Руины веры

— Сядь, — произносит Райан возле его уха так ласково, что по коже пробегают мурашки — слишком много угрозы в этом шепоте.

Ожидаю, что Фил начнет бастовать и отстаивать свое право говорить и бить, кого посчитает нужным, но парень смолкает, опускает глаза и усаживается за стол. Ну надо же. А этот Кесседи — интересный персонаж.

Райан перехватывает мой пристальный взгляд, отбивая своим. Не надо ничего говорить, и так понятно его сообщение: “Нечего таращиться”.

А потом Гвен с помощью паренька, имени которого я не помню, приносит кастрюлю чего-то горячего и по-настоящему вкусно пахнущего сверху и наполняет тарелки. Желает всем приятного аппетита и уходит с еще одной тарелкой. Слежу за ней взглядом и вижу, что она заносит еду в “комнату” Коэна. Главарь не ест в общем кругу.

Не жду приглашения и тоже сажусь за стол, слева оказывается Кесседи, справа Попс.

— У тебя слишком наглый взгляд, — говорит Райан тихо, чтобы другие не слышали.

— Мне говорили, — отвечаю так же тихо.

— Камикадзе, значит, — делает вывод Кесседи и отворачивается, больше не обращая на меня внимания, а я гадаю, что это было. Предупреждение?

Обед (или ужин) заканчивается. Понятия не имею, сколько ушло времени на сон, а при искусственном освещении не понять, сколько сейчас времени, часов нигде нет.

Когда тарелки пустеют, из своего отсека появляется Коэн.

— Кэм, — произносит он, вскидываю глаза, — соберешь посуду и отнесешь Гвен, сделаешь все, что она скажет, — киваю, кажется, больше от меня не требуется никакой реакции. — Остальные, собирайтесь. На сегодняшнюю ночь есть дело.

Дело… И мне об этом деле знать не положено, мне пока не доверяют. Кухонный мальчик — вот кто я на первое время. Не спорю и не привлекаю к себе лишнего внимания. Послушно поднимаюсь и начинаю собирать грязные тарелки.

Ловлю насмешливый взгляд Фила.

— Посудомойка, — цедит он сквозь зубы, но делает это негромко, чтобы Райан его не услышал.

Кривлюсь, но не отвечаю. Много чести — реагировать на детские выпады этого дурака. Он же старше меня, а ведет себя, будто младше Мышонка.

***

Я, и правда, посудомойка, как говорит Фил, потому как Гвендолин заставляет меня мыть тарелки и кастрюлю. Ну как “заставляет”, вежливо просит. Ненавижу это дело, но закатываю рукава и принимаюсь за работу. Нужно только подождать, а ждать я умею.

Когда заканчиваю и спускаюсь в подвал, там никого нет, кроме долговязого Пола, охраняющего дверь. Повторяю пароль “крыса”, и он впускает меня внутрь. Ему скучно и хочется поболтать, но я еще тот собеседник. Он это скоро понимает и перестает пытаться завести разговор. Ухожу.

Мне интересно, сдержал ли Кесседи обещание, и остался ли Мышонок дома. Проходя мимо, заглядываю в их с Брэдли “комнату”. Спит. Хмыкаю про себя, что ж, кажется, Райан держит слово.

Проверяю печку, подкидываю угля. Дел у меня больше нет, поэтому захожу в свой отсек и включаю свет. Книга! Вспоминаю о книге и заглядываю в тумбочку, надеясь таки узнать, что же такого может читать мой сосед, но книги там нет. Побоялся, что я использую ее вместо туалетной бумаги? Не знаю и не выдвигаю предположений. В Нижнем мире, как ни крути, книга — редкость и потому ценность.

Ложусь, выключаю свет и заставляю себя не думать.

***

Они возвращаются среди ночи. Я не сплю и слышу шум, шаги, голоса. Голоса тех, кто помладше, особенно возбужденные, значит, произошло что-то волнительное. Вот только со мной в любом случае никто впечатлениями не поделится. Где они были? Воровали еду? Грабили и убивали? Устраивали очередной теракт в Верхнем мире?

История с терактами мне вообще не ясна. Коннери уверен, что это работа Проклятых, но как они могли попасть в Верхний мир? Это близко, только если в твоем распоряжении флайер. Может ли он быть припрятан у Коэна в рукаве? Кто знает…

Райан заходит в комнату. Притворяюсь, что сплю. Слышу, как шуршит одежда, которую он стягивает с себя и бросает на койку, затем выходит. Возвращается минут через десять, и по отсеку распространяется запах мыла. Помню, что так отчаянно хотелось оттереть с рук совсем недавно. Откуда-то возникает мысль, что Кесседи мог делать то же самое. Глупо. Проклятые умеют и привыкли убивать.

Не знаю, сколько не сплю, и как в итоге засыпаю, но просыпаюсь от ледяного душа. Вода обрушивается внезапно, заливая глаза, рот, нос, уши. Хриплю, пытаясь сделать вдох, и резко вскакиваю. Мокрые волосы облепляют лицо, и сначала слышу лишь смех, а только потом освобождаю глаза и вижу своих обидчиков.

Фил (кто бы сомневался), Пол (дежурство у двери подошло к концу), Брэдли Попс (вот же ж!), Рид и Кир (братья-близнецы), Курт (парень моего возраста, с необычно пухлыми для Нижнего мира щеками и глубоко посаженным маленькими глазами).

Я стою в позе готовности отразить нападение. С меня ручейками стекает вода, заливает глаза. С кровати тоже течет. На полу образуется внушительная лужа.

Замечаю Райана. Он лежит на своей койке на боку, подставив согнутую в локте руку под голову, и наблюдает за нами. Вид у него непричастный, будто находится в кинотеатре и является сторонним наблюдателем. Видимо, сырость в отсеке его не тревожит. Одаряю его злым взглядом из-под мокрой челки, получаю в ответ усмешку.

Все еще ожидаю нападения, но никто не собирается продолжать экзекуцию, все довольны детской выходкой.

И все? Честное слово, даже теряюсь. Мои ровесники и старше меня, они всего лишь облили того, кто им не понравился, водой? На заводе новеньких били так, что на следующий день нельзя было встать, а тут… вода?

И я начинаю смеяться. Не знаю, чего они от меня ждут, но точно не этого. Смешки смолкают, на лицах появляется растерянность.

— Да он чертов псих, — бормочет Фил, отступая к выходу.

А скоро и вся компания покидает “комнату”. Детский сад.

— Интересная реакция, — комментирует Кесседи.

Не знаю, как моя ему, а его реакция меня здорово злит.

Резко поворачиваюсь к нему всем корпусом.

— А какую ты ждал? — спрашиваю зло. — Ножом Филу под ребра?


Усмешки на его лице как не бывало.

— Возможно, — отвечает осторожно.

— Жаль, что он этого не допускает, — бормочу.

Осматриваю место происшествия: вся постель промокла насквозь, хоть выжимай. Спать в ней — не вариант. Сушить — только утром, не хочу будить Гвен и ее семью, пробираясь на улицу.

Собираю в кучу простыню, подушку и одеяло, поднимаю матрас. Райан все еще следит за моими действиями, но больше ничего не говорит.

Беру матрас и оттаскиваю к печке, кладу поблизости, но так, чтобы не сгорел, и возвращаюсь назад. Вешать постельное некуда, придется дождаться утра. Поэтому просто сажусь на самый край койки, куда не попала вода, опираюсь спиной о стену и закрываю глаза.

— Ты понравился Коэну, — внезапно говорит Райан.

— Наглым взглядом? — интересуюсь. Глаз не открываю, пошел он.

— Тем, что убил Сида, — просто отвечает Кесседи.

— Хочет, чтобы я убивал для него? — на этот раз мой голос предельно серьезен.

— Если понадобится.

Понадобится, Коэну непременно понадобится, и мы оба об этом знаем.

Больше ничего не говорю. Незачем.

9.

После того ночного “купания” подобные случаи не повторяются, меня вообще будто не замечают. Чаще все отсыпаются днем и уходят на “дело” ночью, куда и зачем, мне знать не положено. Иногда покидают убежище днем, но в меньшем составе. Мышонок несколько раз интересуется, как у меня дела. Всегда говорю, что хорошо, он не пристает с расспросами, и я не пытаюсь ничего выяснить через мальчишку. Не хочется подставлять его под удар в случае прокола.

С Кесседи у нас мирное соседство, подразумевающее под собой почти полное отсутствие общения: “Свет выключи”, “Я включу свет?”, “Ты уже ложишься?”, “Пора на обед” — вот и все, что мы говорим друг другу. В общем-то, сосед он отличный.

Пытаюсь присматриваться и прислушиваться ко всему, что происходит вокруг. Получается неважно: при мне никто не обсуждает “дела”, а общается ли с кем-нибудь вообще Райан, для меня загадка. Лично мне ни разу не приходилось видеть его с кем-либо. Он уходит со всеми, иногда один, приходит уставший, ложится спать, идет мыться или есть — все. Книгу не достает, и мне уже начинает казаться, что она мне привиделась.

Почти каждую ночь мне по-прежнему снится девочка из Верхнего мира и ее родители. Просыпаюсь с одним желанием: биться головой о стену до тех пор, пока не выбью из себя эти воспоминания. Но нельзя. Нужно снова и снова просыпаться, одеваться и проживать еще один день, заставляя себя не думать и не чувствовать. Еще один день, и еще, как и последние четыре года. Вот только подсознание все еще не может смириться со смертью девочки из сна, и мы с ним боремся изо дня в день.

Изо дня в день… И эти дни летят быстро. Пролетает неделя, затем другая моего пребывания среди Проклятых. Члены банды уходят и приходят, меняются дежурные у дверей, а я все так же помогаю Гвен с мытьем посуды и занимаюсь поддержанием тепла. Моюсь ночами, когда никого нет, но все равно быстро и с оглядкой.

Общаюсь в основном с Гвендолин, впрочем, она, как и я, не отличается красноречием: “принеси то”, “унеси это”. Иногда она очень странно на меня смотрит, так, что у меня заходится сердце, и начинает казаться, что она видит то, чего в упор не замечают другие. Но Гвен прячет глаза, стоит мне перехватить ее взгляд.

Время идет, и со дня на день должна состояться моя первая встреча с Питом. Но как? Скорее всего, дежурный у двери меня выпустит, но Коэну доложит всенепременно. Он тут наподобие божества — все его боятся, однако готовы в любой момент кинуться в ноги и молиться на его светлый лик.

Если не приду двадцать четвертого, Питер подождет еще два дня и уйдет, посчитав, что я либо предатель, либо труп. И потом связаться с “верхними” не будет никакой возможности. Что же делать?

Ломаю голову, а время неумолимо приближается к двадцать четвертому. Двадцать третьего замечаю за собой, что начинаю нервно дергаться от каждого звука. Даже Кесседи обращает внимание, спрашивает, все ли в порядке. Не похоже, что заботится, да и с чего бы, но чует неладное. Отмахиваюсь и пытаюсь держать себя в руках.

Двадцать четвертое.

Нервы на пределе.

Успокаиваю себя, что у меня еще два дня.

***

— Кэм, бросай тарелки, — голос Коэна для меня как гром среди ясного неба. Убираю посуду после обеда и уже по привычке не жду, что на меня кто-то обратит внимание, прислуга и прислуга, — зайди ко мне. Мышь, займись!

Ставлю на стол тарелки, которые держу в руках, а Мышонок тут же вскакивает со скамьи и начинает собирать кухонную утварь со скоростью и мастерством, до которой мне далеко.

Происходит настоящая метаморфоза: только что я всего лишь мойщик посуды, тень, неинтересная никому, но стоит главарю обратиться ко мне, на меня тут же обрушивается внимание всей банды. Кожей чувствую, что думает каждый из них: внимание, страх, зависть. От Фила снова пышет агрессией, в глазах некоторых откровенный испуг. Даже знаю, что они думают: а не займет ли этот новенький мое место? Бред.

Смотрю прямо перед собой и, выпрямив спину, иду за Коэном в его отсек.

Только во взгляде Кесседи не вижу ни удивления, ни опасения. Он явно в курсе, зачем я главарю. Его лицо равнодушное, без толики заинтересованности.

Коэн в комнате один, восседает на трехногом табурете, как и в первую нашу аудиенцию. Пару секунд раздумываю, не усесться ли мне снова на пол, но остаюсь стоять. Кто знает, вдруг придется защищаться.

— Я наблюдал за тобой, — говорит главарь без предисловий, после чего делает паузу, оценивая мою реакцию. Молчу, прямо смотрю на него, не делаю лишних движений. — Не каждый на твоем месте стал бы трудиться на черной работе и не жаловаться.

Что это? Комплимент?

— Мне не привыкать, — отвечаю коротко. Что он знает о черновой работе? Это в последний год на заводе мне жилось более-менее терпимо.

Но Коэн будто не слышит моей реплики, его речь заготовлена заранее: