Сэр рыцарь Лис

– Как вы нашли нас? – уже за поздним ужином вежливо поинтересовался мистер Лис. – Уверен, что старина Шарль не сдал бы нас.

– Он и не сдал, – поморщился Гавкинс, отставляя чашечку подогретых сливок. – Я пришёл утром, но добиться, где вы и куда уехали, было невозможно даже под угрозой расстрела. Пришлось пойти другим путём.

– Каким? – не удержался я.

– У нас в полиции тоже есть свои секреты.

– Вы опросили констеблей, дежуривших на вокзалах? – мгновенно догадался мой учитель. – Дальше всё было просто.

Действительно, узнав, на какой поезд мы купили билеты, доберман переоделся в гражданское и выехал следом дневным поездом в двенадцать часов пополудни. Глубокой ночью прибыв в Ноттингем, он поселился в более скромном отельчике и с утра начал обходить город, где в конце концов и заметил меня. Всё, что произошло дальше, вы знаете без моего пересказа.

И хотя в этом деле никого не убили, ничего не украли, оно по праву заняло значимое место в моём архиве. Хотя бы потому, что здесь не месье Ренар, как обычно, спасал всех, а все спасали его. Кажется, я уже начал зевать, когда лис наконец-то задал самый важный вопрос:

– Так зачем же вы искали меня в Лондоне, дружище?

Сержант Гавкинс смущённо потупился.

Понятно, Скотленд-Ярд опять нуждается в нас. Что же такого таинственного произошло?

Оказалось, это…





Глава 7

Босх, ничего личного




Разумеется, я мог бы детально описать всю нашу дорогу домой, от порога отеля «Колвик Холл» и до нашего уютного особнячка близ Тауэрского моста. Это вполне одобрялось, поощрялось и, более того, даже вменялось мне в обязанность классическими традициями высокой британской литературы, которой я доверял абсолютно. И практически все мои первые записи идут именно в этом ключе. Да, да, именно так.

Уже позднее французские романы, итальянские пьесы, немецкая драматургия, русская поэзия кардинально изменили мой слог. Поэтому я буду писать лишь о том, что считаю непременно важным, а остальное пусть каждый додумает сам. В конце концов, хорошую или плохую книгу создают двое – автор и его читатель…

Итак, спустя два неполных дня мы с лисом сидели за чаем и десертами после лёгкого необременительного ужина из четырёх перемен блюд. Я в очередной раз зачитывал учителю строки из полицейских протоколов, а он, временами прерывая меня уточняющими вопросами, делал пометки в блокноте. Прямо перед нами на каминной полке лежала в рамке большая цветная литография – копия довольно известной картины «Муки святых грешников» кисти знаменитого нидерландского живописца Иеронима Босха. Возможно, приписываемой ему, но суть не в этом.

– Если мне не изменяет память, его настоящее имя Ерун Антонисон ван Акен, – с лёгким сомнением поправил месье Ренар, и, разумеется, с памятью у него всё было отлично. – Напомни, ведь причина обращения Скотленд-Ярда к помощи частного консультанта не в том, что полотно фальшиво или кто-то из искусствоведов с мировым именем всерьёз опровергает авторство великого мастера?

– Нет, сэр. – Я вновь сверился с протоколами. – Дело в том, что картина убивает.

– Ядовитые испарения красок? Гипноз образов? Сумасшествие, вызываемое сюжетом?

– Неизвестно.

– Сколько человек погибло?

– На данный момент трое.

– Ох, ладно, давай подробности…





Сухие сводки Скотленд-Ярда, как вы понимаете, подробностями не баловали, но хотя бы максимально точно и без фантазий описывали то, что уже было известно полиции. Итак, частная галерея лорда Корнуэльского, известного мецената и собирателя ценностей, приобрела в городе Брюгге небольшую коллекцию старинных картин. «Малые голландцы» нынче в моде, хотя блистательная школа того же Тёрнера, на мой патриотический взгляд, перехлёстывает всех их, вместе взятых. Но именно этот таинственный Босх, перевезённый в Лондон, неожиданно привлёк к себе внимание ещё до выставки. И причина была более чем серьёзной…

Некий человек, назвавшийся магистром оккультных знаний, написал открытое письмо лорду Корнуэльскому, которое было опубликовано в европейской прессе. Якобы данное полотно несёт на себе проклятие смерти! Это можно было бы счесть глупой шуткой или бредом сумасшедшего, но внезапно исчезли двое из четырёх грузчиков, перевозивших картину. Случайность?

Скорее всего, несомненно, разумеется, да! Редактор лондонской «Таймс» сразу же написал об этом в газете с трезвым предложением не впадать в панику, грузчики могли просто напиться и дрыхнуть где-нибудь в забытом богом дешёвом кабаке. Но буквально на следующий день пропал сам корреспондент газеты, выпросивший у владельца разрешение сфотографировать «Муки святых грешников». «Таймс» обратилась в Скотленд-Ярд. Вот тут в городе реально появились первые признаки паники…

– Выставка под угрозой. После всех этих исчезновений толпы любопытствующих лондонцев требуют срочно показать им страшную картину. Не меньшее количество граждан уверены, что правительство должно немедленно сжечь это полотно! Ничего не понимаю…

– Иногда британцы бывают доверчивее французов. Это потому что вы слишком серьёзно ко всему относитесь. Что там ещё?

– Сегодня вечером картина была тщательно осмотрена искусствоведом и критиком мистером Жакобом Лурье. Под личным присмотром инспектора Хаггерта. Ничего особенного не обнаружено, но что-то нехорошее зреет, сэр…

– Не стоит так уж нагнетать, мой мальчик, – отмахнулся учитель. – Как правило, любая шумиха лишь мешает трезвому взгляду на вещи. Как ты смотришь на небольшую прогулку перед сном?

Разумеется, я радостно кивнул. Прогулки с Лисом всегда безумно интересны и познавательны. Он отлично знал этот древний и вечно молодой город, историю всех дворцов и закоулков, зданий и парков, скульптур и фонтанов, я был готов бродить с ним часами, жадно впитывая его рассказы цепкой памятью четырнадцатилетнего мальчишки. На сборы не ушло много времени, дождь почти перестал, снега ещё не было, тем более что нам, как по заказу, повезло с кебом.

– Га-а, Лисицын! – радостно приветствовал нас высокий рыжий жеребец с белой полосой на морде, в тёплой бекеше в талию. – Та ещё и хлопчик с тобой? Живые, здоровые, аж сердце радуется! Куда едем, где на злоключения нынче нарываемся, а?


Мы так же тепло поздоровались с Фрэнсисом, донским кебменом, подрабатывающим у нас в Лондоне, вечно влипающим в какие-то истории, но тем не менее настоящим другом, на которого можно положиться всегда и во всём. Поёт он в основном непонятные казачьи народные песни, где в конце концов все либо поженятся, либо умрут. Последнее чаще, но, как говорит тот же Шарль, с точки зрения философии все мы когда-нибудь…

Фрэнсис уточнил адрес, забекренил папаху с красным верхом и серебряными галунами и, пустив пары, повёл машину прямым ходом, распевая во всё горло:

Есть вино, его и пьём! Нет вина, пьём воду!

Ни на что не променяем казачью породу.

Сидит девка в терему, рученьки поджавши,

А пред ей стоить поляк, фуражечку снявши!

А я девка неплоха, люблю донского казака,

Люблю донского казака Атаманского полка!

Так иди отселе, паныч, не доводи до греха,

А не то прибью на месте, я от на руку крепка!

Шибко на руку крепка дочь донского казака!





Как вы понимаете, на припеве мы с лисом дружно притоптывали и хлопали в ладоши. И плевать, что на улице почти ночь, что люди спят, что констебли с перекрёстков свистят вслед… Да и вообще, подобное поведение недопустимо для двух воспитанных джентльменов.

Когда мы приехали к массивному зданию галереи на Пэлл-Мэлл, улица была практически пуста.

По южной стороне в направлении Трафальгарской площади располагался Сент-Джеймсский дворец – резиденция королевского семейства. По северной шло несколько весьма дорогих английских клубов, занимавших первые этажи высоких особняков. Здесь горели исключительно электрические фонари, клубные завсегдатаи, как правило, не пользовались обычными кебами, предпочитая собственные экипажи или первые авто, и даже полиция старалась не слишком докучать высокопоставленным игрокам.

К моему немалому удивлению, Лис не стал выходить на улицу, казалось, он уже узнал всё, что хотел. Мы прокатились мимо галереи взад-вперёд, на сто шагов в обе стороны, и Фрэнсис послушно развернулся обратно. Вот тогда с нами произошла не слишком приятная история, имевшая долгоиграющие последствия. Всё началось с моста через Темзу и встречного кеба.

Не знаю, кто именно в тот момент находился в салоне паровой машины, но, почти поравнявшись с нами, водитель, пегий в чёрную крапинку молодой жеребец вдруг оскалил жёлтые зубы и радостно заголосил:

Везде обильно квитне наша влада,

А жид кричит: не бей меня, не надо!

Но его в садочку, у тихом укуточку,

Ждэ верёвка, ждэ…





– Не сметь петь подобные мерзости при моём ученике! – мгновенно подскочил месье Ренар, хватаясь за проверенную трость.

Жеребец вдарил по тормозам, обдав нас горячим паром, и, сдвинув брови, фыркнул:

– А шо не так?! Чи ты сам из пархатых…

Больше он не успел сказать ничего, поскольку тяжёлое копыто Фрэнсиса врезало ему по уху. Мы и глазом моргнуть не успели, как два коня устроили жесточайшую драку прямо на мостовой. Разнимать их значило просто путаться под ногами с гарантированным риском для жизни. Да, Ньютон-шестикрылый, в конце концов нам пришлось вызвать полицию, и только усилиями шести констеблей эту ситуацию удалось разрешить.

Мой учитель дал необходимые пояснения, высокопоставленный чиновник из паровой машины выходить отказался, полиция составила протокол, и взлохмаченный донец всё-таки довёз нас до дома. Лис предложил ему зайти и обработать синяки с кровоподтёками, но тот почему-то застеснялся. Нёс какую-то ерунду, мялся на пороге, извинился раз десять и всё-таки ушёл. Даже денег за поездку с нас не взял, в определённых моментах он жутко упрям, всё-таки странные эти русские.

В наше отсутствие дома ничего такого не произошло. Мистер Лис попросил старого дворецкого подать ему кофе в гостиную и двухнедельную подборку вечерней «Таймс». Мне был предложен стакан тёплого молока с мёдом. Никаких разговоров, никаких объяснений, быстро выпил и марш спать. Да, честно говоря, я и не особенно спорил. Всё-таки режим дня великая вещь, его соблюдение важный фактор воспитательного процесса.

Так любит говорить мой наставник и работодатель, который сам, между прочим, никакого режима даже близко не соблюдает! Ест, пьёт, что захочет, спит, когда ему взбредёт, обожает лениться, может весь день проваляться на диване, всё равно всегда оставаясь стройным, подтянутым и лёгким на подъём. Наверное, надо просто родиться лисом, «близким к природе»…

Ночь пролетела быстро. Мне снился Шервудский лес, по которому мы почему-то гуляли с бабулей. Она заглядывала под каждый куст в поисках виски и, несмотря на мой скептицизм, таки нашла бутылку бурбона. Потом к нам присоединился дворецкий Шарль, я отказался участвовать в их празднике жизни и уехал в Лондон на паровом кебе, который почему-то бесхозно стоял на опушке. Чем всё это кончилось, уже не помню, да и не важно.

В общем, сны дурацкие, утро началось в привычном ритме. Подъём, заправка кровати, приведение себя в порядок, тренировка на кривых иранских ножах. Причём тот же Шарль был в защитном жилете и рукавицах, а я нет. До кровопролития дело не дошло, я отчаянно защищался, но пару раз кулаком он мне всё-таки врезал. Трудно поверить, что ещё месяц-полтора назад я вообще не мог бы оказать ему никакого сопротивления, причудливая метода образования от месье Ренара действительно давала свои плоды.

На завтрак были поданы тонкие французские блинчики, пересыпанные сахарным песком, клубника в сметане, масло, мёд и красная лососёвая икра. На десерт – запечённая груша в ежевичном варенье, чай со сливками для меня, кофе по-бретонски для учителя.

В конце завтрака Шарль принёс утреннюю почту. Особо важных писем или телеграмм не было, зато передовица «Таймс» буквально вопияла самыми большими буквами: «НОВАЯ ЖЕРТВА БОСХА!»

– Майкл, тебя не затруднит прочесть вслух? – Лис вальяжно развалился в кресле, вытянув ноги в турецких туфлях поближе к свежезатопленному камину.

Разумеется, вопрос был риторический. Я послушно встал ближе к окну, прокашлялся, постучал себя кулаком в грудь и начал: