Русское

Что сказать: ближе к наступлению сумерек Андрей и правда видел немало людей, набравшихся вином до полнейшего бесчувствия и даже лежащих беспомощно прямо на обледеневшей улице.

И в то же время видел он и целые толпы мужчин и женщин, торжественно шествовавшие в церковь, чтобы помолиться.

А как они молились! Многие часы проводили они в церкви, где священнослужители в их великолепных одеяниях свершали таинства и обряды, – даже в Киеве Андрей не видел подобного. Он слыхал, что некоторые выстаивают службы даже вопреки болям в ногах. Впервые встретил он здесь и проявления кликушества и религиозного фанатизма. Он часто замечал на паперти кучки женщин, предполагая, что они просят подаяния. До того как однажды не стал свидетелем такой сцены: к женщинам приблизился пьяный и все они словно по команде вдруг с яростью накинулись на него и грубо прогнали прочь. Эти русские женщины поистине были одержимы религией.

Все на этой земле доведено до крайности, мысленно заключил для себя Андрей.

Заметил он еще кое-что. На улицах столицы встречалось немало иноземцев, легко узнаваемых по европейскому платью. Некоторые из них были купцами, но большинство, видимо, солдатами. «Царь приглашает себе на службу людей отовсюду», – думал Андрей с некоторым удовлетворением.

К концу первой недели пребывания в Москве Андрей обзавелся новым другом.

Он направлялся в Кремль, чтобы посетить соборы. Настроение его было приподнятым. Солнце раз или два показалось тем утром из-за облаков. А еще, едва он вышел из своего дома, случилось маленькое происшествие, приятно взволновавшее молодого казака. Открыв дверь, он едва не столкнулся с девушкой проходившей мимо со своими спутниками. Ей было не больше пятнадцати. Девушка была одета в шубу, крытую розовой материей, высокую меховую шапку и шла, спрятав руки в меховую муфту. Ее личико, миловидное и свежее, раскраснелось от колючего морозного воздуха; красная лента, которой была повязана густая золотистая коса, трепетала на ветру.

Прежде чем Андрей успел собраться с мыслями, девушка и ее спутники уже скрылись из виду. Но молодой казак еще долго улыбался про себя.

«Вот выполним наше поручение, и можно будет задуматься о женитьбе. Может быть, я увезу с собой одну из этих красивых русских девушек», – думал Андрей.

Проходя мимо Теремно́го дворца, Андрей помедлил, глядя, как стрелец, спустив из окна особый ящик, собирал у собравшихся здесь людей челобитные.

«Как замечательно это задумано, что каждый, даже самый ничтожный крестьянин, может прийти сюда и положить свою челобитную и знать, что ее доставят прямо к самому царю! И вероятно, сам царь прочтет ее! Могущественнейший самодержец поистине словно заботливый отец своему народу. Заботливый и добрый!» – думал Андрей. Он успел уже услышать немало историй о невероятной доброте молодого царя, как он навещает узников в темницах, жалует тулупы бедному люду, а некоторых даже избавляет от гнета долгов.

«Светится одно солнце на небе, а царь – на русской земле» – так говаривали люди.

Погруженный в такие мысли, Андрей повернул к собору, когда услышал позади знакомый голос:

– Вот так встреча, уж не мой ли это приятель-казак?

Обернувшись, он увидел широко улыбающегося ему юношу. Ему потребовалось мгновение, прежде чем он вспомнил, где встречал юношу прежде. Да, это было в Кремле, когда они передавали письма: этот юноша приветствовал послов и проводил к принявшему их чину Дворцового приказа.

Это был приятный молодой человек примерно его лет. Андрей отметил его бледную кожу, высокий чистый лоб и густые волнистые волосы, тщательно расчесанные на прямой пробор. Если верхней частью лица он напоминал Андрею польского шляхтича, остальное явно указывало на совсем иные истоки его рода. Высокие скулы и слегка раскосые глаза, хотя и были они голубыми, намекали на присутствие в нем то ли турецкой, то ли татарской крови. Казалось, будто удлиненное европейское лицо слегка сдавлено было в центре, отчего получилось немного уплощенным, но и весьма привлекательным.

Он представился Никитой, сыном Ивана Боброва. Это имя ничего не говорило Андрею.

Молодые люди быстро нашли темы для беседы. Молодой Бобров, казалось, был рад поговорить с этим гостем из южных земель, а потому скоро предложил новому приятелю:

– Приходи сегодня ко мне в комнаты, там нам будет удобнее вести беседу.

Андрей, видя в этом приглашении прекрасную возможность лучше узнать эту великую страну, подданства которой так желает гетман, с радостью согласился прийти в гости к Никите Боброву сегодня же.

Его новый знакомец жил в Китай-городе, где селились богатые горожане. Однако Никита устроился довольно скромно: он занимал три верхние комнаты в крепкой постройки деревянном доме, принадлежавшем купцу.

Когда Андрей поднялся по лестнице, хозяин был не один. В комнате находились также средних лет мужчина в тяжелом овчинном тулупе и в дальнем углу две женщины: одна – немолодая, в теле, другая, помоложе, стояла с ней рядом, и лица ее, скрытого тенью, Андрей не разглядел.

Мужчина в тулупе был невысок ростом; его неприветливое лицо, некогда, вероятно, бледное, было испещрено красными жилками; у него были темные маленькие глазки; разделенные прямым пробором волосы спускались вдоль щек, как бы плавно перетекая в длинную бороду. Казалось, и сам его характер должен быть столь же основательным, как и все в нем – его коренастая фигура, массивные надбровья. Он напоминал средней руки купца и явно был столь же зол, сколь и непочтителен.

Кратко извинившись перед гостем, Никита вновь обратился к мужчине в тулупе. В его голосе явственно звучало нежелание продолжать разговор.

– Я сказал раз и не намерен повторять, Иван, – сказал он с твердостью. – Я все уже решил. Ты и сам видишь, что Елене, после того как она поранила ногу, необходима помощь Марьи, ведь она даже не может сходить на рынок. Как ты можешь запрещать жене помочь собственной матери? А если ты запретишь – что ж, я приказываю тебе отступиться, и покончим уже с этим. Отправляйся нынче же, а назад жду тебя после Пасхи с недостающим оброком.

– Ни за что не позволю ей, – злобно пробормотал мужик.

– Это не имеет значения. Позаботься лучше о том, чтобы собрать весь недостающий оброк. А не то велю тебя высечь. – Молодой человек явно был в ярости.

Иван злобно зыркнул в направлении обеих женщин, но затем неохотно приложил руку к груди, отвесил Никите низкий поклон и вышел вон. Слышно было, как он, тяжело ступая, спускается вниз по лестнице. Андрей взглянул на младшую из женщин, со стороны которой ему послышался сдавленный смешок, но мгновение спустя обе, так же низко поклонившись, уже исчезли из комнаты.

– Мой управляющий, – с улыбкой объяснил Никита. – С ним бывает нелегко.

Он указал на скамьи, стоявшие вдоль окна.

– Я привез с собой вдову из моей деревни, чтобы она вела здесь хозяйство. Нанимать слуг в Москве дорого, – признался он, горестно прибавив: – А теперь приходится возиться с семейными склоками. Расплата за бедность. Но это не лучшая тема для беседы.

Вскоре Андрей с некоторым удивлением выяснил, что у него и его нового знакомца немало общего. Как верно угадал Андрей, мать молодого Боброва, прибывшего сюда из Смоленска, была полячка, и благодаря ей он рано научился читать, писать и даже несколько знал латынь – очень похожее образование сам Андрей получил в Киеве. Были ему известны и некоторые истории из жизни польской шляхты. Для России такое образование было еще редкостью, и молодой Бобров был рад поговорить с кем-то, кто понимал его так хорошо, как этот молодой казак.

Андрей же, в свою очередь, узнал все, что хотел о политической жизни русской столицы.

– Ты прибыл к нам в хорошее время и передал грамоты правильным людям, – уверил его Никита. – Боярин Морозов и сам государь расположены к вам. Народ ненавидит Морозова, его возок изукрашен серебром, он повысил в несколько раз цену соли, учредил непосильные налоги… но он облечен властью. Его жена – сестра царице, и их семья – Милославские – имеет при дворе большой вес. – Никита ухмыльнулся. – И немалая часть железоделательных предприятий, которые ты видел в Туле, принадлежит Морозову.

– Но мы и раньше просили у царя защиты – и ничего не получили, – напомнил Андрей.

– Знаю. Но теперь все иначе. Тогда государь был моложе, и ему было не до ваших писем – народ бунтовал. Что творилось в городе! Сам Морозов едва не лишился тогда жизни. Мог ли царь рисковать и оказывать покровительство, сулящее войну с поляками? Но теперь мы гораздо сильнее, и рука государя тверже.

– А что Церковь? – Андрей вспомнил напутствие гетмана Хмельницкого.


– Церковь желает объединения. Ты знаешь, иерусалимский патриарх приезжал в Москву и просил за вас перед нашим государем. Кроме того, у нас очень ценят ученость ваших монахов.

Андрей знал, что иерусалимский патриарх, который был в Киеве во дни триумфального вступления Богдана в город, отправился затем на север. Слыхал он и о школе при Андреевской обители на Воробьевых горах, где монахи, специально приглашенные из Киево-Печерского и других украинских монастырей, обучали науке книжной всех желающих. Все это вселяло надежду на успех.

– Но даже не государь главный ваш друг и покровитель, – голос молодого человека звучал торжественно. – А наш новый патриарх, патриарх Никон.

Произнося это имя, хозяин вдруг почтительно понизил голос. Андрей не раз уже отмечал, что, хотя этот новый патриарх избран был всего лишь годом ранее, люди часто отзывались о нем с неким благоговением.

– Говорят, – продолжал Никита, – что в нем нам явлен новый Филарет.

Это было утверждение, достойное внимания. Сорок лет назад, когда Земский собор избрал новым царем, первым от его фамилии, Михаила Романова, власть фактически оказалась в руках его отца, сурового патриарха Филарета. Мог ли этот новый патриарх, с его скромным происхождением, претендовать на подобное влияние?

– Погоди, вот увидишь его, – заверил Андрея Никита.

Казалось, устремления Никона ясны: он хотел добиться признания Московской патриархии равной четырем прочим, если не важнейшей из всех. Год назад Никон, тогда еще митрополит Новгородский, торжественно перенес в Москву мощи митрополита московского Филиппа. Здесь, в Успенском соборе Кремля, святой мученик, невинно убиенный грозным царем Иваном, символически занял патриарший престол. Давно уже существовали сомнения и в безошибочности русских богослужебных книг, и в правильности исполнения обрядов, а потому Никон считал важным привести обряды и книги в соответствие с греческими. Лишь так православная церковь могла добиться единства, противостоять католической и иным церквям.

– По его почину греческие справщики уже трудятся над нашими книгами, – рассказывал Никита. – И говорят, что даже само крестное знамение прежде мы творили неправильно.

– Да ведь, верно, многие против таких новшеств? – предположил Андрей.

– Некоторые против, конечно. Кучка фанатиков, которым противны любые изменения. Есть здесь такой Аввакум Петрович, страшно возмущается решением Никона править книги по образцу греческих. Но Никон могуществен, перед ним бессильны любые недоброжелатели. Можешь быть уверен, при нем Москва подлинно засияет как Третий Рим. – Никиту явно восхищали свершения нового патриарха.

Андрей разделял его воодушевление – все это было на руку и казакам.



Собеседники ненадолго замолчали, прерванные появлением старшей из женщин, которая, войдя, стала тихо расставлять на столе скромное угощение: рыбу, какие-то овощи и особые пряники, которые позволено было есть во время поста. Впрочем, Никита не отказал себе в удовольствии выпить немного хлебного вина – водки.

Андрей праздно наблюдал за этими приготовлениями, ожидая, не появится ли младшая из женщин? Но нет, она так и не зашла.

Они сели за стол, и Никита щедро налил себе и гостю вина. Андрею было любопытно узнать чуть больше о хозяине.

– У меня есть небольшое владение. Семейство мое из служилых людей, сынов боярских, как прежде это называли. Имение наше – всего только небольшая деревенька близ Владимира. Но я надеюсь возвыситься, – рассказывал молодой Бобров.

Он объяснил, что очень желает стать одним из дворян московских, – то было особое сословие, учрежденное некогда царем Иваном IV для поощрения своих вернейших приверженцев.

– А потом – кто знает? Может быть, и боярским чином пожалуют.

Его скромное образование стало для него здесь большим преимуществом, ибо благодаря ему он часто оказывается полезен на своей службе при царском дворе.

– Поскольку матушка обучила меня польскому языку, мне и поручено в том числе вести дела с казаками, – прибавил Никита.

Андрей уже слыхал про приказы, и знал, что именно через них многие попадали на царскую службу, а потому ему любопытно было узнать об этом побольше. Никита не только с радостью, но и со сдержанной гордостью рассказывал ему о своей работе. Однако чем больше Андрей слушал, тем меньше понимал. Ведь, помимо сношений с казаками, приказ, к которому был приписан его приятель, ведал также добычей меда, царскими соколами и множеством других дел, казалось бы никак не связанных друг с другом. Когда он в изумлении сказал об этом Никите, тот только рассмеялся:

– Со всеми приказами так. Понимаешь ли, все они возникли по необходимости; когда возникает необходимость управиться с какой-то новой задачей, ее просто передают в тот приказ, какой в это время менее занят. Как минимум еще трем приказам поручено вести дела с казаками.

– Как же вы разбираетесь во всем этом?

– Ну, это дело привычки. Но есть в таком устройстве и своя польза. Можно попробовать сто дел сразу.

Слушая рассказы Никиты о том, как действует обширная и, как показалось Андрею, безнадежно запутанная система приказов, гость постепенно углубился в размышления. Если границы их задач и полномочий столь размыты и пересекаются с полномочиями других, как они вообще умудряются что-то делать? Изо всех сил пытался он это понять, слушая Никиту, но чем дальше, тем все большей загадкой виделся ему ответ на этот вопрос. Да и едва ли знал его хоть кто-то из современников Никиты.

Уже не раз поднимали они чарки. Никите хотелось знать: так ли велика мощь казацкого войска, как говорят? Андрей уверил его в этом.

– Ведь если государь согласится взять вас под свое покровительство, это неминуемо означает войну с поляками, – серьезно сказал молодой человек.

Андрей, в свою очередь, желал узнать, кто были многочисленные чужестранцы, которых он встречал на улицах. Но тут Никита вдруг утратил благодушие.

– Проклятые иноземцы! – выругался он. – Но мы в них нуждаемся, вот в чем беда. А знаешь почему, мой дорогой казак?

Андрей, разумеется, не знал.

– А потому, что мы с тобой недостаточно хороши, вот почему. – Никита вздохнул. – Еще царю Ивану Четвертому пришлось с этим столкнуться и искать решение. Мои предки, подобно вам, казакам, знали, как сражаться с врагами, которые угрожали Руси в прежние времена, – всадниками из степей, татарами. Но тогда нам пришлось встретиться с более грозными врагами – из могущественных держав, более подготовленными, вооруженными новым оружием. Нам нужно было победить их, чтобы завладеть важными торговыми путями, но у нас не было их замысловатых изобретений, а следовательно, и их военной мощи.

И теперь я, потомок воинов, сижу в приказе. Все потому, что царь не хочет, чтобы его воинов вели в бой какие-то Бобровы, никогда не учившиеся военному делу. Ему нужны голландские и немецкие инженеры, шотландские наемники – даже английские авантюристы. Вот кого сейчас нанимают офицерами. Они знают, как сражаться с вышколенной инфантерией, понимают в военной стратегии и современных артиллерийских орудиях.

– А как же стрельцы? – Андрей был озадачен, он всегда думал о них как о прекрасно подготовленных воинах.

– Были хороши когда-то – во времена царя Ивана. А нынче безнадежно устарели – и тактика их, и вооружение. Да и обленились без дела. – Никита печально покачал головой. – Вот и приходится нам скромно учиться у иноземных грамотеев.

Мысль эта явно его угнетала. Да и Андрею все это не сулило ничего радостного: вряд ли в этом мире найдется место и ему – полуобразованному казаку.

Никита налил им еще вина, которое гость и хозяин тут же в молчании выпили, а затем налил снова. Никита вдруг улыбнулся:

– Ну да ладно. Когда-нибудь и мы постигнем их проклятые хитрости, и тогда прогоним всех прочь.