Семь сокрытых душ

– А, ну да, прости… – смутился парень. Дверь скрипнула, и в палату вошла доктор.

– А это что такое?! Кто разрешил визиты, да еще без халата? Молодой человек, вы как тут оказались?

– Я… Эм… Это. Я оттуда. Вот. Аду навестить.

– За-пре-ще-но! – по слогам повторила врач. Вовчик втянул голову в плечи и бочком протиснулся мимо грозной докторицы в коридор.

– Лиза, проводи этого молодого человека до выхода! – гаркнула врач в коридор, обращаясь к дежурившей на посту медсестре.

– Ну а вам, милочка, напомню, что свидания в палате и без халата запрещены!

– Это было не свидание, – настал черед Ады краснеть. Докторица хмыкнула, давая этим понять, что не особо поверила девочке, и приступила уже к рядовому медицинскому опросу.





* * *


Вечер оказался похожим на витраж: вроде и целая картинка, но составлена из разделенных рамками разноцветных стеклышек. Так и остаток дня оказался разбит на несколько эпизодов, происходящих в разных местах, но укладывающихся в одно событие. Новость от Писаренкова, спонтанная поездка, версии и домыслы… Голова шла кругом от всего.

Ада вошла в квартиру и, не снимая туфель и плаща, подошла к бару и решительным жестом распахнула дверцу. Алкоголь она потребляла очень редко, потому ассортимент бара состоял из двух подаренных бутылок – мартини и дорогого коньяка, а также скромно прячущейся за ними початой бутылки водки. Ада первым делом протянула руку к «женскому» напитку – мартини, но, увидев водку, передумала. Эта бутылка оказалась в ее баре очень неожиданно. В прошлую новогоднюю ночь девушка не собиралась никуда выезжать и никого не пригласила к себе. Ей хотелось провести праздник в одиночестве, съесть салат, посмотреть новогодний концерт, почитать книгу и, главное, выспаться. Ничего более она не планировала, но за час до курантов на ее мобильный раздался звонок от Писаренкова: «Начальница, ты дома или где? Заеду к тебе на полчаса поздравить?» Ада немного удивилась и сказала, что не празднует, даже стол не приготовила. «Не проблема, начальница! Не бойся, надолго не задержусь. А стол я тебе организую». Писаренков приехал тогда за полчаса до боя курантов и привез два пакета со всякой снедью. Среди гостинцев оказалась и эта бутылка водки, которую Сергей привез для себя, правильно предположив, что у хозяйки квартиры алкогольных напитков не окажется. Но выпил лишь скромную рюмочку, поздравил, посидел с Адой час и уехал. «А ты чего со своими не празднуешь?» – спросила тогда Ада, намекая на то, что у Писаренкова может быть дама сердца. Она знала, что Сергей холостой, но не исключала наличия у него личной жизни. «А вот тебя сейчас поздравлю и поеду дальше», – не вдаваясь в подробности, ответил Сергей.

Бутылка стояла распечатанной и забытой с того праздника. И вот сейчас Ада рассудила, что стресс после такого вечера стоит снимать не дамскими напитками, а крепкими.

Она налила себе рюмку и села в кресло, включив лишь настольную лампу. Махнув одним глотком водку, закрыла глаза. И тут же в памяти всплыло лицо Вовчика. Писаренков сообщил, что Владимир Сухих погиб, упав с пятого этажа квартиры, в которой жил. Мгновенная смерть. То ли несчастный случай, то ли самоубийство. «Я не верю в самоубийства», – всплыли в памяти слова Вовчика. То же самое ей сказал сегодня и Писаренков. И повторил вечером еще раз.

…Она слушала Сергея молча и кивала. Слушала и не слышала. В голове стучало: одна, она осталась одна. Ее черед? Писаренков расспрашивал ее обо всем подозрительном, что случилось с ней в последние дни. С кем встречалась, что видела, кто звонил и так далее. Подробно записал приметы молодого человека, преследующего ее, и тут же, сделав звонок кому-то из своих людей, дал указание разыскать подозрительного парня. И как Аде ни тяжело было, ей пришлось рассказать Сергею и о разговоре с Вовчиком, и о том, что случилось пятнадцать лет назад в интернате. «Совсем ничего не помнишь?» – усомнился Сергей. Ада покачала головой. «Ничего. Очнулась в больнице. Мне сказали, что Раю нашли бездыханной. И это все, что я знаю. Мне не рассказывали подробности ее смерти, чтобы… не травмировать мою психику еще больше». – «А что ты сама думаешь о том случае?» – спросил Писаренков, внимательно заглядывая ей в глаза проникающим в самую душу взглядом. Если она соврет или утаит что-то, ему станет об этом известно – так ей подумалось. И она впервые осмелилась сказать не только вслух, но и кому-то еще, кроме себя самой, о чем страшилась даже думать. «Я боюсь… что это я убила Раю». Ада сделала это признание, и на душе сразу стало как-то странно легче, будто отдала часть того непосильного груза, который несла пятнадцать лет. Она посмотрела на начальника службы безопасности, гордо вскинув подбородок, словно желая этим сказать: «Ну вот, теперь думай обо мне что хочешь! Мне уже все равно». Но Сергей никак не отреагировал на ее заявление. Лишь отпил из стакана воды и вновь внимательно посмотрел ей в глаза. «Ну… не специально. Возможно, то был лишь несчастный случай. У меня не было мотивов убивать ее…» – «Ты уверена в том, что убила ту девочку?» – спросил Сергей. «Нет». – «Хорошо», – задумчиво сказал он, что-то про себя прикидывая. «Сереж, ты из меня сейчас всю душу вынул», – попробовала вымученно пошутить она. «Лучше уж пусть я ее из тебя выну, чем кто-то другой», – не улыбнувшись, отозвался Писаренков.

После разговора Ада вспомнила о сообщениях, отправленных ей Вовчиком на мобильный, и показала их Сергею. «Едем!» – скомандовал тот.

В почтовом ящике оказался запечатанный конверт без марок, с надписью от руки «для А. С.» – А. С., без сомнения, для Ады Смирновой. «А вот и предсмертная записка», – прокомментировал находку Сергей. Вскрыли они конверт уже в машине Писаренкова. Но письмо оказалось таким странным, что вызвало еще больше вопросов.



«Я, Сухих Владимир Андреевич, 1982 года рождения, паспорт номер… сообщаю, что не собираюсь заканчивать жизнь самоубийством. Если же вы обнаружите меня мертвым, знайте, что я это сделал, чтобы убить тварь».



«И?.. И что это значит?» – недоуменно вертела в руках записку Ада. Сергей тоже озабоченно хмурил брови, а затем произнес: «Похоже на бред шизофреника». Взяв аккуратно из рук девушки письмо, он убрал его в карман: «Мы подумаем и над этим». И Ада поняла, что имел он в виду себя и своих людей.

Писаренков отвез ее домой и проводил до двери. «Мне с тобой еще кое о чем поговорить надо, – сказал он, прощаясь возле квартиры, – но уже не сегодня. Хватит с тебя новостей, отложим на потом». Затем строго-настрого наказал никому не открывать дверь и не отвечать на звонки. «До завтра даже со Сташковым не общайся!» – «Почему? Игорь-то тут при чем?» – «А при том, что он звонит тебе всегда по поводу работы, а тебе сейчас надо расслабиться, разгрузить мозг», – отрезал Сергей. И ушел.

Разгрузить мозг… Она бы, наоборот, загрузила его чем-нибудь, другой информацией – привычной рабочей, – лишь бы больше не думать.

Не думать, не думать, не думать.

Ада поднялась из кресла и прошла в спальню, намереваясь переодеться в удобный домашний костюм. В комнате она бросила взгляд на забытую на стуле коробку и увидела, что та открыта, а крышка валяется на полу. Кукла лежала в этой тесной коробке, как в гробу, и таращила в потолок черные глаза. Ада задержалась взглядом на ее уродливом лице: ей вдруг показалось, что что-то в нем изменилось. Рот. Он был теперь не просто приоткрыт, а растянут в жуткой, злобной ухмылке, так что два зуба обнажились почти полностью. Ада торопливо прикрыла коробку крышкой и обругала себя за бурное воображение. Кукла – это просто кукла, хоть и такая страшная. Растянувшийся в жуткой ухмылке рот – игра света, разыгравшейся фантазии, подогретой эффектом от алкоголя – что угодно! Жаль, что она забыла сказать о странном «подарке» Сергею, было бы замечательно, если бы он забрал это страшилище с собой для «выяснения личности». Не куклы, конечно, а отправителя.

Она вернулась в гостиную и налила себе вторую рюмку водки. Пила крепкий алкоголь, словно вино – маленькими глоточками, но даже не чувствовала ни вкуса, ни жжения, будто атрофировались вкусовые рецепторы, а горло стало резиновым. Лишь слегка туманилась с непривычки голова. Ей вдруг вспомнилась тетка: ее неуклюжая походка, стук костылей о дощатый пол, скрип половиц, возникающий при этом, и родной голос ее, и грубоватая похвала, какой она выражала свою любовь к племяннице… Тетки Анжелы не стало в тот год, когда Ада выпускалась из интерната.

От воспоминаний ее отвлек какой-то стук, донесшийся из спальни, словно с небольшой высоты упало что-то нетяжелое. Ада прислушалась, но звук больше не повторился.

– В душ и спать, – скомандовала она себе, поднимаясь из кресла и убирая бутылку с водкой в бар. Ноги оказались непослушными, будто чужими, Ада шла и не могла отделаться от ощущения, что ступает не по твердому полу, а по пружинистому матрасу.

Входя в спальню, она запнулась за что-то, лежавшее на полу, и едва не упала. Торопливо нашарив выключатель, зажгла свет и увидела, что со стула свалилась коробка. Девушка наклонилась, чтобы поднять ее, но, к своему удивлению, обнаружила, что коробка пуста, а куклы нигде нет. Ада заглянула под кровать, но та была очень широкой, к тому же с выдвижным ящиком, занимающим половину подкроватного пространства, – разумнее было отложить поиски до утра. Ада положила коробку на стул, взяла пижаму и отправилась в ванную.

Когда она уже смывала с себя мыльную пену, в дверь кто-то тихонько поскребся. Ада завернула воду и прислушалась: звук не повторился. Но когда она снова включила душ, опять раздалось настойчивое царапанье в дверь. И вновь, повторившись, непонятные звуки внезапно стихли. Ада быстро смыла пену и завернула кран. Став босыми ногами на плиточный пол, приложила ухо к двери и прислушалась. В квартире было тихо. Послышалось.

Страшно ей не было: храбрости придал алкоголь и, похоже, к нулю свел инстинкт самосохранения. Иначе Ада уже трезвонила бы Писаренкову или Сташкову (мобильный она носила с собой везде), а вместо этого вышла из ванной и обошла всю квартиру, чтобы убедиться перед сном, что все в порядке.

Улегшись в пахнущую цветочным ополаскивателем постель, она прикрыла глаза и вызвала в памяти то воспоминание, которое служило ей защитой от неприятных мыслей вот уже столько лет. Когда ей бывало грустно, одиноко, тревожно, она «убегала» в те моменты своей юности, когда просиживала у пьедестала статуи, воображая за своей спиной ожившего ангела. И вновь представляла его лицо – не мраморное, а живое. Фантазировала, что ангел со сложенными за спиной крыльями и доброй улыбкой на красиво очерченных губах присаживается к ней на край кровати, кладет прохладную ладонь на ее лоб и шепчет слова утешения. И, удивительно, тревоги и страхи отпускали ее.

Повзрослев и окунувшись в суету новой жизни, будучи уверенной в себе женщиной, Ада в последние годы уже не «вызывала» к себе ангела. Но сегодня, видимо, был «вечер ностальгии»: то тетка вспомнилась, то теперь вот та статуя… Ада стала погружаться в сон.

Но вдруг что-то тяжелое навалилось ей на грудь, перекрыло дыхание, дохнуло на губы холодом. Мгновенно проснувшись, девушка попыталась сбросить с себя тяжесть, но не смогла даже пошевелиться. Крик застыл в сдавленном горле. Она почувствовала, что задыхается. В панике дернулась всем телом и с большим усилием смогла преодолеть сопротивление. Рывком сев, Ада судорожно зашарила по стене рукой в поисках выключателя. Но свет вдруг вспыхнул и без ее помощи.

– Спокойно, спокойно, оно ушло, – услышала она голос и пронзительно завизжала. И тут же чья-то ладонь крепко зажала ей рот. – Тише ты, тише.

Не имея возможности кричать, она заскулила от страха и, изловчившись, укусила ладонь вторгшегося в ее дом. Непрошеный «гость» не вскрикнул, но руку отдернул. Ада торопливо отползла в самый дальний угол кровати и, натянув одеяло до подбородка, испуганно вытаращилась на проникшего в ее дом фрика. Повторит он или нет свою попытку задушить ее? Парень отошел от кровати на два шага и поднял ладони, словно сдаваясь.

– Не бойся меня, я ничего тебе не сделаю плохого, – произнес он совсем не тем тоном, каким разговаривал с Адой накануне. Не насмешливо-ироничным, а, наоборот, спокойным и ласковым. Так, как если бы сумасшедшей была Ада, а не он. Легко ему говорить «не бойся»! Понятно, с какой целью проник в ее квартиру – убить!


– Это не я тебя душил, – ответил «гость», будто Ада его спросила, и добавил: – У тебя дверь была не заперта.

– Зачем ты вошел?!

– Тебе нужна была помощь.

– Что ты от меня хочешь?!

Он вздохнул и, закатив глаза к потолку, с деланым терпением, будто в сотый раз объясняя ребенку, ответил:

– Мне от тебя ничего не нужно. Это тебе надо.

– Что?

– Защита.

– Защита?! – возмутилась она и даже привстала на кровати. – А зачем ты меня тогда душил?!

– Я тебя не душил.

– А кто?

– Оно.

– Что-о?..

– Не знаю, что это было. Поэтому – «оно».

– Ты сумасшедший… – безнадежно выдохнула она.

– Я не сумасшедший. Ну, разве что чуть-чуть, – усмехнулся он обаятельно-иронично и очень знакомо. Где-то она видела подобную усмешку. Ах да, в кино. Этот фрик активно косит под известного актера, мечту женщин всего мира. Только у него этот образ, позаимствованный из одного из любимых Адой фильмов, вышел скорее смешным.

– Почему ты так странно одеваешься? – лучше задавать ему вопросы, поддерживать разговор. Авось не накинется на нее опять, пока отвечает. Она желала выгадать мгновение, чтобы схватить телефон и вызвать Писаренкова.

– Странно? – искренне удивился парень. – Мне кажется, красиво. Этот наряд куда лучше того «прабабушкиного пеньюара», в который меня вырядили.

Опять он заговаривается. Как жаль, такой молодой – и уже с такими проблемами! Ада на какое-то мгновение даже прониклась сочувствием к бедняге. Но спохватилась, что в данной ситуации бедняга-то она, и, честно глядя в глаза незнакомцу, незаметно протянула руку к оставленному на тумбочке телефону.

– Как тебя зовут?

– А как хочешь, так и зови.

Ада сделала вид, что задумалась, а сама нажала на кнопку вызова в телефоне: последний, с кем она разговаривала, был Писаренков, так что даже не надо смотреть в мобильный, номер Сергея отпечатался в журнале входящих звонков.

– Он не возьмет трубку.

– Возьмет! – вскипела Ада, потому что «Джек» раскусил ее трюк.

– Мне очень жаль… – развел руками «гость». – Но он тебе не ответит.

Ада, уже не таясь, поднесла телефон к уху. Все то время, что она слушала долгие гудки, ночной визитер смотрел на нее, чуть склонив набок голову, и глядел вроде даже с грустью и сочувствием. Досчитав до десятого звонка, Ада отключила вызов, но не положила телефон на тумбочку.

– Тебе не меня надо бояться. Я тебе ничего плохого не сделаю.

– Да? Не уверена! Ты зачем-то меня преследуешь! Одеваешься и разговариваешь так странно! Проникаешь ночью в мою квартиру и душишь! И после этого утверждаешь, что мне не нужно тебя бояться?! Любая бы на моем месте испугалась.

– Я тебя не душил, – спокойно, но твердо повторил парень. – Я вошел в квартиру в тот момент, когда ты закричала, и помог избавиться от того, что сидело на тебе. Что это было – не знаю.

Ада протяжно выдохнула.

– Хорошо… Постараюсь тебе поверить. В то, что ты не желаешь мне зла. Кто ты?

– Сумасшедший, фрик, Джек Воробей… – начал он перечислять с усмешкой.

– Ясно, – прервала его Ада. – Послушай, если ты не желаешь мне зла, то тогда уходи. Уже очень поздно. Мне завтра рано вставать на работу и…

– Не могу, пока ты в опасности.

Приехали! Он что, собирается тут беседы с ней вести всю ночь напролет? Ада даже подскочила на кровати от негодования, одеяло спало с нее, обнажив пижамную майку, обтягивающую грудь. Но парень, казалось, не обратил никакого внимания на эту интимную деталь.

– И какая опасность?

– Я не знаю, что это. Но оно пришло вместе с какой-то вещью обманным путем и недавно. Вчера с тобой этого еще не было.

И тут Аду осенило, кто этот парень!