Сейчас и навечно

Я не сдалась и получила соло.

«Если бы я рассказала Сойеру правду».

Что бы я получила от этого? Упрек или принятие?

Я включила музыку, и Мэриан Хилл снова задавала мне один и тот же вопрос. Но я не могла на него ответить. Я не падала и не поднималась. Находилась в заточении, не в силах пошевелиться. Внезапно мое тело напряглось от всех невысказанных слов, и я осознала, почему бросила танцы, когда начала принимать наркотики, когда начала лгать своей семье и друзьям о том, что делаю и куда иду. Танцы – мое подлинное «я». Мое тело всегда говорило правду, когда звучала музыка, и я не могла владеть им, будучи наполненной одной ложью.

«Вероятно, я была бы такой же деревянной, как и Анна-Мария».

Вернувшись домой, я приняла душ и приготовила ужин. И продолжала заниматься делами, не позволяя себе остановиться и подумать. Пока я мыла посуду, на телефон пришло сообщение от Макса:

Ну?

Я прикусила губу и напечатала:

Пока нет.

Когда?

Сегодня вечером. После того, как его дочь пойдет спать.

Черт. Вот оно, черным по белому.

Наступила короткая пауза, а затем Макс прислал ответ:

«Никогда не жалей о том, что была честной. Точка» – Тейлор Свифт.

Я засмеялась и вздохнула с облегчением.

С Ти-Свифт не поспоришь.

Конечно нет. Звони мне в любое время, если понадобится.

Я улыбнулась своему другу, который собирался в любую минуту переехать в Сиэтл и оставить меня совсем одну.

Я так и сделаю. тебя.

Люблю тебя, Ди.

Я прижала телефон к груди. Конечно, это было не сравнить с живым объятием, но мне хватило и этого.





* * *


В половине двенадцатого, одетая в мягкие шорты и белую футболку, я спустилась к Сойеру. Сначала я собиралась отнести им с Ливви немного еды, но в последний момент передумала. Не хотела притворяться и делать вид, что у меня были и другие причины для визита, кроме как рассказать правду.

Пульс подскочил вместе со слабым стуком в дверь. Она открылась спустя тридцать мучительных секунд, во время которых я подумывала убежать. Дважды.

Сойер был одет в то, что я назвала бы пижамой – футболка с V-образным вырезом и клетчатые фланелевые штаны, – хотя это не выглядело так, будто он спал. Темные круги окаймляли его налитые кровью глаза. На долю секунды мне показалось, что они засияли, но затем снова погасли.

– Привет, – сказал он.

– Привет. Я не вовремя?

– Входи. – Он толкнул дверь и, повернувшись, ушел вглубь квартиры. – Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо. – Я закрыла за собой дверь. – Я пришла рассказать тебе то, что должна была сказать той ночью. – И собравшись с духом, начала с самого простого: – Я ни с кем не встречаюсь, обещаю. Макс – просто друг.

– Понял, – сказал Сойер и медленно направился к столу. Он рухнул на стул и прикрыл глаза ладонями.

«Неужели он так разбит из-за нашего несостоявшегося свидания?»

Эгоистичная часть меня хотела бы думать, что он в таком состоянии из-за меня, но здесь, должно быть, нечто большее, что-то серьезное, будто он провалил экзамен или судья выбрал себе в помощники кого-то другого. Мне вдруг показалось ужасно неуместным обсуждать свое прошлое, когда он был так расстроен.

«Нет, не просто расстроен. Опустошен».

– Сойер, ты в порядке? – Я подвинулась, чтобы встать по другую сторону стола. – Что случилось?

Сойер убрал руки от лица, будто они были слишком тяжелыми, и потянулся через стол, взяв сложенный лист бумаги. Он швырнул мне его по столу, а затем откинулся на спинку стула.


Я развернула бумагу и прочитала; с каждым словом мое сердце стучало все быстрее. Я недоверчиво уставилась на него.

– Слушание? По поводу опеки над Ливви? – Бумага дрожала в моих руках, словно осиновый лист. – Кто… кто эти люди?

– Бабушка и дедушка Оливии. – Каждое слово звучало сухо и отрывисто. – Они были здесь со своим адвокатом. У них есть деньги. Много. Они встретились с Оливией и хотят полную опеку.

Я позволила повестке упасть на стол.

– Но они не могут. Ты ее отец. Они не могут просто… забрать ее у тебя.

Сойер снова прикрыл глаза, и я бросилась к нему, обхватив его руками со спины. Он не сдвинулся с места, но позволил мне обнять себя, пока я пыталась удержать слезы.

– Все будет хорошо, – прошептала я. – Должно быть. Ты лучший отец для нее.

Я выпрямилась и, не задумываясь, – мое тело сковала паника, которую нужно было перенаправить в другое русло, – погладила его по спине, разминая и массируя его каменные под моими руками мышцы.

– Есть же ведь закон, правда? Они не могут просто ворваться сюда и забрать ее у тебя.

– Не все так просто, – сказал Сойер хриплым голосом.

– Это не имеет никакого смысла…

– Есть обстоятельства, Дарлин.

– Какие обстоятельства позволяют дедушке и бабушке забирать ребенка у отца?

– Я не ее отец.

Я отшатнулась: его слова отбросили меня на шаг назад от стула. Казалось, будто весь воздух выкачали из комнаты.

– Что… что ты такое говоришь? Конечно же ты ее отец.

Сойер отвернулся, сокрушенно покачивая головой.

– Нет. Я сделал тест на отцовство, когда Молли бросила ее. Я ей не отец, но это неважно. Спустя несколько дней, как она появилась в моей жизни, я решил, что она моя. Мы с Джексоном собирались отдать ее службе опеки. Он пытался убедить меня, что так будет лучше, что я ненормальный, если хочу воспитывать ребенка в одиночку. Но я не смог. Молли сказала мне, что она моя дочь, и по-другому я уже не мог о ней думать. Я и сейчас так думаю. Душой и сердцем я считаю ее своей, и я люблю ее.

Он прикусил губу, пытаясь вернуть контроль над эмоциями.

– Какая разница, что говорит долбаный тест. Лишь чувства имеют значение. – Он тряхнул головой, и горькая усмешка сорвалась с его губ. – Но, оказывается, это не имеет никакого значения. Суд назначит еще один тест на отцовство. Эбботы потребуют его, и тогда все вскроется. Я потеряю ее.

Я снова положила руки ему на плечи, качая головой.

– Нет. Они не могут этого сделать. Не спустя столько времени. Она называет тебя папой. – Я смахнула слезы. – Потому что ты и есть ее папа, и они увидят это. Они обязаны увидеть.

Повисла тишина. Я пыталась собрать чувства в кулак, пока плечи Сойера поднимались и опускались под моими ладонями.

– Тебе есть кому помогать? Адвокат?

– Джексон.

– Но он налог…

– Я больше никого не могу себе позволить. И я доверяю ему.

– Хорошо. Я поняла.

Я продолжила массировать плечи Сойера, размягчая окаменевшие от беспокойства мышцы. Все его тело буквально гудело от напряжения, и я чувствовала себя совершенно беспомощной, не зная, как еще помочь ему. Я лишь вонзилась пальцами в его твердые плечи, круговыми движениями двигаясь к лопаткам и возвращаясь обратно к ключицам.

На мгновение воцарилась тишина. Я понятия не имела, что делать или говорить. Могла только попытаться как-то облегчить его боль, потому что ничего другого мне не оставалось.

Сойер не шевелился, и я уже подумала, не заснул ли он, прижав подбородок к своей груди. Но его рука поднялась и схватила одну из моих. Он прижал мою ладонь к своим губам, и я затаила дыхание, когда ощутила поцелуй, вызвавший мурашки по коже, которые разлились на плечи и на грудь, словно пламя.

Сойер молча перевернул руку и оставил поцелуй на тыльной стороне, а потом щекой прижался к моей ладони, по-прежнему ничего не говоря. Сердце забилось с невероятной силой, когда он притянул меня, усадив боком к себе на колени.

Лицом к лицу – от такой близости захватывало дух. Я подняла руки и продолжила массаж, надавливая круговыми движениями по обе стороны его лица, уделяя внимание и его челюсти, области под глазами, растирала морщины на лбу. Затем провела ногтями по его голове, чуть выше ушей, снова и снова.

Мы не отрывали друг от друга взглядов, наше дыхание смешивалось, пока одна его рука не оказалась на моем бедре. Другая скользнула вверх, чтобы погладить меня по щеке, и это слабое прикосновение я ощутила всем телом. Меня пугала сила собственного желания.

– Это помогло? – спросила я. – Я хочу помочь.

Он кивнул.

– Ты лучшее, что есть в моей жизни, Дарлин, – прохрипел он. – Единственная хорошая вещь.