Счастье рядом

– Я знал.

Он собирает меню и, улыбаясь, исчезает в направлении бара, а я размышляю, будет ли у меня еще возможность поесть пасту с рагу, или это мой последний ужин здесь. Я еще не успела прогнать из головы дурные мысли, как официант принес бокалы с шампанским и поставил их перед нами.

Мы поднимаем бокалы за Лариссу и чокаемся, и вместе со звоном бокалов неприятное чувство снова возвращается ко мне. Я больше никогда не отпраздную с ней день рождения, никогда не чокнусь с ней. В следующем году в это же время они будут сидеть тут втроем. Они будут заказывать еду, а официант будет спрашивать, почему меня нет с ними. Они расскажут ему, он будет растерянно смотреть в пол, и наступит неприятная тишина. Мама будет вытирать слезы с глаз, а отец тяжело сглатывать. Но потом они будут есть и поднимать бокалы. Они будут скучать по мне, но их жизнь продолжится. Без меня. Они день за днем будут преодолевать эти мысли, и постепенно меня с каждым днем им будет не хватать все меньше.

А когда-то я и вовсе превращусь в воспоминание, которое потихоньку исчезает. Призрак, который преследует их тут и там. Я глотаю ком, скопившийся в горле, и смахиваю слезы, пока отец прокашливается и готовится произнести речь.

– Ларисса, моя дорогая, последние недели мы думали, что тебе могло бы принести радость, – улыбается он. – Что-нибудь, что сделает тебя счастливой. – Я смотрю на сестру. В ее светло-голубых глазах отражается пламя свечей, а на губах легкая улыбка. – Сколько я помню, ты никогда не боялась. Ничего. Даже будучи маленькой девочкой, ты была бесстрашной… Иногда нас это даже держало в напряжении, – он подмигивает ей. – Да, должен признать, на татуировки я мог и не соглашаться. – Ларисса ухмыляется и кивает. – Но ты хотела их, и тебя было не отговорить. – Он кладет свою руку поверх ее. – Мы не во всем соглашаемся друг с другом, но ты точно знаешь, чего хочешь, и идешь своей дорогой, и этим я горжусь.

Да, Ларисса всегда была смелой. Раньше я бы сказала, что смелость и глупость стоят рядом. Но Ларисса не глупая. У нее просто намного меньше страха, чем у меня. Пока я размышляла о том, что может пойти не так, она просто прыгала.

– Дорогая, ты всегда полагалась на свои чувства и никогда нас не разочаровывала, – он сует руку во внутренний карман пиджака, достает небольшую коробочку и ставит перед ней. – Поздравляю с днем рождения, сокровище.





Сладкие шестнадцать





В мой шестнадцатый день рождения мир был еще в порядке. По крайней мере, мне так казалось. Тогда еще не было мечтаний об Оскаре и страха перед смертью. Были только Тина, Алекс, я и наши наивные представления о будущем, которое никогда не наступит. Полтора года назад отец так же произносил тост, только тогда речь шла скорее об упорстве и интеллекте, а не о смелости и собственном пути. Мы так же сидели в «Медичи». Даже за этим же столом. И мы поднимали бокалы. За меня и все то, что меня ждет. Странная штука – жизнь. Кажется, все будет продолжаться так же, но так не будет. Она делает все, что захочет. Мы погружаемся в иллюзию под названием уверенность в завтрашнем дне.

Я отошла от темы. На чем я остановилась? Ах да, на моем шестнадцатилетии. Я до сих пор помню, как была счастлива. Может, неизвестность и есть счастье? Я не знаю. После выпитого шампанского родители передали мне конверт. Я и сейчас не до конца понимаю, зачем они это сделали. Я имею в виду, какой в этом был смысл? Возможно, они хотели сделать меня счастливой. Или создать видимость. В розовом конверте было три билета на самолет и бронь отеля. И через пару недель Тина, Алекс и я полетели на выходные в Лондон и заехали в Оксфорд. Я до сих пор помню, как чувствовала себя в тот момент, первый раз так далеко от дома. Помню запахи, звуки, которые я услышала, выйдя из поезда. Когда закрываю глаза, то снова оказываюсь там. В тот день я безнадежно влюбилась в этот город. В город и его атмосферу, в архитектуру и маленькие уличные кафе. Помню, как стояла на тротуаре, а голубое небо обнимало светлые каменные постройки, и в этот момент я поняла, что хочу здесь учиться. Я видела себя в консерватории. И была уверена, что в этом городе я встречу мужчину всей моей жизни и останусь тут навсегда. Сейчас, полтора года спустя, я знаю, что умру. Я встретила мужчину мечты не в Оксфорде, а в вагоне метро. И я никогда не буду учиться в университете, ни в Оксфорде, ни в любом другом.

Лариссе подарили электросамокат. Это так символично. Сестра следует по своему пути, в то время как мой заканчивается. Я могу представить ее на самокате, как она постепенно удаляется. Ее подарок недолговечный, в то время как мой был планом на будущее. И все, что от него осталось, – воспоминания и большая мечта, которая никогда не осуществится.

Когда официант приносит еду, общение прекращается, и картинки в моей голове заполняют сознание. Я слышу, как папа что-то обещает сестре, вижу, как она улыбается ему с облегчением. Но я не успеваю спросить, о чем идет речь, потому что меня отвлекает манящий вид соуса «Аврора», поэтому начинаю есть. Я одержима светло-оранжево-красными соусами для макарон. Я разглядываю свою семью. И, хотя каждый сам по себе, мы все равно вместе. Каждый находится в своем маленьком мирке из домашней пасты и рыбы-меч. Святое молчание. «Можно даже услышать звуки наслаждения», – думаю я и улыбаюсь. Странно, как все поменялось за последний год. Вообще все. Прежде всего, мне больше не шестнадцать. Я всегда была стара душой, находясь в молодом теле, но за последние полгода пугающе повзрослела.

Раньше в моей голове всплывала картина, какой я буду, когда вырасту. После того, как озвучили диагноз, эта картина, кажется, превратилась в карикатуру, и я старалась больше не думать об этом. Когда учишься жить, оглашение смертного приговора подобно сертификату, который означает окончание обучения. Я съедаю последнее равиоли и подумываю, не заказать ли мне еще макароны с рагу, но мой желудок скоро лопнет, а я еще обязательно должна съесть тирамису, поэтому беру чиабатту и макаю ее в соус.

Нет, мне больше не шестнадцать. А может, никогда и не было по-настоящему. Я так много думала, как будто пыталась за это время, которое у меня еще осталось, подумать обо всех вещах, которые могли бы произойти за всю жизнь. Я делаю глубокий вдох. Может, это и не было расточительством времени. Может, я такая, какая есть. Но последние недели посвящены моему желудку. У него нет шансов в борьбе против моего разума. Я чувствую, как последний кусочек хлеба, перемешанный с соусом, мягко тает во рту, и в этот момент я вспоминаю Оскара и дрожу от мурашек, бегущих по коже.

Да, может быть, жизнь делает все, что захочет, но, возможно, она знает, что делает. Наверное, я должна наконец осознать, что в моих руках не осталось ничего, кроме момента. Самое время признать это. Я не знаю, как лучше. У жизни намного больше опыта, чем у меня. Хоть я и никогда не управляла своей жизнью в полной мере, это прекрасно – передать бразды правления кому-то другому, несмотря на то, что мне тяжело смириться с этим.





Сладкая жизнь





Это впечатляюще. Совершенно неважно, насколько я сытая, но для кусочка тирамису всегда найду место. Не имеет значения, сколько я съела до этого. Местечко найдется. Стоит признаться, после этого мне всегда становится плохо. Но это тошнотворное состояние стоит того. Я довольно откладываю вилку и не обращаю внимание на колющие боли на вдохе, они, по крайней мере, никак не связаны с моим сломанным сердцем и отсутствующей легочной артерией.

– Я должен кое-что сказать, – папа берет белоснежную тканевую салфетку. Мы ожидающе смотрим на него, пока он вытирает рот и затем кладет салфетку на стол. – Речь идет о деле Петерсена.

– Нет, пожалуйста, – Ларисса раздраженно закатывает глаза. При разговоре на любую другую тему мама могла бы взять себя в руки, но сейчас она просто сжала губы.

– Я откажусь от дела.

Мы в недоумении смотрим на него. Вопросы витают над головами как выноски с текстом, но мы не можем ничего сказать, словно нас парализовало. Первой отходит мама. Она откашливается и с придыханием произносит:

– Что? – она говорит так тихо, как будто он сказал что-то неприличное. Что-то такое, что нельзя произносить вслух на публике. – Ты… ты откажешься от дела?

– Да, я откажусь от дела, – отвечает отец и нежно улыбается. – Я хочу проводить больше времени с семьей.

Озвучив это, он смотрит на меня, и я не знаю, как должна на это реагировать. Я должна радоваться? У него были месяцы. Месяцы. Но он продолжал работать. Не сосчитать, как часто мне хотелось видеть его больше. Как часто мне хотелось, чтобы он наконец отказался от этого проклятого дела. Я смотрю на Лариссу, она улыбается. Все улыбаются. Кроме меня.

– Это замечательная новость, – говорит мама, и ее глаза наполняются слезами.

– Я тоже так считаю, – отвечает Ларисса.

Все смотрят на меня. Три пары глаз сверлят меня взглядом в ожидании, и я точно знаю, что в этот момент думает моя сестра: «Скажи спасибо, ведь он сделал это только ради тебя. Ради нас он бы не сделал ничего подобного». А я думаю: «Если бы один из вас умирал, он поступил бы так же. Я, честно сказать, с удовольствием бы продолжила жить». Но мы обе молчим, потому что знаем, как родители относятся к скандалам на публике.

– Тесса, любимая, а ты что думаешь? – спрашивает он и кладет свою теплую руку поверх моей. Я хочу что-нибудь ответить, но мой язык онемел. Как на приеме у зубного. Как будто подействовала анестезия. – Дорогая?

Я прокашлялась:


– Ты это делаешь из-за меня?

Он смотрит на меня какое-то время, затем отвечает:

– Да, поэтому тоже.

– Я… – начинаю говорить, но останавливаюсь.

– Продолжай, – мягким голосом говорит он и подбадривающе улыбается, но я не знаю, что должна сказать.

Сейчас неподходящее время. Я хочу аккуратно преподнести им это. Без Лариссы и ее взгляда. Внезапно мне становится ясно, что не будет подходящего момента, чтобы рассказать семье о том, что последние недели мне хотелось бы провести с Оскаром. Без них. Я причиню им боль, хотя не хочу этого. Они обидятся, а мама будет ужасно плакать. Может, с моей стороны это эгоистично, но это мое последнее лето. И я хочу провести его с Оскаром. Я хочу ехать с ним по нашему маршруту и копить в памяти воспоминания до конца дней.

– О чем ты думаешь, милая?

– Я… – напряженно сглатываю и слышу, как произношу: – Меня не будет с вами.

– Что значит, тебя не будет с нами? – папа в недоумении смотрит на меня.

– Я хотела подождать с этим до конца ужина.

– С чем ты хотела подождать? – спрашивает он, и его голос звучит не как голос моего отца, а как голос серьезного адвоката, который не терпит нечетких ответов.

– Мы с Оскаром едем в Италию.

– Что?! – он спрашивает так громко, что люди за соседними столиками оборачиваются. Когда он замечает взгляды, направленные на нас, то берет себя в руки, потому что знает, что мама не выносит подобные ситуации. Он растягивает губы в кривой улыбке, а затем он сжимает мою руку и шепчет: – Ни за что на свете. Ты останешься со своей семьей, поняла?

– Я этого не сделаю, – спокойно отвечаю я.

– Ты никуда не поедешь. Ни одна, ни с парнем, которого ты едва знаешь.

– Почему нет? – я вытаскиваю свою руку из-под его.

– Очень просто. Потому что семья на первом месте, – говорит он сквозь зубы, потом взглядом ищет официанта и взмахом руки просит принести счет.

– Да? И с какого же это момента? – отвечаю я.

– Что, прости? – Отчаяние в его глазах заставляет меня сглотнуть.

– Как давно семья стоит на первом месте?

– Всегда стояла, – резко отвечает он.

– Странно, – говорю я. – Я несколько месяцев была дома. А где был ты?

– Я работал, – раздраженно отвечает он. – И не мог отложить все дела только потому… – он обрывает предложение.

– Только потому, что я умираю?

Я вижу, как мама делает испуганный вдох. Но молчит. И Ларисса молчит. Мы с отцом смотрим друг на друга, словно видимся впервые. Его образованное лицо вдруг стало эмоциональным. Он всегда был идеальным отцом, а я идеальной дочерью. Мое предыдущее «я» обрадовалось бы тому, что он вернется домой. Но о прежнем «я» не может быть и речи.

– Как ты можешь говорить такое? – упрекает меня он.

– Папа, ты отказываешься от дела не потому, что хочешь нас видеть чаще, а потому, что будешь жалеть потом, если не сделаешь этого сейчас.

– Тесса! – мама в шоке.

– Но это правда, – говорю я, качая головой удивительно спокойно. – Неужели один из нас должен умереть, чтобы ты посвящал нам больше времени? – Его взгляд – это смешение ярости и осознания вины. – Я точно не откажусь от последнего лета только потому, что ты вдруг вспомнил, что у тебя есть семья.

– Тесса, хватит! – разгневанно шипит он на меня и взглядом ищет помощи у мамы. – Может, ты тоже хочешь что-то сказать? – Громкие взгляды заполняют тишину. Я вижу упреки в его глазах и внутренний конфликт в ее. – Грета?!

– Она должна поехать, – отвечает мама и смотрит на меня.

– Что?! – его голос надламывается. – Ты совсем с ума сошла? Ты хочешь отпустить нашу дочь с совершенно незнакомым мальчишкой?

– Не бойся, папа, я не сделаю вас молодыми бабушкой и дедушкой, – говорю я с горечью.

Официант приближается к нашему столику, и отец понижает голос.

– Мы продолжим разговор дома, Тесса. Мы еще не закончили.

– Нет, мы закончили, – спокойно отвечаю я и встаю. – Я поеду, папа, и ты меня не остановишь.

Последнее, что я вижу, выходя из ресторана, – лицо моей сестры. Она улыбается. И эта улыбка тепло провожает меня наружу, в прохладную летнюю ночь.