Сердце Абриса

Мы встретились глазами.

– Ворота невозможно создать! – вышел из себя адепт.

– Вы ошибаетесь, – усмехнулся Григорий. – И ваша сокурсница Лерой Уварова легко это может доказать…

Имя Лерой было озвучено, и в аудитории воцарилась оглушительная тишина. Уверена, когда народ переварит услышанное, то будет обсуждать скандальную лекцию до конца учебного года.

Неожиданно дверь аудитории распахнулась и на пороге появилась секретарь из ректорской приемной. Она подозвала профессора, под недоуменные шепотки адептов что-то быстро ему сказала.

– Валерия, вас просят к ректору, – объявил преподаватель. – А мы продолжим наш разговор.

Удивленная тем, что меня вызвали, я быстро собрала вещи, подхватила мантию и начала выбираться по проходу к лестнице. Народ снова зашушукался, а Покровский, наплевав на любые приличия, остановил меня за локоть и тихо спросил:

– Что случилось?

– Понятия не имею. Отпусти… Все смотрят. Ты меня и так подставил.

В коридор я вылетела с такой проворностью, словно меня подгоняли раскаленной сковородкой. Впрочем, взгляды однокурсников действительно жгли спину. Боюсь, что своим выступлением среди амбициозных молодых артефакторов, считавших себя талантами просто потому, что им повезло поступить и не вылететь из лучшего учебного заведения Тевета, я нажила себе немало недоброжелателей.

В ректорский кабинет я входила с опаской, чувствуя, как от дурного предчувствия в животе завязался крепкий узел. Помимо самого главы академии за столом меня ожидали хмурый, как туча, отец и незнакомый мужчина в темном строгом костюме. Атмосфера царила напряженная, все заметно нервничали.

– Добрый день, – вымолвила я, переступая через порог, и вопросительно глянула на родителя, но он просто опустил голову.

Перед мысленным взором моментально пронеслось воспоминание, как меня вызвали в кабинет директора лицея и объявили, что я освобождена от занятий, потому что умерла мама. Неожиданно в голову пришла мысль, что у нас кто-то снова умер или взорвался дом и погибла вся семья, кроме меня и отца, даже болонка Кнопка, к которой я, как ни странно, успела привязаться.

– Присаживайтесь, Валерия. У капитана к вам есть несколько вопросов, – указал мне ректор на мягкий стул с дорогой обивкой возле длинного полированного стола. На крышку такого было страшно положить руки, чтобы не оставить следов от пальцев.

– Что-то случилось?

– Случилось, – произнес капитан.

Я ожидала чего угодно, но только не того, что передо мной положат блокнот с записями и открытую коробку с разобранным «Сердцем Абриса». Учитывая, что после вторжения Григория Покровского в спальню артефакт и расчеты были сданы в ячейку хранилища, а ключ спрятан в шкатулке с мамиными драгоценностями, то сказать, что я удивилась, – значит ничего не сказать. Но все-таки я постаралась сохранить хотя бы внешнюю невозмутимость.

– Откуда у вас эти вещи? – со спокойным достоинством спросила я и выразительно уставилась на отца. Он смотрел в окно с виноватым видом, словно подтверждал догадку: в участок артефакт сдала или Полина, или Анна.

– Что это? – спросил страж.

– Блокнот и разобранный хронометр, – ответила я.

– Хронометр был сделан в Абрисе, блокнот исписан на абрисском языке, – с нажимом начал блюститель порядка. – Ваш отец уже подтвердил, что обе вещи принадлежат вам.

– Это преступление? – изогнула я брови и без пиетета посмотрела в глаза стража. – Иметь абрисские карманные часы или знать абрисский язык? Покажите мне закон, в котором написано, что королевский подданный не имеет права ни на то, ни на другое. Я не понимаю сути претензии.

Страж быстро покосился на моего отца, как будто пытался проверить, насколько вызовет недовольство у родителя, если на дочь начнут по-настоящему давить, правда, непонятно чего пытаясь добиться.

– Помня ваши прошлые увлечения, госпожа Уварова, мы предполагаем, что вы снова перемещались через границу, чем нарушили статью…

Я рассмеялась. Стоило прикусить язык, но от злости и нервного напряжения у меня вырвался истерический хохот. Мужчины единодушно опешили, но в Абрисе мне приходилось сталкиваться с людьми пострашнее.

– Извините. – Я постаралась проглотить смешок. – Господин капитан, почти год назад в нашем мире случилось Расхождение. Доказано, что Абрис исчез. Лазеек нет. Границ нет. Мы живем в новой эре. О какой статье закона вы говорите?

– Вы известный артефактор, госпожа Уварова, некоторые даже считают ваш дар уникальным. Именно вы вполне могли создать магические ворота и, наплевав на закон, перешагнуть через границу.

Я заметила, как ректор выпрямился на стуле. Глаза его хищно блеснули.

«Тот, кто создаст новое перемещение, тот будет управлять двумя мирами…»

– Сейчас меня вытащили из аудитории, полной будущих артефакторов. Кто-то из них наверняка мечтал создать магию для перемещения. Четыре лаборатории по всему Тевету пытаются воссоздать ворота. Хотя вряд ли такое возможно, но вдруг кто-то из них тоже перемещался. Почему вы пришли именно ко мне?

– Потому что вы их создали, госпожа Уварова, – прошипел он мне в лицо.

– Докажите, – спокойно вымолвила я и поднялась. – Надеюсь, у вас есть разрешение мирового судьи на мое задержание или конфискацию личной собственности.

Судя по тому, как у всех вытянулись лица, капитан такой бумаги не предъявлял, но ни ректор, ни тем более отец не додумались спросить свитки. После прошлогоднего ареста, когда меня пытались посадить в каземат, судебный заступник Озеровых очень подробно объяснил, как строить диалог со стражами.

– В таком случае позвольте вернуться на занятия. – Я встала и одернула свитер. – Свои вещи я тоже заберу.

– Это улики! – воспротивился капитан.

– Чего? – стрельнула я острым взглядом в отца. – Того, что меня обокрала собственная сестра?

– Забирайте, – вздохнул капитан.


С отцом мы выходили в приемную в гробовом молчании. С яростью я запихивала записи и злосчастную шкатулку в сумку. Потом, не прощаясь с папой, развернулась, чтобы уйти.

– Прости, дочь. Полина поступила недопустимо.

– Она поступила подло! – резко развернулась я и вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы. – Я чувствую себя так, будто зависла между мирами. Почему вы тоже заставляете меня жалеть о возвращении?

– Валерия Уварова! – цыкнул отец, и только тут я осознала, что кричала. Никогда не повышала голоса, но нервы сдали.

– Я подыщу апартаменты в доходном доме и съеду, – резко озвучила я давно зревшее решение. – Матильду заберу с собой. Прости, я правда очень стараюсь, но что-то у меня не выходит быть частью твоей новой семьи…

Когда затемно я вернулась домой, особняк уже спал. Казалось, ничего не произошло, но Матильда, накрывшая мне ужин в кухне, донесла, что Анна с дочерью скандалили весь вечер, запершись в отцовском кабинете. Мачеха даже ударила Полину (тетка не видела, но на щеке сестры остался приличный отпечаток пятерни), и та кричала нечто неразборчивое о том, будто я увела завидного жениха. Матильда подумывала заявить обеим, мол, у меня в женихах ходит сам наследник темного клана, но посчитала, что вмешиваться в скандал матери и дочери – последнее дело, можно в два счета стать врагом обеих.

В коридоре меня поджидала Анна. Она явно нервничала и, пока я ужинала, похоже, мерила шагами клочок пола перед дверью в спальню.

– Валерия, – тихо вымолвила мачеха, заставляя меня притормозить.

– Да?

– Отец сильно переживает… – Анна нервно ломала руки. – Ты можешь остаться? Не уходи из дома.

Некоторое время мы разглядывали друг друга в тусклом свете ночника. По большому счету нам было нечего делить. Дом? Он принадлежал отцу. Любовь? Как можно сравнивать любовь к ребенку и к женщине? Папа дорожил нами обеими. Сначала я злилась из-за того, что Матильду отправили в деревню, но тетка тоже вернулась и, похоже, даже начала находить общий язык с новой хозяйкой.

– Пожалуйста, Валерия… – настойчиво просила мачеха.

– Хорошо, – неожиданно для себя приняла я перемирие.

У Анны на лице появилась облегченная улыбка:

– Спасибо.

Она протянула руку, мягко погладила меня по щеке, а потом направилась в сторону родительской комнаты. Простой и растерянный жест, по-женски мягкий. И я оказалась ошеломлена материнской лаской, какой не получала уже много лет.

– Анна! – тихо позвала я, и женщина быстро оглянулась.

– Да?

– Ты мне правда нравишься, – быстро призналась я. – Глупо говорить об этом посреди коридора и после скандала с Полиной, но все-таки… Я рада, что вы с папой поженились. Просто… у меня никак не появлялось повода сказать об этом.

Она благодарно улыбнулась и кивнула, а потом спряталась за дверью в спальню.





* * *


Как и все крупные мероприятия, собиравшие людей со всех уголков светлого мира, артефакторная выставка проходила в королевском дворце. «Древо Жизни» стояло в зале с нарочито приглушенным светом и темными стенами. Стеклянная яблоня высотой в человеческий рост тускло мерцала в полумраке. От движения с веток осыпалась золотистая пыльца, и воздух наполнялся ароматом яблоневого цвета. На глазах восторженных зрителей при прикосновении к веткам начинали распускаться крупные белые цветы. Они стремительно увядали, и вырастало стеклянное яблоко.

Пробуждение – цветение – увядание – новая жизнь.

Возле невиданного аттракциона беспрерывно толпилась публика. Всем хотелось получить гладкий плод, внутри которого билось крошечное магическое сердечко. Яблоко было прозрачным, и обычно спрятанное в артефактах естество Истинного света вызывало у людей неизменный восторг.

Когда я бралась за артефакт для академии, не задумывалась, что потом мне придется пожать сотни чужих рук, с неизменной улыбкой выдерживать неоднозначную реакцию незнакомых людей на рубец от темной руны, отвечать на десятки бестактных и тактичных вопросов о рунических плетениях, использованных в создании магии. Прятаться в учебных лабораториях, обсуждать магию с сокурсниками или наставником было просто, но выйти на публику, показать себя миру, не скрываясь под безликим именем Лерой, оказалось настоящим потрясением. Я чувствовала себя голой и снова, как в Белом замке, доказывала миру, что академическая девчонка, притащенная на огромную выставку, вовсе не стрекотавшая бессмыслицу канарейка, а состоявшийся артефактор.

К вечеру казалось, что из меня выпили все соки. Разыскивая ректора, чтобы извиниться и уехать пораньше домой, я заглянула в зал с «Древом Жизни» и обнаружила напротив артефакта высокого мужчину в узком полупальто. Заложив руки за спину, он внимательно разглядывал излучавшую неяркое золотистое свечение яблоню. Внутренности завязались крепким узлом, колени ослабели, а внутри заклокотало от неразумной, но почти невыносимой радости.

В мой мир снова вернулся Кайден.

Я тихо подошла и встала рядом. Он был одет в сшитый на заказ по теветским лекалам костюм. Кашемировое черное пальто казалось неуместным в начале осени, но в Абрисе-то уже заканчивался сезон листопадов. И выглядел Кайден взрослым элегантным университетским профессором. Тем самым, кто сгинул много месяцев назад во время Расхождения.

– Здравствуй, Валерия, – произнес он, но не повернул головы – продолжал изучать дерево.

– Протяни к нему руку, – предложила я.

Темным ведунам, тем более паладинам, было чревато прикасаться к светлым артефактам. Вдруг тряхнет магическим разрядом? Однако Вудс без колебаний протянул руку, тем самым выказывая мне полное доверие. Невольно я заметила, что знак обручения исчез. Видимо, наследник темного клана сумел справиться с временными трудностями.

От человеческого тепла в магическом дереве вспыхнула жизнь. Сначала распустился цветок, потом лепестки медленно опали, один из них лег на широкую мужскую ладонь и испарился, осыпавшись золотистой пыльцой, а на ветке стремительно налилось яблоко с крошечным сердечком, трепыхавшимся в стеклянной толще.

– Я могу его взять?

– Конечно.

Кайден сорвал плод и поднес к глазам, вглядываясь в пульсирующее зернышко. Сокращения были ритмичные, настроенные руной и никак не связаны со мной. После часов, сделанных для Кайдена, я больше не желала ни с кем делиться собственным светом.