Семь мужей Эвелин Хьюго
Часть 61 из 79 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я вышла за него потому, что он помог мне забыть тебя, а вовсе не потому, что я тебя разлюбила.
Я услышала, как Селия глубоко вздохнула.
– Я прилечу в Лос-Анджелес. И мы поужинаем, хорошо?
– Поужинаем? – переспросила она.
– Просто поужинаем. Нам есть о чем поговорить. Полагаю, уж долгую, приятную беседу мы можем себе позволить. Может, через пару недель? Гарри присмотрит за Коннор. Я смогу пробыть там несколько дней.
Селия снова надолго замолчала. Я понимала, что она размышляет. Мне казалось, это определяющий момент для моего будущего – нашего будущего.
– Хорошо, – сказала она. – На ужин я согласна.
* * *
В то утро, когда я выезжала в аэропорт, Макс еще спал. Позднее, днем, ему вроде как нужно было быть на съемках для вечернего шоу, поэтому я пожала ему на прощание руку, а потом вытащила из гардероба сумку с вещами.
Я никак не могла определиться, хочу ли брать с собой письма Селии. Я сохранила их все, вместе с конвертами, и они лежали в коробке у дальней стенки шкафа. В последние дни, собирая вещи, которые я намеревалась взять с собой, я то укладывала их в чемодан, то доставала оттуда.
Я перечитывала их каждый день с тех пор, как мы с Селией снова начали разговаривать. Я не хотела расставаться с ними. Мне нравилось пробегать пальцами по словам, ощущая, как ручка прошлась по бумаге; нравилось слышать в голове ее голос. Но теперь я летела на встречу с ней, поэтому решила, что они мне не нужны.
Я надела сапоги, подхватила куртку, расстегнула сумку и, вытащив письма, спрятала их в шкафу за мехами.
Потом оставила записку Максу: «Максимилиан, я вернусь в четверг. С любовью, Эвелин».
Коннор была на кухне – зашла за «Поп-тартс», перед тем как отправиться в дом Гарри, где ей предстояло оставаться до моего возвращения.
– А что, у твоего отца нет «Поп-тартс»? – спросила я.
– Не с коричневым сахаром. Он покупает клубничные, а я их ненавижу.
Я притянула ее к себе и поцеловала в щечку.
– Пока. Веди себя хорошо, пока я в отъезде.
Она закатила глаза, и я даже не поняла – это из-за поцелуя или же из-за наставления? Ей только что исполнилось тринадцать, уже начинался переход в юность, и это разбивало мое сердце.
– Ага, – сказала она. – Пока-пока.
Я прошла по дорожке к ожидавшему меня лимузину. Передала водителю сумку, и лишь тогда, в самый последний момент, до меня дошло, что после ужина с Селией она, быть может, скажет мне, что больше не желает меня видеть. Возможно, она даже скажет мне, что, на ее взгляд, нам больше не следует и разговаривать. И тогда мне придется лететь назад, тоскуя по ней даже больше, чем когда-либо раньше. Я решила, что хочу иметь письма при себе. Они были нужны мне.
– Подождите минутку, – бросила я водителю и кинулась обратно в дом. Коннор, с рюкзачком за плечами, как раз выходила из лифта, когда я ворвалась внутрь.
– Уже вернулась? – спросила она.
– Кое-что забыла. Приятных тебе выходных, солнышко. Скажи папе, что я буду через несколько дней.
– Ага, хорошо. Кстати, Макс только что встал.
– Люблю тебя, – сказала я, нажимая кнопку лифта.
– И я тебя, – ответила Коннор. Она помахала мне рукой на прощание и вышла из дома.
Поднявшись наверх, я прошла в спальню. Макс копался в моем гардеробе.
Письма Селии, столь бережно мною хранимые, были разбросаны по всей комнате, в большинстве своем – вырванные из конвертов, словно какой-нибудь спам.
– Ты что творишь? – спросила я.
Он был в черной футболке и спортивных штанах.
– Что я творю? Это уж слишком! Приходишь сюда – и спрашиваешь, что я творю.
– Это мои письма.
– О да, я вижу, ma belle.
Я наклонилась и попыталась забрать у него письма. Он отодвинул их в сторону.
– У тебя что – роман? – спросил он с улыбкой. – Это так по-французски!
– Макс, давай не будем…
– Я вовсе не против легкой неверности, дорогая. Если все делается с должным почтением. И если не остается вещественных доказательств.
По тому, как он произнес это, я поняла, что, будучи уже женатым на мне, он спал и с другими. Интересно, прикинула я, есть ли хоть одна женщина, которой ничто не грозит с мужчинами вроде Макса и Дона. Вероятно, многие женщины, подумала я, полагают, что мужья не стали бы им изменять, если бы были такими же красивыми, как Эвелин Хьюго. Но ни одного из мужчин, которых я любила, это не останавливало.
– Я тебя не изменяю, Макс. Может, уже прекратишь все это?
– Может, и не изменяешь, – сказал он. – Я даже склонен в это поверить. Но вот во что я не могу поверить, так это в то, что ты – лесбиянка.
Я закрыла глаза. Во мне клокотал такой гнев, что нужно было отключиться от всего, чтобы собраться в собственном теле.
– Я не лесбиянка.
– Эти письма позволяют в этом усомниться.
– Эти письма тебя никак не касаются.
– Возможно, – сказал Макс. – Если в них говорится лишь о том, что Селия Сент-Джеймс чувствовала к тебе в прошлом, – тогда я не прав и сразу же уберу их и извинюсь перед тобой.
– Хорошо.
– Я сказал – если. – Он встал и подошел вплотную ко мне. – Это большое «если». Если же они были посланы для того, чтобы убедить тебя отправиться сегодня в Лос-Анджелес, я сильно рассержусь, потому что ты выставляешь меня дураком.
И вот что я думаю: если бы я сказала ему, что не имею ни малейшего намерения встречаться в Лос-Анджелесе с Селией, если бы я как следует все разыграла, он бы отступил. Возможно, он даже сказал бы, что сожалеет, и лично отвез меня в аэропорт.
Инстинктивно мне именно этого и хотелось – солгать, скрыть, что я делаю и кто я есть. Но когда я открыла рот, чтобы скормить ему эту ложь, из меня вырвалось совсем другое.
– Ты прав, я хотела встретиться с ней.
– Ты собиралась изменить мне?
– Я собиралась уйти от тебя. Думаю, ты это и сам знаешь. И знаешь уже давно. Я намерена уйти от тебя. Если и не ради нее, то ради себя самой.
– Ради нее?
– Я люблю ее. И всегда любила.
Макс был ошарашен: он-то полагал, что втягивает меня в игру, в которой я неизбежно проиграю. Все еще не веря, он покачал головой.
– Ну и ну, – пробормотал он. – Невероятно. Я женился на лесбиянке.
– Перестань повторять одно и то же.
– Эвелин, если ты занимаешься сексом с женщинами, ты – лесбиянка. Вот только не надо быть лесбиянкой, которая пылает ненавистью к самой себе. Это не… это неприлично.
– Да плевать мне на то, что там, по-твоему, прилично, а что – нет. И к лесбиянкам я ненавистью не пылаю. Одну из них я люблю, но я и тебя любила.
– Ох, прошу тебя… Не нужно выставлять меня еще бо́льшим дураком – мне хватило и этого. Я столько лет любил тебя, но, оказывается, лишь для того, чтобы в конце концов обнаружить, что я совершенно ничего для тебя не значу.
– Ты не любил меня ни дня. Тебе просто нравилось ходить рука об руку с кинозвездой. Тебе нравилось ощущать, что ты – единственный, кто спит в моей постели. Это не любовь, а обладание.
– Даже не представляю, о чем ты сейчас говоришь.
– Конечно, не представляешь. Потому что ты и не знаешь разницы между двумя этими понятиями.
– Ты вообще когда-нибудь любила меня?
– Да, любила. Когда ты занимался со мной любовью, заставлял чувствовать желание и заботился о моей дочери, когда я верила в то, что ты видишь во мне нечто такое, чего не видит никто другой. Когда я верила, что обладаешь проницательностью и талантом, каких нет ни у кого другого. Я любила тебя до умопомрачения.
– То есть ты не лесбиянка.
– Я не собираюсь обсуждать это с тобой.
– Ну, мы все равно это обсудим. Тебе придется.
– Нет, – сказала я, подобрав письма и конверты и рассовав их по карманам. – Нет, не придется.
– Еще как придется, – сказал он, встав перед дверью.
– Макс, дай мне пройти. Я ухожу.