Счастье рядом

– Тесса, я прошу тебя! – сердится она.

– Черт, мама, это всего лишь дурацкая упаковка!

– Да, именно так это и выглядит, – возмущается мама. – Я утром испекла два пирога, сходила за покупками и упаковала все подарки, а ты не можешь довести до конца одно единственное… – она обрывает предложение на середине и шокированно смотрит на меня. Будто она забылась, и тут ей вдруг вспомнилось, что я могу в любую секунду умереть, а последние слова, которые она мне сказала, будут неприятными. Первый раз за несколько месяцев она снова была настоящей. Как до того, когда я получила пожизненный абонемент. – Я… – шепотом начинает она и качает головой.

– Что?

– Я еще раз упакую его. Тогда он будет гармонировать с другими.

– Нет, ты не будешь этого делать, – говорю я спокойно.

– Что, прости?

– Ты хотела, чтобы я его упаковала, – я это сделала.

– Но не так!

– Для тебя недостаточно идеально? – сердито спрашиваю я и отбрасываю одеяло.

– Достаточно идеально? – улыбается она снисходительно. – Этот пакетик далек от идеала, для него даже сложно подобрать слово!

– Это «замечательно», – говорю я и встаю с кровати. – Правда замечательно.

– Ты считаешь это красивым?

Я разочарованно качаю головой.

– Какая вообще разница? – спрашиваю я раздраженно. – Ларисса разорвет эту дебильную упаковку и отправит в мусорное ведро. – Я смотрю на нее ядовитым взглядом. – Это не что иное, как симпатичный мусор! Прям как я!

Лицо матери каменеет. Как будто мои слова были ножом в ее спину.

– Как ты можешь говорить такое?

– Ну, потому что это правда, – отвечаю я. – Может, у тебя есть время накрахмаливать салфетки и красиво упаковывать подарки! – кричу я. – У меня нет времени!

– Я… – снова начинает она, но не заканчивает, а вместо этого наклоняется за подарком, и я в этот момент решительным шагом отступаю на другой конец комнаты. – Как это понимать? – она шокирована. – Ты совсем из ума выжила?

– Я сказала тебе, оставь все как есть, – отвечаю я спокойно. – Так было задумано.

Тишина. Она делает шаг назад и смотрит на меня. Так, будто не видела вечность. Как будто я чужой человек, похожий на ее дочь, но не она.

– Что я тебе сделала?

– Что ты мне сделала? – спрашиваю я, качая головой. Обманывала меня всю жизнь.

– Почему ты так злишься на меня? – ее глаза ищут объяснений в моем взгляде. Даже если грустит, она все равно прекрасна. Мы так, черт возьми, похожи, но я не такая, как моя мать. Я только выгляжу как она. – Тебе нужен кто-то, кого бы ты могла ненавидеть? Так?

– Нет, это не так.

– А что тогда?

– Я потратила свою жизнь впустую, – говорю я. – А ты это допустила.

– А что мне оставалось делать? – растерянно спрашивает она. – Вынуждать тебя выходить на улицу?

– Может, и так.

– Я всегда тебе говорила, что ты должна жить здесь и сейчас! Что ты должна пользоваться моментом и пережить как можно больше событий, – ее голос полон отчаяния. – Я хотела, чтобы ты веселилась!

– Если бы я каждые выходные куда-нибудь ходила, это не стало бы проблемой? – спрашиваю я и приподнимаю брови. – Мне можно было бы приводить мальчиков домой и напиваться?

– В меру это было бы нестрашно.

– Так почему же ты тогда хвасталась перед другими, что я у тебя такая?

– Что? Какая?

– Что я никогда не доставляю проблем и правильно расставляю приоритеты, – я выделяю слова «правильно расставляю», так как она говорила именно так своей подруге. – Ты рассказывала всем, что я перепрыгнула класс, – говорю я, и она уводит взгляд. – При первой возможности ты упоминала, что я буду учиться в престижном университете и закончу школу, будучи лучшей ученицей в классе…

– Хорошо, так действительно было, – сдается она. – Но я никогда не говорила, что ты должна делать! – Единственная слеза катится по ее щеке. – Конечно, я гордилась тобой и до сих пор горжусь, но я никогда не ждала от тебя, что ты перепрыгнешь класс или будешь получать только высокие оценки. Для меня все это было неважно!

– Да, конечно, – пренебрежительно говорю я.


– Я заставляла тебя учиться? Запрещала тебе встречаться с подругами?

– Нет, но…

– Нет, я этого не делала! – кричит она. – Я никогда не запрещала тебе гулять и никогда не настаивала на том, что у тебя должны быть только хорошие оценки! – Я хочу кое-что сказать, но она качает головой и поднимает руку. – У Лариссы никогда не было хороших оценок, и она делает все, что ей вздумается! Разве я пыталась ее изменить? Нет! – она с яростью смотрит на меня. – Ты всегда все схватывала быстро, и поэтому у тебя были хорошие оценки! Это никак не связано со мной!

– Ну конечно! Я хотела, чтобы вы мной гордились!

– Чушь! – качает она головой. – Это ты хотела поступить в престижный университет, ты хотела во всем быть лучшей, – она захлебывается словами. – Ты всего этого хотела!

Я стою и пытаюсь найти аргументы в свою пользу. Но их нет. Она права. Каждое слово – правда. Я не хотела выходить из дома. Я хотела читать и размышлять. Скучные мысли мне казались увлекательнее, чем мир, который меня ждал. В нем не было ничего для меня. На улице только мальчишки из моей школы, больные на голову. Незрелые идиоты с проблемной кожей. А все эти гнилые тусовки были только лишь предлогом для плохого секса. Но я не хотела плохого секса, я хотела отличного секса. Идеальный первый раз, с подходящим мальчиком в нужное время. Но я его пропустила, как и все остальное. Внезапно я увидела это. Четко и ясно. Правда режет глаза. Я сама себя ограничивала, загнала в угол и обрекла на одиночество. У меня было слишком много целей и очень мало времени.

– Веришь ты мне или нет, – шепчет мама в тишину, – я всего лишь хотела, чтобы ты была счастлива, – ее голос дрожит, а грудная клетка поднимается от каждого вдоха. Я не хочу верить ее словам, но делаю это. Я вижу это в ее глазах. Она хотела, чтобы я была счастлива, но мне хотелось быть необычной.

– Ты права, – говорю я тихо. – Я так хотела. Хотела выделиться. Хотела построить свою жизнь.

– Я знаю, дорогая, – говорит она и сглатывает. – Я знаю.

– Знаешь почему?

Она вопрошающе качает головой.

– Нет. Почему?

– Потому что большую часть детства я думала, что скоро умру… – Я прокашливаюсь. – Потому что так часто лежала в больнице и ждала смерти. – Слезы накатывают на глаза и стекают по лицу. – Я думала, что смогу победить болезнь. Думала, у меня будет время! – Я чувствую, как внутри нарастает ярость, поэтому сжимаю руки в кулаки и дрожу от напряжения. – Но у меня не было времени. Я могла так же ходить на вечеринки, принимать наркотики и спать с первыми встречными. Или водить машину пьяной или без прав! – Не хочу снова плакать, но дамбу прорвало. – Я все всегда делала правильно, и именно это было неправильным, – всхлипываю я. – Я могла делать все что угодно, но не делала ничего! Совсем ничего! – кричу я изо всех сил, и мама вздрагивает от страха, поэтому заставляю себя дышать спокойнее. – Я не знаю, что останется после меня… – Она видит мои глаза, полные слез. – И в этом виновата ты!

– Что? – спрашивает она дрожащим голосом. Пару секунд мы смотрим друг на друга, как будто пытаемся что-то найти. Любовь. Доверие. Нет ничего, что было раньше. – Раньше мы были так близки, ты и я, – шепчет она, и от ее взгляда что-то глубоко внутри меня сжимается. Мое сломанное сердце пускает по телу адреналин, а в животе ком, такой, как обычно выглядит куча сырых вещей, которую только что достали из стиральной машинки. – Что случилось с нами? – ее голос срывается. – Или когда это началось?

Я вытираю слезы с лица, а затем отвечаю:

– Если быть точным, восемь недель и шесть дней назад.

Смотрю на мать, но она не может уследить за ходом моих мыслей, и я сомневаюсь, что ей удастся подобрать ответ.

– Что?

– Ровно восемь недель и шесть дней назад, когда я искала прививочный паспорт. Помнишь, доктор Майнфельдер просил меня принести его на следующий прием? – Я вспоминаю, как копалась в многочисленных папках в кабинете отца. – Я спросила, можешь ли ты мне помочь, но ты спешила. – Я смотрю на нее. – Ты направлялась к двери, я думаю, тебе нужно было что-то забрать, уже не помню что, но что-то очень важное. Ты была одета в темно-синий костюм, вышитый бисером. – Она разглядывает меня и сглатывает. – По какой-то причине тебе нужно было срочно уйти, ты еще разговаривала по телефону, помнишь?

– Смутно, – говорит она шепотом.

– У тебя было плохое настроение, а я раздражала тебя своими вопросами.

– Я не помню этого.

– Ты направлялась к машине и сказала, что мне нужно поискать в гараже, – говорю я тихим голосом. – Там-то я все и нашла.

Услышав эти слова, она закрывает глаза. Теперь ей все стало понятно.





Сплетни





Настроение как будто выброшено в мусорное ведро. Такое ощущение, что я прыгнула в свинцовых ботинках в фонтан. Что за идиотский день. И судороги внизу живота не делают ситуацию лучше. Я тону. Возможно, все мы тонем в этой печальной попытке сделать вид, что все хорошо. Снаружи это выглядит так, но внутри меня разворачиваются настоящие бои. Как будто за столом сидят наши оболочки. Они нацепили счастливые маски и играют маму, папу, детей. Все улыбаются, но каждый на самом деле в своем мире. Наши мысли кружат вокруг наших проблем, как кружит коршун над умирающим животным.

Ларисса и Бастиан, очевидно, рассорились, мама старается не смотреть на меня, а папа каждые две минуты заглядывает в проклятый телефон. Было бы неплохо, если бы иногда он тратил на нас хотя бы половину того времени, которое он тратит на эту дурацкую штуковину. Мне кажется, если бы он стоял перед выбором, кого вытаскивать из пожара, меня или телефон, он бы на секунду задумался, ведь мне осталось недолго, а его iPhone практически новый.

– Кто-нибудь хочет еще кофе? – спрашивает мама практически шепотом, так что стук вилок по тарелкам почти заглушает ее голос.

Мне даже становится жаль ее в какой-то момент. Она делает столько работы по дому. И во все, что она делает, вкладывает свою любовь. В декорирование стола, в украшение торта, в то, как она расположила кучу разноцветных свечей. Любовь чувствуется в каждом кусочке собственно испеченного пирога и кропотливо уложенных салфетках. Мой взгляд падает на подарки, расположенные на краю стола. Они искусно оформлены, словно для витрин очень дорогого магазина. Несмотря на это, все чувствуют себя несчастными. Ларисса со злостью жует кусок пирога, и то, как она смотрит на Бастиана, не оставляет сомнений в ее желании, чтобы это был кусок его самого. И я даже не хочу думать, какой именно. Мама подкладывает Бастиану добавки против его воли, а папа как дикий стучит по экрану телефона. Внезапно он откладывает мобильный и улыбается Лариссе. Сейчас он либо произнесет отцовское праздничное поздравление, либо извинится и снова сбежит в офис.

– Ларисса, сокровище, ты знаешь, что я представляю интересы твоей учительницы по немецкому в одном неприятном деле, – говорит он и бережно кладет свою руку на ее. – Почему ты сама не рассказала нам, что у тебя самое лучшее сочинение в классе? – Он достает что-то из внутреннего кармана пиджака. Это два листа бумаги, сложенные пополам. – Я еще не успел прочитать его, но сейчас это исправлю…

Вилка Лариссы со звоном падает на тарелку, перебивая его слова, отчего наша мама вздрагивает, а я смотрю на Бастиана, который сейчас с удовольствием находился бы в другом месте.

– Что? – резко спрашивает Ларисса.

– Да, госпожа Йохимсен отправила мне твое сочинение, – растерянно говорит он. – Я распечатал его в офисе, чтобы мы с мамой могли его прочитать, – он с удивлением смотрит то на Лариссу, то на маму. – Госпожа Йохимсен считает, оно написано для Т…

– Нет! – рассерженно орет Ларисса и наклоняется над столом. – Я не хочу, чтобы вы его читали!