Рутинер

— Мы продолжали общаться после окончания обучения. Когда среди соседей начала расходиться ересь скопидомов, Эстебан просто взял и уехал в Ренмель. Ничего мне не сказал.

— Ты бы его не послушал.

— Не послушал, да. Но предупредить меня он должен был в любом случае. Мы были друзьями.

И вот с этим утверждением я спорить не стал.



Таверна занимала первый этаж добротного углового здания, сложенного из серого камня, вместо вывески на фасаде висел штурвал, явно настоящий, снятый с корабля. Я оставил Микаэля приглядывать за лошадьми, а сам зашел в питейное заведение и справился насчет жилья. Зашел удачно — бородач за стойкой, помимо бара, отвечал еще и за квартиры на верхних этажах. Мы быстро столковались о плате за апартаменты и стойла в конюшне, распрягли коней и потащили пожитки в арендованные комнаты.

Вид из окон не слишком просторного жилья открывался на Рейг. Осенью и зимой здесь должно было дуть из всех щелей, вот сейчас налетавший от реки свежий ветерок оказался весьма уместен, поскольку худо-бедно разгонял удушающую жару.

Микаэль кинул вещевой мешок в угол своей комнаты, встал в дверях и навалился плечом на косяк:

— Так понимаю, у нас сегодня дел невпроворот?

Я разложил на кровати сменную одежду, обернулся и кивнул:

— Все верно понимаешь.

Бретер поморщился, отлип от косяка и скрылся в своей комнате.

— Пойду промочу горло, — сообщил он мне, сменив камзол на дублет.

— На вино не налегай! — крикнул я вдогонку, а сам, прежде чем переодеться в парадное платье, сполоснул от дорожной пыли лицо и шею под рукомойником.

Пропахшую потом одежду побросал к двери, кольчугу убрал в саквояж, сверху пристроил пистоли, которые намеревался сдать для обслуживания колесцовых замков оружейнику.

После этого я придирчиво оглядел здоровенный сундук, усиленный железными полосами, положил в него ручную бомбу, по диагонали пристроил чехол с мушкетом, накидал еще какую-то мелочевку и поставил сбоку ящичек с бутылкой рома. Туда же отправил мешочек с перстнями; на пальцах оставил только две печатки: золотую — магистра Вселенской комиссии по этике и серебряную, с червонной накладкой — лиценциата тайных искусств. Затем провернул в замке ржавый ключ и сокрушенно покачал головой — с подобным запором было под силу справиться и ребенку. Пришлось браться за волшебную палочку и накладывать охранные чары. Плетение получилось не слишком сложным, но в левую кисть вгрызлась позабытая за последнее время ломота.

Провозился я в итоге не слишком долго и все же, когда спустился в общий зал, Микаэля там уже не застал. Не стал задерживаться в таверне и сам, только предупредил управляющего, чтобы отнесли в прачечную грязную одежду и вычистили сапоги, и вышел на улицу.

Маэстро Салазар стоял у парапета набережной, попивал вино и с безучастным видом озирал гладь Рейга, над которой с пронзительными криками носились белые чайки.

— Мик! — окликнул я бретера, но тот не обернулся, лишь вскинул руку, давая понять, что услышал меня.

Я подошел посмотреть, что именно так заинтересовало Микаэля, встал рядом и понимающе усмехнулся. Дул легкий ветерок, по воде бежала невысокая волна, раскачивая причалившую к набережной лодку, и полноватый молодой человек, выбираясь из той, едва не свалился в воду. Но комментарий в своей неизменной стихотворной форме маэстро Салазар отпустил совсем по иному поводу:

Чем больше золота, тем мелочней душа,

Браслеты с перстнями — услада буржуа!





Количеству золотого шитья на камзоле и шляпе молодого человека и в самом деле могла бы позавидовать любая модница, хватало на пухлых пальцах и перстней. При этом ни один из них не посверкивал родовым гербом, да и толстую цепь на шее, в отличие от дворянских, не оттягивал фамильный медальон. Как есть — богатенький бюргер, тут Микаэль все подметил верно.

Но при всем при том на ремне молодого человека висели ножны со шпагой, и полная ладонь легла на ее рукоять еще прежде, чем маэстро Салазар проговорил свое двустишие до конца.

— Прикуси язык, а не то его укоротят!

Угроза привела Микаэля в чудеснейшее расположение духа, и он экспромтом выдал очередной стишок:

Эфес в каменьях, позолота на клинке,

Нить жемчуга на шее — быть беде,

Боец серьезный этот вертопрах,

Жаль, правда, бьется только на словах!





Уж не знаю, какая муха укусила бретера, раз он всерьез вознамерился довести дело до поединка, но выбранный им противник оказался то ли не по годам рассудительным, то ли попросту трусоватым. Обнажать оружие или бросать вызов на формальный поединок молодой человек и не подумал, вместо этого сыпанул на доски пристани полпригоршни мелких серебряных монет:

— Ну-ка, обломайте этому наглецу бока!

Четверо лодочников мигом бросили дыбиться и кинулись собирать деньги, а после похватали шесты и устремились к лестнице на набережную, всерьез намереваясь побить оскорбившего их нанимателя наглеца. И, надо сказать, Микаэль подобного поворота никак не ожидал. Палки были длинными, что твои копья, пользоваться ими лодочники точно умели. У них имелись все шансы поколотить бретера, и даже так отступать тот не стал и потянул из ножен шпагу.


Ангелы небесные, ну что за напасть!

Маэстро вполне мог первым открыть счет и деморализовать тем остальных, но любой из возможных исходов схватки меня категорически не устраивал, и я коротко шикнул на подручного:

— Уймись! — а сам потянул из-за ремня волшебную палочку. — Ну-ка, назад!

Желающих связываться с колдуном не нашлось, и лодочники спешно спустились обратно на пристань. А вот красный будто рак молодчик и не подумал отступиться.

— Он оскорбил меня! Задета моя честь! — закричал молодой человек, брызжа слюной.

— Так брось вызов! — посоветовал я. — Нет? Ну и проваливай!

Мой визави оглянулся на лодочников, не дождался от них поддержки, возмущенно засопел и потопал прочь. Его слуга поспешил следом.

— Какое беспримерное падение нравов! — пожаловался маэстро Салазар. — Это просто возмутительно!

— Хватит бросаться на людей! — потребовал я. — Ничем хорошим для тебя это в столице не закончится!

Микаэль только фыркнул, жестом подозвал стоявшего на крыльце таверны мальчишку и велел тому отнести обратно пустую кружку. Мы спустились на пристань, и лодочники насторожились, не зная, чего теперь от нас ждать.

— Кто возьмется довезти до университета? — спросил я, поспешив развеять их опасения.

Мужички переглянулись, и один из них направился к лодке; как видно, в этой компании было заранее обговорено, чья очередь брать клиента. Я ступил в утлое суденышко и кинул звякнувший металлом саквояж под ноги, а сам уселся на банку. Маэстро Салазар тоже задерживаться на пристани не стал и присоединился к нам.

— Извиняйте, сеньоры, — повинился тогда рябой лодочник и оттолкнулся шестом от пристани. — Мы ж не со зла, семьи кормить надо.

— Да все понятно! — отмахнулся я и ухватился за борт лодки, когда ту начало раскачивать на волнах.

Микаэль и вовсе промолчал, и тогда рябой обратился уже конкретно к нему:

— Зря ваша милость юнца задирать стала. Это сын Кристофа-ростовщика, а при том всяка погань вертится, долги вышибает. Могут и вас… того…

— Поживем — увидим, — небрежно обронил бретер, потом усмехнулся. — Благодарю за предупреждение.

Лодочник кивнул, еще раз оттолкнулся от дна шестом и сменил его на весло, поскольку нас почти сразу вынесло на глубину. Дальше плыли молча. По берегу потянулись причалы речного порта, и гребец начал искусно лавировать между весельными баржами, рыбацкими баркасами и торговыми парусниками, ему стало не до разговоров. После пришлось перебарывать течение впадавшего в Рейг притока, который так и норовил отнести лодку подальше от громады цитадели Ангела. Крепость щерилась во все стороны бойницами, ее батареи не только прикрывали порт, но и могли снести всех и каждого с Великого моста, как именовалась переправа через Рейг.

Дальше лодка оставила позади пристань монастыря Поступи Пророка и высоченные каменные стены, за которыми укрылась от мирской суеты обитель, и очутилась у исполинских опор моста, проплыла под ним и свернула в выходивший на Южную набережную канал. Качка сразу пропала, и стихло течение, зато теперь гребцу приходилось демонстрировать чудеса изворотливости, дабы избежать столкновений со встречными лодками. Тут уж он растерял всю свою невозмутимость и принялся сыпать проклятиями и богохульствами, что твой ландскнехт. Но — доплыли.

Прежде чем подняться по каменным ступеням спускавшейся к самой воде лестницы, я сунул лодочнику грош и достал из кошеля серебряную монету помельче:

— Накину грешель, если встретишь нас здесь в восемь вечера.

Рябой запустил руку под круглую шапочку и поскреб затылок.

— Могу подождать вашу милость на пристани под Великим мостом, — предложил он. — Отсюда гоняют.

И точно — даже эта мимолетная заминка привела к тому, что из лодки, плывшей за нами следом, понеслась отборная брань. Гребец в долгу не остался и ответил тем же, но сразу отвлекся и посмотрел на меня:

— Что скажет ваша милость?

— По рукам.

Я кинул лодочнику мелкую монетку и поднялся к стоявшему у парапета набережной Микаэлю. Бретер с тоской глянул на веранду питейного заведения, где было не протолкнуться от юнцов в безвкусно броских одеяниях, и столько почудилось в его взгляде зависти к этой компании, что на миг сделалось не по себе.

— О-хо-хо, — вздохнул маэстро Салазар. — Хорошо школярам на вакациях, всех забот — денег на выпивку сыскать.

— Мик, — обратился я к подручному, — не подведи меня. Не вздумай напиться, прежде чем покончим с делами.

— Со всеми делами разве что на том свете покончим, а на небесах не наливают, знаешь ли!

— Так нам вознесение на небеса и не грозит, — хмыкнул я, снял шляпу и несколько раз обмахнул ею лицо.

У реки зной худо-бедно разгонял свежий ветерок, а в городе не ощущалось ни малейшего дуновения воздуха. Вся надежда была на белые кудлатые облачка, которые к исходу дня вполне могли обернуться грозовыми тучами и пролить на столицу освежающий дождь.

— Ладно, идем!

И мы пошли. Несмотря на уже начавшиеся каникулы, в университетской округе оказалось на удивление людно, и в пивных не было свободных мест, не на всех хватало даже выставленных на улицу столов. Школяры толпились у входов в таверны, пили и закусывали острыми жареными колбасками стоя. Разносчицы обходили их, раздавали с подносов кружки, убирали плату в нагрудные карманы фартуков и спешили за новыми порциями вина и пива, а юнцы точно так же курсировали, только к сточным канавам и обратно.

И еще все понемногу стягивались к площади у главного корпуса университета, откуда доносился перестук барабанов, пронзительный визг дудок и слаженный рев подвыпивших школяров. Мы с Микаэлем переглянулись и, не сговариваясь, свернули на соседнюю улочку, решив обойти это столпотворение стороной.

Не вышло. На следующем перекрестке пришлось пропускать длиннющую процессию разгоряченных молодчиков в бело-сине-зеленых одеяниях цветов столичного университета. Вырядились те почище ландскнехтов: все красовались беретами и шляпами с длинными перьями, пышными рукавами и штанинами с декоративными разрезами, начищенными до блеска кожаными туфлями с загнутыми носами. Тут же вышагивали музыканты с барабанами и длинными дудками, которые заканчивались широкими раструбами. Шум и гвалт стоял такой, что заложило уши.

Бей, души! Жги, круши!