Самая темная ночь

Когда Нина проснулась, она лежала на кровати – в чистой постели с настоящим матрасом и белоснежными простынями, а под головой у нее была сказочно мягкая подушка. Комнату пронизывал солнечный свет, одно окно было распахнуто настежь, и она слышала детские голоса и заливистый смех, долетавшие со двора.

Дети.

Нина заморгала, попыталась поднести руку к лицу, чтобы протереть глаза, но сил хватило только поднять ее на сантиметр, и рука упала обратно, на чистое одеяло.

– Ты очнулась!

В углу комнаты сидела Стелла. Она отложила книгу, которую читала, – книгу, настоящую книгу! – и пересела на краешек кровати.

– Что случилось? – нетерпеливо спросила Нина. – Мы шли по какой-то дороге, ты помогала мне держаться на ногах…

– Ты не помнишь, как мы добрались до лагеря?

– Кажется… Не знаю. Ты говорила, мы почти дошли. И еще обещала, что там будут врачи и что мы никогда больше не увидим oberaufseherin Клап.

– Да, верно! Мы сейчас в Терезине, рядом с Прагой. Тебя сразу доставили в больницу и поместили в карантин. Я боялась, что они бросят тебя умирать или просто убьют… Но медсестры – у них здесь настоящие медсестры и врачи из Красного Креста, представляешь? – они пообещали, что позаботятся о тебе. И позаботились.

– Как долго я болела?

– Мы прибыли сюда двадцать первого апреля, но меня к тебе пустили только на прошлой неделе.

– Ох… – пробормотала Нина. Разговор уже вымотал ее, лишил последних сил, но нужно было задать Стелле еще один вопрос. – Война закончилась?





* * *


Когда она снова проснулась, Стелла сидела на прежнем месте, и при виде ее довольного личика Нина расплакалась.

– Почему ты плачешь?

– Не знаю. Так приятно видеть, что ты улыбаешься. И по-моему, ты немножко поправилась.

– Совсем немножко. Персонал за этим строго следит – если после голодания сразу съесть очень много, можно заболеть, так что нам всем прописали диету. Медсестры говорят, вес надо набирать медленно.

– А война…

– Закончилась! Больше недели назад. Советские войска пришли сюда седьмого мая, а на следующий день закончилась война. Я просила медсестер сказать тебе об этом, но ты тогда, наверное, все время спала. Неужели правда не слышала, как радостно кричали люди и сигналили машины?

Нина покачала головой:

– Ничего не слышала. Какое сегодня число?

– Шестнадцатое.

– Твой день рождения, – вспомнила Нина. – Поздравляю, милая. Спасибо, что осталась со мной.

– Как будто я могла тебя бросить!.. Ой, совсем забыла! Медсестры из Красного Креста собирали у всех письма родственникам, обещали отправить. Я написала твоим, что ты заболела, но уже идешь на поправку.

– А как же ты узнала адрес?

– Ну, ты же говорила мне, что Меццо-Чель – маленькая деревенька. Поэтому в адресе я написала только имя твоего мужа – Никколо Джерарди, в Меццо-Чель. Как думаешь, почтальон его найдет?

Нина кивнула и крепко сжала руку Сетеллы, стараясь не заплакать.

– Да, – солгала она. – Конечно, найдет.





Глава 31




В начале июня их перевели в пражский госпиталь, хотя Нина убеждала врачей, что она уже достаточно окрепла для того, чтобы отправиться домой. Врачи ее сочувственно выслушивали, но проявляли непреклонность: ее не выпишут, пока она не наберет еще десяток кило и пока легкие у нее не очистятся, потому что развился плеврит. Стеллу, как несовершеннолетнюю, тоже не могли отпустить без сопровождения взрослого.

Так что они ждали. Нина писала Розе каждую неделю, хоть и сомневалась, что ее письма дойдут до адресата, да и многого поведать на бумаге золовке, которая находилась так далеко, она не могла. И все же Нина исправно передавала письма каждый понедельник и ждала ответа, но весточки от Розы все не приходили.


По невероятно удачному стечению обстоятельств, главный врач госпиталя увидел девичью фамилию Нины на каком-то бланке, который попал к нему на рабочий стол.

– Вы не родственница Габриэле Мацина, нефролога?

– Он мой отец. Его убили в Биркенау.

– Как жаль это слышать… Я был с ним знаком – он приезжал читать лекции в нашем университете, а потом мы разговорились на званом ужине. У вас… остались еще родственники?

– Да. Семья моего мужа живет в окрестностях Бассано. Когда меня выпишут?

– Скоро. Обещаю.

Доктор Коллер с тех пор навещал Нину почти каждый день и проявлял интерес не только к ее здоровью, но и к планам на будущее. Он был очень деликатен, однако высказал вежливое сомнение в том, что простая сельская жизнь достойна дочери Габриэле Мацина.

– Теперь, когда ваш муж погиб, у вас нет необходимости возвращаться в деревню, в глушь, хоть его родственники и были добры к вам.

– Мое место рядом с ними. Там мой дом. Они моя семья.

– Я понимаю, понимаю. Однако ваши родители хотели, чтобы вы получили хорошее образование, ведь так? Я знаю, вам не дали закончить школу, но вы умная девушка, и, если годик позанимаетесь с репетитором, уверен, вам будет легко сдать вступительные экзамены.

– Не знаю… Я должна заботиться о дочери.

– И все же подумайте о том, что я сказал. У вашего отца было много друзей, которые с радостью вам помогут. Ваши познания в практической медицине и сейчас весьма недурны.

– И что же вы посоветуете мне, доктор Коллер? – в конце концов спросила Нина.

– Поступить в медучилище. Уверен, ваш отец, будь он жив, тоже посоветовал бы вам хотя бы попробовать. Вы очень способная – наши беседы за последние несколько недель меня в этом всецело убедили.

Доктор Коллер действительно верил в нее – это льстило Нине и очень ее вдохновляло, но планы, которые он для нее построил, она собиралась отложить на потом. В тот момент единственным ее желанием было поскорее вернуться в Меццо-Чель. Возможно, однажды она снова пойдет учиться. Когда-нибудь, в один прекрасный день…

В середине сентября врачи решили, что Нина и Стелла достаточно окрепли для путешествия. Никто не пытался их разлучить, хотя доктор Коллер и высказал мнение о том, что Нина еще слишком молода, чтобы взять под опеку подростка.

– Одно дело – нянчить в вашем возрасте младенца, но вы же и сама немногим старше Стеллы. Возможно, будет лучше найти для нее хороший приют и…

– Нет, ни за что, – перебила врача Нина. – Стелла поедет со мной. Ее в Меццо-Чель ждет настоящая семья.

Домой Нина и Стелла ехали в невообразимой роскоши – в пассажирском купе третьего класса с обитыми мягкой тканью сиденьями, с окном, которое можно было открывать и закрывать, и с туалетом в конце каждого вагона, а несколько раз в день проводница прикатывала к ним тележку с чаем. У них с собой был свежий хлеб, сыр и яблоки – подарок от одной из медсестер, – а доктор Коллер дал Нине в дорогу десять долларов. Проводница была счастлива получить пятьдесят центов за восемь чашек чая – по две в день для каждой за все время пути до Мюнхена. В Мюнхене Нина и Стелла сели на автобус, шедший на юг, на базу союзников в Миттенвальде на австрийской границе. Там им обеим и другим пассажирам, которые были беженцами, возвращавшимися домой, выдали новые документы и невообразимую сумму – пятьсот лир на человека. Из страха, что их ограбят, Нина и Стелла решили понадежнее спрятать деньги – заперлись в ближайшей уборной, отпороли подкладку на новом пальто Нины – это был еще один подарок от персонала госпиталя – и зашили купюры между слоями ткани.

Потом еще один нескончаемый день они тряслись в кузове огромного грузовика «Дженерал Моторс» до Инсбрука. Дорога была утомительная, зато американские солдаты вели себя вежливо, уважительно и щедро делились с девушками сэндвичами и шоколадом. В австрийском городе Нина со Стеллой купили билеты на поезд, отправлявшийся на юг, в Италию, – перевал Бреннер наконец-то снова был открыт, и через день они уже должны были оказаться в Бассано.





* * *


– Прошу прощения, синьора, но сегодня вечером поездов больше не будет.

Смотритель железнодорожной станции в Больцано был на редкость любезен и, конечно, не желал Нине зла, но почему-то решил всеми силами воспрепятствовать ее возвращению домой. По крайней мере, так казалось Нине, которая была сыта по горло всеми на свете поездами, станциями и вокзалами, которые находились слишком далеко от Меццо-Чель.

– Но в расписании значится поезд на Бассано-дель-Граппа в семь тридцать. У нас есть билеты – вот, смотрите.

Поезд из Инсбрука доставил их со Стеллой сюда с опозданием на три часа, но было всего семь вечера, а значит, они не могли пропустить пересадку.

– Ваши билеты в полном порядке, но поезда сегодня вечером не будет. – Смотритель развел руками с подобающим скорбным видом. – Поезд отправится утром, ждать не так уж и долго.

– Недолго. Что ж… Где тут можно переночевать?

– Вы имеете в виду гостиницу? Могу порекомендовать вам…

– Нет, спасибо. Я имею в виду комнату ожидания. Мне бы не хотелось покидать станцию.

Когда-нибудь она прогуляется по Больцано, но не сейчас, решила Нина. Сейчас воспоминания о Виа-Резия были слишком свежи – те дни в пересыльном лагере еще снились ей в кошмарах.

– Хорошо. Комната ожидания у нас открыта для пассажиров всю ночь, сторож всегда поблизости. Добро пожаловать.

Они со Стеллой без труда отыскали комнату ожидания, устроились на сиденьях в дальнем углу небольшого помещения, и Нина заглянула в свою сумку проверить, не осталось ли у них еды на ужин. В этом плане удача ее не покинула – на дне завалялись пара увядших, но не подгнивших яблок, крохотный кусочек сыра в вощеной бумаге и черствый-пречерствый ломоть ржаного хлеба, от которого Стелла отказалась утром. Однако они обе проголодались, до дома был еще целый день пути, а может, и больше, поэтому яблоки с сыром Нина приберегла для девочки, а сама решила, что постарается разжевать и проглотить ржаной сухарь, который неприятно напоминал о тех отбросах, что в лагере назывались пищей.

Нина ужасно устала – в поезде из Праги в Мюнхен она совсем не спала, а потом ей удалось лишь немного подремать у Стеллы на плече в другом поезде и в автобусе. Она устала, но сейчас нетерпение не давало ей заснуть, а стрелки часов еще не доползли и до половины восьмого.

Хорошо бы нашлось что-нибудь почитать – она не привередливая, сгодится и выброшенная газета.

– Пойду пройдусь, – сказала Нина девочке. – Я недалеко.