Сэхсвет

– Луиз, не раздувай из мухи слона, – вмешался Алан. – Всё будет нормально. Тем более, скоро вся информация станет общедоступной.

– Лучше бы тебе оказаться правым, – сказал Жевалье, первым заходя в портал-камеру. – Кстати. Я связался с Советом и отправил им доклад по экспедиции. Заседание состоится через неделю, восемнадцатого числа, в шесть по центральному европейскому. Просьба не опаздывать. До скорого.

– Не забудь про обещания, – напомнил Алан.

Француз только кивнул. Дверь камеры закрылась. Воздух внутри зарябил, как в жаркий летний день над асфальтом, и Жевалье с негромким хлопком исчез. Алан почесал затылок.

– Связался он… и когда это успел? Вроде с нами всё время был. И доклад уже отправил…

– Советник, что с него взять, – хмыкнул Максим, ступая за порог телепорта. – Вдали от звёзд они как рыбы в воде. Ну что… поздравляю с успешным окончанием миссии.

– Взаимно, капитан! – Алан отдал честь и улыбнулся. Максим повторил его действия. Воздух вокруг загудел, зарябил, капитан сделал глубокий вдох, и… шумно выдохнул уже на Земле.

Всё.

Подойдя к широкому обзорному окну, Максим открыл его и некоторое время рассматривал стеклянно-стальных гигантов, отражающих лучи заходящего солнца.

Всё-таки в чём-то он был согласен с Жевалье. Только теперь, вдыхая свежий вечерний воздух и слушая шум бурлящего жизнью Сингапура, Максим по-настоящему почувствовал себя дома.





* * *


Через шесть дней, в вечер перед Советом, Максим решил немного прогуляться по Сингапуру, прежде чем ложиться спать. Необходимо было привести мысли в порядок и окончательно обдумать доклад. Да и соскучился он по Земле, в частности, по родному городу, и хотел провести тут хотя бы немного времени, прежде чем отправиться в очередную экспедицию. А в том, что она будет, и скоро, Максим был уверен.

Он прогуливался по Орчард-роуд, старейшей центральной улице Сингапура. На ней располагались магазины и бутики, торгующие буквально всем – от трендовой одежды до высокотехнологичных гаджетов, необходимых, как гласили вывески, «в каждом аспекте жизни». Но Максима это мало интересовало. Его посещали мысли о высоком – о прошлом, настоящем и будущем человечества.

…Когда люди открыли механизм бессмертия – в начале двадцать второго века, чуть более пятисот лет назад, – казалось, что вот оно, истинное воплощение давней мечты человечества. Люди перестали умирать естественной смертью, перестали стареть и болеть. Секрет бессмертия, в силу неожиданной простоты, стал общедоступен, и каждый не преминул пройти «иммортализацию». Произошёл прорыв – наука, искусство и все те области, в которых для достижения успеха зачастую не хватало человеческой жизни, расцвели на глазах. Человек, принимая решение посвятить себя чему-то конкретному, мог больше не бояться не успеть. Впереди – вечность, и эта вечность расширяла рамки дозволенного природой человеку. Таково было прошлое, великое и прекрасное, над которым уже в тот момент нависала ужасная тень настоящего…

Максим, поздоровавшись с консьержем, вошёл в холл Джонт-Тауэра. Пройдя по просторному залу до лифтов, он зашёл в ближайший и нажал кнопку двухсотого этажа, на котором находилась обзорная площадка для туристов. Можно было бы подняться и выше, но смысла в этом было мало – обзорная площадка и так находилась выше всех остальных зданий Сингапура, а на самой вершине Джонт-Тауэра постоянно бушевали сильные ветра.

На экране монитора в лифте крутили короткий видеоролик: измученный человек всеми возможными способами пытался покончить с собой, но его останавливала Служба Сбора Айона, а диктор за кадром вещал: «Ты устал от жизни и хочешь уйти? Трижды подумай о своём решении, ведь дороги назад не будет. Но если решил, будь сознательным гражданином, сообщи ССА! Не дай айону пропасть даром!». И дальше – список адресов офисов ССА. Максим пробежал список глазами – один из них находился на сорок втором этаже Джонт-Тауэра.

Лифт доставил Максима на двухсотый этаж меньше чем за пару минут. Единственный попутчик, слишком внимательно смотревший ролик, похоже, не узнал Максима, а если и узнал, то не подал виду. Когда двери лифта разъехались в стороны, попутчик шумно вдохнул айон из ингалятора и первым вышел на площадку. Максим последовал за ним.

С площадки открывался вид на ночной Сингапур: мириады разноцветных огней сливались внизу в единую реку неонового пламени, растекающуюся по улицам города. Небольшие планеры рассекали воздушные потоки, таща за собой голографические сетки с рекламой, а вдалеке, за городской чертой, раскинулись прекрасные тропические сады. Зрелище было величественным, умиротворяющим. Глядя на всё это, Максиму в голову пришло выражение «сделать хорошую мину при плохой игре». А игра действительно получилась плохая.

…Когда первая волна эйфории схлынула, пришли проблемы, и самая первая из них – всплеск рождаемости. Подавляющее большинство людей не сразу осознавали тот факт, что теперь они бессмертны. Произошёл демографический взрыв ужасной силы, планете грозило перенаселение, и с этим нужно было что-то делать, причём как можно скорее. Выход напрашивался сам собой, и было принято решение ввести обязательный контроль рождаемости. Каждого мужчину и женщину обязали сделать имплантацию, блокирующую репродуктивную функцию на пятьдесят лет. В дальнейшем срок увеличили до семидесяти пяти.

Ещё одна серьёзная проблема, проявившаяся чуть позже, заключалась в нехватке природных ресурсов, в частности – пресной воды. Мощное финансирование получили проекты, позволяющие перерабатывать морскую воду, в результате чего к нынешнему моменту океаны были загрязнены. И сейчас человечество уже рыскало по Галактике, выкачивая полезные ресурсы из чужих миров. Но гидросфера Земли получила серьёзный удар и на данный момент поддерживалась искусственно.

Трудностей было множество – вымирали целые виды животных и птиц, которые сейчас пытались восстановить. Сама почва начинала истощаться и уже не плодоносила так, как раньше. Но всё это меркло перед главной проблемой.

Давнишний незнакомец из лифта, стоящий рядом с Максимом, чертыхнувшись, выбросил ингалятор. Пустой баллончик упал на пол и завертелся волчком, а мужчина стиснул голову руками и негромко застонал. Окружающие старательно делали вид, что ничего не происходит.

Максим подошёл ближе:

– Последний?

Незнакомец поднял на него мутные глаза.

– Да… – прошептал он.

Максим протянул ингалятор:

– Один вдох. Тут настоящий айон.

Мужчина недоверчиво взял в руки ингалятор. Покрутил редкость в руках, словно пытаясь найти подвох. Медленно он поднёс баллончик с айоном ко рту и сделал короткий вдох. И тут же преобразился: лицо посветлело, посвежело, как будто с него смыли вековую усталость. Так оно и было, в общем-то. Мужчина улыбнулся, подняв голову к небу. Потом посмотрел на Максима и сказал:

– Храни вас Господь, мистер.

– Идите домой и поспите спокойно, – посоветовал Максим.

– Так и сделаю. Ещё раз спасибо вам.

Мужчина ушёл к лифтам, а Максим продолжил размышления. Вот она, главная проблема, – боль. Когда человек отживал положенный ему срок, проходил так называемый «столетний рубеж», боль становилась его постоянным спутником. Она присутствовала всегда и везде, сопровождала повсюду. Эту боль нельзя было приглушить обезболивающими, она накапливалась со временем, и чем дольше человек её чувствовал, тем сильнее она становилась. И в какой-то момент он просто не выдерживал.

…Всё началось тогда, когда первые бессмертные прошли «столетний рубеж». Верхняя граница, когда организм ещё не отторгал иммортализацию, находилась в районе шестидесяти лет; «столетний рубеж» же наступал у каждого индивидуально, но в среднем люди пересекали его именно в сто лет. Поэтому тревогу забили поздно – тогда, когда почти всё население Земли стало вечным.

Медицина ломала голову над этой проблемой, ведь физические показатели человека, испытывающего психические муки и боль, оставались в пределах нормы. Так и не найдя никакого решения, прошедших «столетний рубеж» укладывали в гибернатории, в анабиозные камеры, – только в таком случае человек переставал чувствовать боль.


Максим вспомнил древнее изречение: «Зарази СПИДом всех мировых лидеров, и лекарство найдут через два дня». Так и получилось, правда, два дня растянулись на десятилетия. И тут открывалась самая противоречивая, спорная и пугающая страница в истории человечества.

Бессмертие – это состояние психики и разума. А значит, корень проблемы крылся в той же плоскости. Когда люди пришли к такому выводу, поиски «лекарства» потекли по другому руслу. Кто-то мог бы назвать это направление эзотерикой, но какая, к дьяволу, разница, как ты назовёшь посудину, если она летает? И она полетела, да с такой скоростью, что до сих пор остановить не получается.

Оказалось, что субъективное время человека в момент смерти сжимается до такой степени, что вмещает в себя целую жизнь. Выражение «жизнь промелькнула перед глазами» обрело новый смысл. Теперь это стало не фигурой речи, а реальностью. Вечность в мгновении, айон – так назвали это психическое «вещество». И люди научились извлекать это мгновение.

Да только никто так толком и не разобрался, что же это такое. Айон нельзя измерить физически, это было… просто что-то, какие-то психические эманации, которые человек испускал в миг смерти. Айон извлекали из умирающего человека с помощью нанобиотов – микроскопических существ, обладающих примитивным роевым разумом. Они вступали в симбиоз с сознанием, и в случае смерти носителя поглощали айон.

Но это была лишь половина решения. Во-первых, чтобы человек выработал айон, он должен был знать о том, что вскоре умрёт, должен был прочувствовать это. «Приготовить» айон в бульоне собственных мыслей. А во-вторых – в бессмертном обществе смерть не неизбежность, а ужасная катастрофа. Да и потом, айон мог быть чем-то бо́льшим. Душой, например. Мало кто хотел лишать себя надежды на загробную жизнь ради кого-то другого. В свете этих факторов добыча айона представлялась весьма непростой задачей.

И поэтому была вторая половина решения проблемы. Если бы Максим сейчас взял один из биноклей, находящихся на обзорной площадке, и взглянул вдаль, за черту города, за буйство зелёных садов, в пустыню, он бы увидел многокилометровые заводские комплексы. Но в этом не было нужды – он прекрасно знал, что они там и что из себя представляют.

На заводах выращивали синтеков – такое название им дали люди, чтобы не чувствовать себя уж совсем подонками. По факту синтеки являлись теми же людьми, созданными всего для одной цели. Миллионами они лежали в капсулах, подключённые к виртуальному миру, и проживали короткие – всего несколько лет – ненастоящие жизни с одинаковым финалом. Реальное воплощение идей «матрицы». Вот только у них не было и быть не могло своего Избранного. И конечно, айон, вырабатываемый синтеками, был намного хуже настоящего, доступ к которому, в силу его редкости, имели лишь немногие. Фабричный айон только приглушал боль, а не избавлял от неё. Таково было мрачное настоящее – измученное постоянной болью человечество, выращиваемый на убой синтек-скот и процветающий психический каннибализм…

Один за другим люди расходились – ветер крепчал, и нахождение на обзорной площадке становилось малоприятным. Максим подождал, пока последний посетитель, точнее, посетительница, вызовет лифт, предпочитая не толпиться в металлической коробке. Вдвоём они зашли внутрь.

– Вы же Максим Грановьев, верно? – вдруг спросила девушка на чистейшем русском.

Максим не ожидал вопроса, погружённый в мысли, и вздрогнул. И ещё из-за того, что уже несколько лет не слышал родного языка. После секундной заминки он ответил:

– Да.

– А я вас узнала. – Девушка расплылась в улыбке. – Когда вы помогли тому мужчине, я сразу узнала вас. Вы мой кумир. С самого детства.

– Гм… я даже не знаю, что сказать… Спасибо? Кстати, у вас потрясающий русский.

Девушка покраснела:

– Да… спасибо. Я выучила его из-за вас. Кстати, меня зовут Венлинг.

– Что ж, Венлинг, я рад, что хоть кому-то служу положительным примером, – улыбнулся Максим.

– Ну что вы! У нас в университете только о вас и говорят. Особенно все обсуждают завтрашний Совет. До жути интересно, что же вы там такое нашли… я обязательно буду смотреть трансляцию!

Максим ещё раз улыбнулся, не зная, что ответить.

Лифт наконец-то добрался до первого этажа. Максим вышел в холл, Венлинг, поправив сумку на плече, поспешила за ним. Возле выхода из Джонт-Тауэра они остановились.

– Максим… – запинаясь, окликнула капитана Венлинг. – Может быть, если вы не против, конечно, мы… сходим куда-нибудь?

Максим посмотрел на вновь залившуюся краской девушку. Она действительно была очень симпатичной: милые азиатские черты лица, короткие чёрные волосы, совсем чуть-чуть косметики… в другой ситуации Максим не задумываясь согласился бы. Но, как сказала сама Венлинг, завтра Совет, и нужно было свести отвлекающие факторы к минимуму, даже если они сулили столь приятные перспективы.

– Венлинг, послушай… я бы с радостью провёл с тобой время, но не могу. Завтра важный день, и мне нужно подготовиться, понимаешь?

Улыбка девушки увяла:

– Да, конечно. Не знаю, что на меня нашло, Максим, извините меня…

– «Не извиняйся, если нет вины», – процитировал Максим слова древнего стихотворения. – Всё в порядке, ты здесь ни при чём. Просто мне надо побыть одному. Как-нибудь в другой раз. Время есть.

– Время есть, – согласилась девушка. Она достала из сумочки блокнот, что-то написала в нём, вырвала листок и протянула Максиму:

– Вы сами это сказали. Мой номер телефона. На всякий случай.

Максим усмехнулся. Бумага. Ну надо же.

– Хорошо, – сказал он, пряча листок в нагрудный карман. – Думаю, случай будет.

Венлинг засияла:

– Ну, тогда… всего хорошего, Максим.

Она развернулась и пошла вниз по улице.

– Венлинг!

Девушка обернулась. Максим подошёл к ней. Ему необходимо было поделиться с кем-нибудь своими мыслями, накопившимися за последние несколько часов. Или хотя бы их частью.

– Да, Максим?

– Посмотри наверх, Венлинг. – Он показал на ту часть неба, где находилось скопление Персея. – Посмотри вон туда. Ты знаешь, что там находится?

Девушка покачала головой.

– Там – наше будущее, Венлинг. Такое же великое, как наше прошлое, и такое же реальное, как наше настоящее. Ты меня понимаешь?