирландцем.
– Хорошо, – я наконец принял окончательное решение. – Для человека, к которому мы идем, вы – ирландский шотландец-протестант24. Про побег ты можешь рассказать этому человеку все, как было на самом деле, кроме, конечно, этого нашего с тобой разговора. А что будет дальше – посмотрим.
16 (28) апреля 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Сегодня я хотел немного отдохнуть. Но, как видно, не судьба. С утра пораньше в Кордегардии запиликала рация, и Павел Петрович настойчиво, но вежливо попросил меня зайти к нему. Тон голоса императора был вполне благожелательным, из чего я сделал вывод, что никаких неприятных сюрпризов мне ожидать не стоит.
И я оказался прав – Павел был чем-то доволен, даже мурлыкал какую-то мелодию себе под нос.
– Проходите, Василий Васильевич, присаживайтесь, – царь сделал приглашающий жест, предлагая мне занять место на обитом атласом диванчике.
– Вчера вечером я получил одно интересное письмо. Адресат вам хорошо известен – это пока еще Первый консул Франции Наполеон Бонапарт. Он настаивает на скорейшей встрече с нашими полномочными представителями, чтобы обсудить планы будущих боевых действий против Британии.
– Наполеон спешит, – кивнул я императору. – Французские части в Египте испытывают сильнейшую нужду во всем и вот-вот сдадутся англичанам, которые вместе с турками перекрыли им все пути снабжения. Первый консул желает спасти своих людей, которых он, если сказать честно, бросил на произвол судьбы, а сам сбежал во Францию.
– Кроме того, – продолжил Павел, – Бонапарт желал бы, чтобы с нашей стороны на встрече присутствовал кто-нибудь из «новых фаворитов императора». То есть кто-то из вас. Что вы думаете по этому поводу, Василий Васильевич?
Я задумался. Конечно, заманчиво встретиться с Наполеоном и переговорить с ним с глазу на глаз. Но лучше будет для всех, если при сем присутствовал бы и глава внешней политики России граф Федор Ростопчин. Он человек толковый, опытный, и в случае чего сможет подсказать нам, как себя вести во время общения с французами.
– Думаю, ваше императорское величество, – произнес я, – что один из нас может встретиться с Первым консулом. О ходе переговоров мы будем ежедневно докладывать вам по радиостанции. Я почему-то уверен, что Наполеон уже подготовил для встречи с нами своих эмиссаров с большими полномочиями. Правда, я могу лишь предположить, кто именно возглавит французскую делегацию. Будем ждать, нам, в отличие от Бонапарта, спешить некуда.
– Может быть, все может быть, – задумчиво произнес Павел. – Думаю, что следует дать указание графу Ростопчину, чтобы он начал готовиться в путь. А вы подумайте, кто с вашей стороны сможет отправиться вместе с ним. Да, Василий Васильевич, забыл вам сказать, что я, помня вашу просьбу о секретаре, который помог бы вам во всех ваших делах, нашел, как мне кажется, подходящего человека. Вы, наверное, его знаете. Это обер-секретарь Правительствующего Сената и глава недавно учрежденной Российско-американской компании… Зовут его…
– Николай Петрович Резанов, – довольно невежливо перебил я царя. – Я не ошибся?
– Нет, Василий Васильевич, не ошиблись, – улыбнулся Павел, покачав головой. – В настоящее время он находится в Петербурге, а со всеми делами на Востоке прекрасно справляется господин Баранов. Я думаю, что вы легко найдете с ним общий язык. Человек он умный и тактичный, можете ему доверять полностью.
– Да, – я покачал головой, – в нашем времени многие помнят о Резанове. Правда, вокруг его имени сложено множество легенд, и, прежде всего, о его несчастливой любви, о прелестной Кончите Аргуэльо. О них написаны поэмы, сочинены оперы.
– Да, а что это за история такая с Кончитой? – с любопытством спросил император. – Имя этой дамы, похоже, испанское. Вы мне потом пренепременно расскажите эту историю!
– Обязательно, ваше императорское величество. Только хочу вас сразу предупредить – рассказ о сей любви будет грустным и может вас расстроить.
Улыбка сошла с лица Павла. Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
– Друг мой – разрешите, если я буду вас так называть – многое из того, что я уже узнал от вас, весьма огорчает меня. Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я готов всегда выслушать вас – это позволит мне избегать тех ошибок, которые я совершил в вашей истории.
– Государь, сейчас, благодаря нашему вмешательству, меняется ваша история, и многое из того, что случилось у нас, может у вас и не произойти. И, наоборот, из-за изменения течения событий может произойти нечто такое, чего в нашей истории не было. Потому мы будем думать и просчитывать все наши действия, перед тем как принять то или иное решение.
– Хорошо, Василий Васильевич, ступайте к себе. Как только случится что-либо достойное вашего внимания, я тотчас сообщу вам…
17 (29) апреля 1801 года.
Ревель.
Чарльз Джон Кэри,
9-й виконт Фолклендский
– Джон, давайте опять, детально и подробно расскажите о том, что произошло вчера вечером.
– Когда я подошел к «Розенкройцу», – ответил ирландец, – откуда-то, словно из-под земли, появился патруль, который подхватил меня под руки и потащил в сторону ратуши.
Я кивнул – именно это мне вчера доложил Тоомас, эст, которого я послал наблюдать за действиями О’Нила.
– И что эти сторожа хотели от тебя?
– Старший сказал, что здесь ночью находиться нельзя – на сей счет появились какие-то новые указания. Впрочем, по-немецки говорил лишь один из них, а другие лопотали по-своему.
– По-русски?
– Вряд ли. Они сильно растягивали слова. Прииимеееерноооо тааак.
– Ага, понятно, это эсты, – кивнул я, а про себя подумал: «Набрали русские всякий местный сброд себе в услужение… Как, впрочем, и я – а что прикажете делать в такой ситуации?»
Вслух же спросил:
– И что они делали потом?
– Они обшарили мои карманы, нашли там несколько монет, после чего весело загалдели и отпустили меня.
А вот об этом мне Тоомас не докладывал. Он оказался трусоват, как и большинство его соплеменников – увидев, как О’Нила уводят, он испугался, что то же самое может произойти и с ним, и не нашел ничего лучшего, чем покинуть место, где он прятался, и вернуться ко мне с докладом. Конечно, в этом была и доля моей вины – доверять такое серьезное дело местному аборигену, – но выбора у меня не было. Не идти же самому, рискуя попасться в руки московитов. Что, вполне вероятно, означало бы срыв всей операции. Да и, если честно, моя шкура мне тоже дорога, в отличие от шкур этих скотов-эстов.
– Обычное дело, Джон, увы. Местная чернь жадна и бессовестна. А потом к тебе больше никто не приставал?
– Нет. Как вы мне велели, я засел в кустах и стал ожидать часа, на который был назначен побег. Когда же на Олайкирхе пробило девять, я достал из-за кустов лестницу, приставил ее к окну, после чего снова спрятался. Когда же в окне показался первый человек – это был тот самый МакКриди, как я потом узнал, – то приготовился помочь нашим парням побыстрее выбраться из башни. Но тут грянул выстрел, и второй человек, спускавшийся по лестнице, взмахнул руками и полетел вниз.
– Интересно, как эти чертовы русские ухитрились в него попасть в такой темноте?
– У второго, того, которого подстрелили, в руке был фонарь. А первый спускался в полной темноте.
«Боже мой, какой же он дурак! Ведь предупреждали их, что все надо сделать быстро и незаметно. Конечно, может, охранник, которого я… Впрочем, не важно, кто и что забыл им сказать. Но теперь уже ничего нельзя исправить. Я сам сегодня видел, как этого безмозглого эста вели под конвоем – судя по всему, тот, кто его заменил, что-то заподозрил. Проклятье! Внешность-то я немного изменил, а вот по голосу этот дурак-эст, наверное, мог бы меня узнать».