Самая темная ночь
Часть 18 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он знает итальянский? – спросила Нина.
– Очень плохо, но достаточно, чтобы понимать простые указания.
– Хорошо. Я начну с того, что разрежу и вытащу нитку разошедшегося шва. Постараюсь сделать это быстро.
Ножницы защелкали. Солдат сидел ровно, только вздрогнул слегка, когда она вытаскивала остатки нитки.
После этого Нина промыла рану и доверила Нико смазать кожу вокруг йодом, а Розе – полить холодной водой из чайника.
– Видите вот эти омертвевшие участки по краям пореза? Мне нужно их удалить. Это будет не слишком больно, но вам лучше не смотреть, а то затошнит, – сказала Нина юноше. – Можете отвернуться?
Она подождала, пока Майер уставится в сторону, и взяла бритвенное лезвие.
– Ну вот, почти всё.
Теперь осталось аккуратно зашить порез.
– Знаю, это больно, но я отличная швея, у вас даже шрама не останется… Так, уже заканчиваю… Самое худшее позади… Почти готово… Всё!
Про швею – это была чистая правда. Папа заставлял ее практиковаться в наложении швов на спелых помидорах – говорил, если ей удастся зашить разрез на тончайшей помидорной кожице, то со всем остальным она справится без труда.
Нина закончила свою работу, еще раз намазав порез йодом и забинтовав руку Майера так, чтобы большой палец не соприкасался с остальными.
– Ну вот. Теперь можете дать ему еще разок глотнуть из фляги, что бы у вас там ни было, – обратилась она к Цвергеру.
– Добрый немецкий шнапс, – подсказал тот.
– А. Но все-таки не давайте слишком много, а то еще ко всему прочему у него завтра утром голова болеть будет. Вы помните, что я сказала насчет повязок? Рана всегда должна оставаться чистой и сухой. И ему нельзя работать этой рукой, пока порез не затянется.
Цвергер перевел все это, а когда он закончил, Майер вскинул на Нину мутноватый взгляд и попытался улыбнуться:
– Спасибо, синьора.
– Мы рады, что смогли помочь, – сказал Нико, избавив ее от необходимости отвечать самой. – Не хочу показаться негостеприимным, Карл, но у меня уйма дел на сегодня. Вам нужно от нас что-то еще?
– Нет. Сегодня – нет.
Возможно, Нине захотелось выдать желаемое за действительное, но ей показалось, что в голосе и поведении Цвергера перестал сквозить затаенный гнев.
– Есть ли возможность оставить мальчиков на ферме? – спросил Нико. – Отец у нас не молодеет, очень нужна помощь.
Цвергер медленно кивнул, задумчиво глядя на поднос в руках у Нины:
– Пока что такая возможность есть. С этим я вам помогу.
– Благодарю. И спасибо, что заглянул к нам. Рад был с тобой повидаться.
После отъезда Цвергера с солдатами Роза продемонстрировала чудеса терпения – она выждала целых пять минут, прежде чем наброситься на брата:
– «Рад был с тобой повидаться»?! С фашистом?!
– Разумеется нет. Но я, по крайней мере, добился от него согласия оставить наших мальчиков на ферме. Если бы я нагрубил ему, это нам ничего не дало бы.
– Возможно, ты прав. Только не надо было делать такое… такое радостное лицо.
– Ничего радостного в том, что произошло сегодня, не было. Начиная с того, что он заставил Нину зашить порез тому мальчишке.
– Думаешь, теперь он оставит нас в покое?
– Будем молиться о том, чтобы оставил.
* * *
Той же ночью, уже лежа в постели, Нина спросила:
– Цвергер приезжал сюда из-за тех людей, которым ты помог, да?
В комнате было невыносимо холодно, нагретые кирпичи в изножье кровати давно остыли, и только поэтому, как убеждала себя девушка, они с Нико сейчас лежали так близко друг друг – она почти что уткнулась лицом ему в грудь, а его рука покоилась у нее на спине.
– Нет. Если бы у него было хоть малейшее подозрение на мой счет, он привел бы сюда взвод солдат, и они бы от фермы камня на камне не оставили. Я правда думаю, что ему просто было любопытно со мной повидаться, посмотреть, каким я стал, и главное – показать мне, каким стал он.
– Правда? И всё?
– Да. Но так или иначе, он служит в СД, а это сборище отъявленных мерзавцев. И самый главный негодяй там – Даннекер, который ими командует. Если Цвергер заявится снова, когда меня не будет дома, и особенно если он приведет с собой других нацистов из СД, тебе обязательно нужно спрятаться. Едва их увидишь – беги на чердак, не раздумывая. Я оставлю лестницу под кроватью, чтобы ты смогла забраться наверх без посторонней помощи. Пообещай мне, что так и сделаешь.
– Обещаю.
– Нам уже спать пора, но я никак не могу успокоиться после встречи с Цвергером, – признался Нико. – Давно не вспоминал о временах учебы в семинарии.
– Почему тебя решили туда отправить? – спросила Нина. – Или ты сам выбрал свой путь?
– Если честно, тогда я был слишком мал, чтобы понимать, чего на самом деле хочу. Я хорошо учился в школе, и отец Бернарди настоял на том, чтобы я не бросал учебу. А потом… Потом все случилось само собой. Он спросил моих родителей, не возражают ли они против того, чтобы их сын стал священником, и справится ли семья на ферме без меня, если я уеду учиться в семинарию. И конечно, мать с отцом согласились меня отпустить. Для них это была величайшая честь.
– А твоего мнения разве никто не спросил?
– Спросили, но в подробности не вдавались. По крайней мере, насколько я помню. Еще я помню, в какой бешеный восторг пришел от того, что смогу уехать с фермы, прочь от привычной жизни, которая казалась мне бесконечной каторгой.
– И долго тебе пришлось учиться?
– Сначала я жил в интернате в Асоло, а когда закончил последний класс в восемнадцать лет, поступил в семинарию в Падуе. Домой вернулся, когда мне было двадцать три.
– Значит, теперь тебе всего двадцать шесть? Я думала, ты старше.
– Надеюсь, это комплимент?
– Глупо, конечно, но да.
– Мне оставалось учиться еще год до посвящения в сан, но сомнения у меня возникли задолго до того, как мне пришлось уехать.
– Ты с кем-нибудь говорил об этом?
– Только с отцом Бернарди. Он способствовал моему поступлению в семинарию, и он же оказался первым человеком, который понял, почему я рад был отказаться от этого пути.
Они лежали какое-то время молча, затем рука Нико крепче сжалась на ее плече:
– У меня есть и другие новости. Обнародован новый указ.
– Какой?
– Все евреи подлежат аресту и отправке в лагеря, а вся их собственность должна быть конфискована.
– Когда об этом было объявлено? – спросила Нина, чувствуя, как по позвоночнику прокатывается ледяная волна.
– На следующий день после первого визита Цвергера. Первого декабря. Ты тогда на эту тему не заговаривала, и я подумал, что ты, наверное, не слышала. Решил промолчать, потому что не хотел тебя расстраивать.
– Мы несколько вечеров не слушали радио – тут отключали электричество. Аресты уже начались?
– Да. На всей территории страны, подконтрольной немцам.
– И в Венеции?
– Не знаю. Пытаюсь навести справки, но приходится быть осторожным – если не те люди узнают, что я задаю такие вопросы, мы все окажемся под ударом. Сама понимаешь.
– Понимаю. Я понимаю и стараюсь тебя не беспокоить, но иногда становится так тяжело от страха и тревог…
– Если появятся новости, я их все равно услышу рано или поздно. И обязательно тебе расскажу.
– Даже если это разобьет мне сердце? – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются горячие непрошеные слезы.
– Даже если так, Нина. Даже если так.
Глава 14
22 декабря 1943 года
Она не удивилась, когда Нико разбудил ее посреди ночи. Открыла глаза в ту самую секунду, когда он коснулся ее плеча, – и сна как не бывало. Она оделась так быстро, что даже слегка запыхалась, когда входила на кухню.
– Очень плохо, но достаточно, чтобы понимать простые указания.
– Хорошо. Я начну с того, что разрежу и вытащу нитку разошедшегося шва. Постараюсь сделать это быстро.
Ножницы защелкали. Солдат сидел ровно, только вздрогнул слегка, когда она вытаскивала остатки нитки.
После этого Нина промыла рану и доверила Нико смазать кожу вокруг йодом, а Розе – полить холодной водой из чайника.
– Видите вот эти омертвевшие участки по краям пореза? Мне нужно их удалить. Это будет не слишком больно, но вам лучше не смотреть, а то затошнит, – сказала Нина юноше. – Можете отвернуться?
Она подождала, пока Майер уставится в сторону, и взяла бритвенное лезвие.
– Ну вот, почти всё.
Теперь осталось аккуратно зашить порез.
– Знаю, это больно, но я отличная швея, у вас даже шрама не останется… Так, уже заканчиваю… Самое худшее позади… Почти готово… Всё!
Про швею – это была чистая правда. Папа заставлял ее практиковаться в наложении швов на спелых помидорах – говорил, если ей удастся зашить разрез на тончайшей помидорной кожице, то со всем остальным она справится без труда.
Нина закончила свою работу, еще раз намазав порез йодом и забинтовав руку Майера так, чтобы большой палец не соприкасался с остальными.
– Ну вот. Теперь можете дать ему еще разок глотнуть из фляги, что бы у вас там ни было, – обратилась она к Цвергеру.
– Добрый немецкий шнапс, – подсказал тот.
– А. Но все-таки не давайте слишком много, а то еще ко всему прочему у него завтра утром голова болеть будет. Вы помните, что я сказала насчет повязок? Рана всегда должна оставаться чистой и сухой. И ему нельзя работать этой рукой, пока порез не затянется.
Цвергер перевел все это, а когда он закончил, Майер вскинул на Нину мутноватый взгляд и попытался улыбнуться:
– Спасибо, синьора.
– Мы рады, что смогли помочь, – сказал Нико, избавив ее от необходимости отвечать самой. – Не хочу показаться негостеприимным, Карл, но у меня уйма дел на сегодня. Вам нужно от нас что-то еще?
– Нет. Сегодня – нет.
Возможно, Нине захотелось выдать желаемое за действительное, но ей показалось, что в голосе и поведении Цвергера перестал сквозить затаенный гнев.
– Есть ли возможность оставить мальчиков на ферме? – спросил Нико. – Отец у нас не молодеет, очень нужна помощь.
Цвергер медленно кивнул, задумчиво глядя на поднос в руках у Нины:
– Пока что такая возможность есть. С этим я вам помогу.
– Благодарю. И спасибо, что заглянул к нам. Рад был с тобой повидаться.
После отъезда Цвергера с солдатами Роза продемонстрировала чудеса терпения – она выждала целых пять минут, прежде чем наброситься на брата:
– «Рад был с тобой повидаться»?! С фашистом?!
– Разумеется нет. Но я, по крайней мере, добился от него согласия оставить наших мальчиков на ферме. Если бы я нагрубил ему, это нам ничего не дало бы.
– Возможно, ты прав. Только не надо было делать такое… такое радостное лицо.
– Ничего радостного в том, что произошло сегодня, не было. Начиная с того, что он заставил Нину зашить порез тому мальчишке.
– Думаешь, теперь он оставит нас в покое?
– Будем молиться о том, чтобы оставил.
* * *
Той же ночью, уже лежа в постели, Нина спросила:
– Цвергер приезжал сюда из-за тех людей, которым ты помог, да?
В комнате было невыносимо холодно, нагретые кирпичи в изножье кровати давно остыли, и только поэтому, как убеждала себя девушка, они с Нико сейчас лежали так близко друг друг – она почти что уткнулась лицом ему в грудь, а его рука покоилась у нее на спине.
– Нет. Если бы у него было хоть малейшее подозрение на мой счет, он привел бы сюда взвод солдат, и они бы от фермы камня на камне не оставили. Я правда думаю, что ему просто было любопытно со мной повидаться, посмотреть, каким я стал, и главное – показать мне, каким стал он.
– Правда? И всё?
– Да. Но так или иначе, он служит в СД, а это сборище отъявленных мерзавцев. И самый главный негодяй там – Даннекер, который ими командует. Если Цвергер заявится снова, когда меня не будет дома, и особенно если он приведет с собой других нацистов из СД, тебе обязательно нужно спрятаться. Едва их увидишь – беги на чердак, не раздумывая. Я оставлю лестницу под кроватью, чтобы ты смогла забраться наверх без посторонней помощи. Пообещай мне, что так и сделаешь.
– Обещаю.
– Нам уже спать пора, но я никак не могу успокоиться после встречи с Цвергером, – признался Нико. – Давно не вспоминал о временах учебы в семинарии.
– Почему тебя решили туда отправить? – спросила Нина. – Или ты сам выбрал свой путь?
– Если честно, тогда я был слишком мал, чтобы понимать, чего на самом деле хочу. Я хорошо учился в школе, и отец Бернарди настоял на том, чтобы я не бросал учебу. А потом… Потом все случилось само собой. Он спросил моих родителей, не возражают ли они против того, чтобы их сын стал священником, и справится ли семья на ферме без меня, если я уеду учиться в семинарию. И конечно, мать с отцом согласились меня отпустить. Для них это была величайшая честь.
– А твоего мнения разве никто не спросил?
– Спросили, но в подробности не вдавались. По крайней мере, насколько я помню. Еще я помню, в какой бешеный восторг пришел от того, что смогу уехать с фермы, прочь от привычной жизни, которая казалась мне бесконечной каторгой.
– И долго тебе пришлось учиться?
– Сначала я жил в интернате в Асоло, а когда закончил последний класс в восемнадцать лет, поступил в семинарию в Падуе. Домой вернулся, когда мне было двадцать три.
– Значит, теперь тебе всего двадцать шесть? Я думала, ты старше.
– Надеюсь, это комплимент?
– Глупо, конечно, но да.
– Мне оставалось учиться еще год до посвящения в сан, но сомнения у меня возникли задолго до того, как мне пришлось уехать.
– Ты с кем-нибудь говорил об этом?
– Только с отцом Бернарди. Он способствовал моему поступлению в семинарию, и он же оказался первым человеком, который понял, почему я рад был отказаться от этого пути.
Они лежали какое-то время молча, затем рука Нико крепче сжалась на ее плече:
– У меня есть и другие новости. Обнародован новый указ.
– Какой?
– Все евреи подлежат аресту и отправке в лагеря, а вся их собственность должна быть конфискована.
– Когда об этом было объявлено? – спросила Нина, чувствуя, как по позвоночнику прокатывается ледяная волна.
– На следующий день после первого визита Цвергера. Первого декабря. Ты тогда на эту тему не заговаривала, и я подумал, что ты, наверное, не слышала. Решил промолчать, потому что не хотел тебя расстраивать.
– Мы несколько вечеров не слушали радио – тут отключали электричество. Аресты уже начались?
– Да. На всей территории страны, подконтрольной немцам.
– И в Венеции?
– Не знаю. Пытаюсь навести справки, но приходится быть осторожным – если не те люди узнают, что я задаю такие вопросы, мы все окажемся под ударом. Сама понимаешь.
– Понимаю. Я понимаю и стараюсь тебя не беспокоить, но иногда становится так тяжело от страха и тревог…
– Если появятся новости, я их все равно услышу рано или поздно. И обязательно тебе расскажу.
– Даже если это разобьет мне сердце? – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются горячие непрошеные слезы.
– Даже если так, Нина. Даже если так.
Глава 14
22 декабря 1943 года
Она не удивилась, когда Нико разбудил ее посреди ночи. Открыла глаза в ту самую секунду, когда он коснулся ее плеча, – и сна как не бывало. Она оделась так быстро, что даже слегка запыхалась, когда входила на кухню.