Семь клинков во мраке

– Где он?! – рявкнула Третта, намеренно обрубая хвост ее саркастичному замечанию. – Что с ним произошло?

– Знай я, где он, он был бы у меня, – отозвалась Сэл. – И будь он у меня, я бы его продала. И продай я его, то сейчас бы валялась среди пропитанных вискарем обнаженных тел. – Она окинула Третту взглядом, задумчиво хмыкнула. – А раз уж никто из нас не спешит скинуть одежду, можно догадаться, что я не представляю, где он.

– Если он усиливает магию, зачем Враки его оставил?

– А почему нет? – Сэл пожала плечами. – Пока средоточие было в его руках, Обитель могла их выследить. Вряд ли ему было это нужно. Он, знаешь ли, Дарование.

Она произнесла это слово без особой злости, даже без своего раздражающего самодовольства. И все же оно пронзило слух Третты, прокатилось по позвоночнику, ввинтилось в основание шеи, пустило по конечностям горячую волну, вызвавшую желание стрелять.

Это слово.

– Дарование. – Она выплюнула бы его, будь этого достаточно. Сейчас ей казалось более уместным взрезать ладонь и выписать его кровью на столе.

Сэл, стоило отдать должное, перемену заметила. Улыбка угасла, и ее сменил прохладный, спокойный взгляд и тихий, мягкий шепот.

– Ты о них знаешь.

– Всякий сын и всякая дочь Революции знает о ненавистных Дарованиях, – пробормотала Третта. – Всякий честный житель Шрама, всякий трусливый бандит, всякий жук в куче птичьего дерьма под палящим солнцем знает о Дарованиях. Ваш Империум в своем бесконечном загнивании оскверняет магией естественный порядок вещей. И, несмотря на вашу способность сотворить хаос одной мыслью, Дарования еще порочнее. Они творят магию без платы, – оскалилась Третта, едва не оставляя в столешнице борозды пальцами. – Империум пренебрегает пределами возможного, но Дарования плевать хотели даже на его шаткие законы. У них нет границ, нет совести, и что Империум делает с этими выродками? ПООЩРЯЕТ!!! – Она ударила кулаком по столу. – Дает им армии! Богатства! Осыпает этих потрошителей почетом, славит как героев, потворствует им, даже когда они убивают всех подряд, и солдат, и мирных жителей. Назвать их убийцами – все равно что сказать, что они умеют мыслить. Назвать животными – все равно что сказать, что они действуют инстинктивно. Они – выродки. Чудовища. Демоны.

Третта не заметила, как ей стало тяжело дышать. Не заметила, как запылало ее лицо. Она даже почти перестала замечать пленницу перед собой, но подняла голову и увидела, как Сэл смотрит на нее широко распахнутыми глазами.

– Э-э, ладненько… – Сэл моргнула. – Тебе, э-э, теперь полегче, как высказалась?

Третта не удостоила ее ни криком, ни оплеухой, ни выстрелом. Она лишь презрительно скривила губы.

– Станешь отрицать? Хоть что-нибудь?

Сэл глядела на нее и молчала.

– Хроники Революции полны преступных деяний Империума, – продолжила Третта. – Великий Генерал объединил нас, и мы освободились от имперского ярма. И вместо того, чтобы оставить нас в покое, они отправили Дарований. Они отправили Враки. Они отправили Торле из Пустоты. Они отправили Алое Облако.

Она ощутила, что снова может дышать, лишь когда произнесла это имя. Лишь когда оно повисло между ними, оскверняя воздух, от лица Третты наконец отхлынул жар. Но вдох не очистил, не избавил от тяжести, сдавившей легкие; жар не сменился приятной прохладой.

Произнести это имя – все равно что вскрыть рану.

В тот день Третты там не было. День, когда в небесах над революционным фортом появилась Алое Облако и выжгла его силой одной мысли. Третте не выпала честь погибнуть бок о бок с товарищами. Однако она оказалась там позже. Ей выпала честь увидеть последствия.

Люди – солдаты, торговцы, мирные жители – превратились в месиво оплавленной плоти. Те, кому повезло больше, превратились в почерневшие скелеты, рассыпавшиеся в пыль на сильном ветру. Но таких было немного. Остальные обгорели наполовину, их плоть отделялась от жил, жилы стекали с костей – но не полностью, никогда полностью, недостаточно для того, чтобы быстро умереть.

В свои последние мгновения люди тянулись к воротам, к дверям казарм, пытаясь спастись. Падали на колени и взывали к богам, от которых отвернулись, молили о пощаде господ, от которых ушли. Цеплялись друг за друга, надеясь оградить от худшего и умирая вместе.

Третта помнила их глаза, сочащиеся дымом, чьи взгляды могли бы обвинить в случившемся.

Но Алое Облако не оставила ей возможности взглянуть в них, увидеть немой укор и устыдиться.

Революция подвела этих людей. А Третта подвела Революцию. Она подвела всех. Она клялась их защищать – торговцев, солдат, семьи, – но не сумела сделать ни одного бессильного выстрела.

Затем последовали новые битвы. Новые погромы. И снова Алое Облако, убийца, чудовище, Дарование. Третта никогда не успевала оказаться рядом, чтобы сразиться и умереть со своими товарищами. Алое Облако всегда приходила, словно кошмарный сон, и столь же внезапно исчезала, оставляя после себя лишь пепел и горелую плоть.

Эта мысль не наполнила Третту яростью. Она казалась ей такой… неуместной, несущественной. Третта думала об Алом Облаке, и, как в первый раз, ее тело сотрясалось не от гнева, но от рыданий, которые она сдерживала, от попыток заглушить воспоминания.

В одном она всегда преуспевала.

– Не стану.

Третта повернулась к Сэл, пряча от пленницы влагу в глазах.

– Я ничего не отрицаю, – произнесла Сэл. – Я давным-давно не сражаюсь за Империум, но когда-то хорошо знала Дарований и представляю, на что они способны. Империум осознал, кого пригрел на груди, лишь когда Враки ушел в скитальцы. – Она вздохнула, опустила взгляд на кандалы. – А толку-то, впрочем? Не бойся тех, кто рыскает вокруг дома. Они могут лишь убить. Бойся тех, кто внутри, – они могут ранить.

– И вот так, – прошептала Третта, – себя чувствовал Кэврик, когда ты его предала?

Сэл подняла взгляд. Вновь растянула губы в ленивой усмешке, блеснувшей среди упавших на лицо теней. Третта ее ненавидела и еще больше ненавидела то, что взгляд на нее помогал прогнать воспоминания.

– Как раз к этому переходила, – заметила Сэл, потянувшись к стакану с водой. – Если ты закончила меня перебивать, то…

Резко вскинув руку, Третта схватила Сэл за скованное запястье. И едва заметно – но крайне злорадно – улыбнулась, когда та в смятении охнула. Третта решительно взяла стакан свободной ладонью, второй подняла запястья Сэл выше. Скользнула взглядом по татуировкам – летящим птицам, грозовым тучам, изгибам драконов, которые оплетали ее руки до самой шеи.

Они вились узором, понятным лишь своей владелице, однако даже под ними Третта видела шрамы. Узловатые, бледные, они пробивались сквозь белые и синие тона, которые благородно пытались их скрыть.

– Империум, полагаю, не позволил бы тебе подобного, – задумчиво проговорила Третта. Ее взгляд спустился к животу, не прикрытому безвкусным одеянием. – И судя по всему, ты ушла в скитальцы потому, что сочла их мундиры чересчур сдержанными?

– Я ушла в скитальцы по тем же причинам, что и остальные, – ответила Сэл. – Предпочла проливать кровь за собственное имя, а не чужое. – Она скорчила удивленную гримасу. – Или… это ты так флиртуешь? По тебе сложно сказать.


Третта фыркнула и швырнула пленницу обратно на стул.

– Я только хочу знать, что писать в отчете о твоей казни. За причудами скитальцев не поспеешь. Нелепые костюмы, диковинные татуировки и эта странная фраза, которую вы все время повторяете… как там? Эрес… арис…

Сэл подняла руку, словно оскорбленная самой попыткой Третты произнести ее.

– Эрес ва атали. Прекрасная фраза, не нужно над ней безжалостно издеваться, спасибо.

– Что она означает?

– Она означает… – Сэл умолкла, мягко улыбнулась. – Раньше я летала.

– Очередная глупая строка из оперы?

– Вроде того. – Пленница подняла взгляд на Третту. – Правда, произнесли ее лишь раз, после великой трагедии.

Третте стало стыдно; мягкая улыбка Сэл застала ее врасплох. И устыдилась сильнее, услышав, как ее собственный голос тоже зазвучал тише.

– Какой трагедии?

И тут мягкость Сэл вдруг сменилась явным желанием получить по лицу.

– То есть ты все-таки пытаешься флиртовать. Что ж, губернатор, военные – немного не мое, но если ты уложишь волосы…

Третта вскинула руку.

– Можешь продолжить в том же духе или рассказать, что случилось с Кэвриком. – Она сощурилась. – Правда, только один вариант не предполагает перелома обеих рук.





19

Шрам




Мне доводилось ездить в Железном Вепре дважды; один раз я пыталась его угнать, второй – взорвать. Занятие, знаешь ли, пренеприятное. Штуковина-то создана, чтобы вспахивать дикие пустоши Шрама, так что в ней сильно трясет. Сиденья жесткие, ничем не обитые. Воздух внутри затхлый. Двигатель так шумит, что собственных мыслей не слышно.

И, позволь заметить, поездочку ни капли не улучшает необходимость все время держать у чьего-нибудь затылка револьвер.

Я лишь изредка поглядывала на Кэврика, который сидел впереди и смотрел то в передние стекла, то в перископ. Я перестала пристально за ним следить уже спустя полчаса пути. Так что я просто наблюдала сквозь щелки, которые именовались окошками, как бесконечные просторы сухой степи постепенно превращались в зеленые луга.

Значит, река Йенталь уже рядом. А там я найду людей, что продали Враки обелиск, который помог ему собрать достаточно силы, чтобы сотворить тот ад в Старковой Блажи. Я не знала, куда он двинулся, призвав Скрата, и другой зацепки у меня не было.

Я попыталась, само собой, объяснить это Кэврику, однако он упрямо твердил, мол, я его похитила, угрожая револьвером, и бла-бла.

Думаю, разумнее было все-таки за ним следить, но разум полезнее тем, кто не владеет оружием, способным взорвать человеку голову силой чистого звука. Какофония, лежащий у меня на коленях, подскажет, если что пойдет не так.

Я-то вряд ли смогла бы понять, что идет не так. Или что в принципе происходит, если уж на то пошло. Я вообще, ясен хер, не представляла, как эта штуковина работает.

Колеса и оболочка машины созданы из простого железа, выкованного честным трудом, но двигатель – бьющееся сердце, приводящее ее в движение, – это Реликвия. Над железной панелью управления зависла сфера из сплетенного камня, пульсирующая светом, стонущая. Я даже не понимала, как Кэврик заставлял ее шевелиться с помощью сложной системы рукояток, рычагов и тихой ругани; куда там выяснять, не пытается ли он меня обмануть.

Я была вдвойне под впечатлением.

Во-первых, потому что он в принципе заставил эту штуку двигаться. И во-вторых, потому что он ей управлял, пока Лиетт исключительно любознательным попугайчиком выглядывала у него из-за плеча.

– Потрясающе. – Недавняя неприязнь сменилась ее бесконечной пытливостью. Лиетт напрочь позабыла, как жаждала смерти Кэврика, и теперь нависала над ним, наклоняясь поближе, и возбужденно разглядывала двигатель-Реликвию. – Мне еще ни разу в жизни, ни разу за все свои годы, не доводилось видеть подобные устройства вблизи.

Я закатила глаза. Могла бы заметить, что ей только двадцать восемь, но она все равно очень любит броские фразочки в духе «за все свои годы» и подобное дерьмо. Ну, нравится ей думать, что так она кажется умнее.

– До меня, разумеется, доходили слухи, и я получала сведения от ваших отступников путем подкупа, шантажа и, было даже дело, с помощью банки пауков, но все же. – Лиетт поправила очки; ей не хватало глаз, чтобы все разглядеть. – Революционеры оберегают эти сведения тщательней, чем своих детей. Они всегда забирают эти устройства с поля боя прежде, чем мы успеваем даже приблизиться. Возможно, я стала первым в истории Вольнотворцом, сумевшим увидеть их в действии вблизи.

Не пойми меня неправильно, мне стоило, наверное, напомнить ей, что мы тут вообще-то молодого человека вовсю похищаем.

Просто она выглядела такой… счастливой.

Кэврик, к его бесконечной чести, не жаловался. Даже на меня не оглядывался. Надо полагать, все эти мудреные рукояти и рычаги, которые управляли Вепрем, требовали пристального внимания. Или он думал, что я за это его пристрелю.

– Можешь не тыкать в меня этой штукой, – пробормотал он со своего места. – Выстрелишь тут, убьешь нас обоих.

Или ему было невыносимо вспоминать, что однажды он смотрел на меня и не видел во мне убийцы.