Рожденные в огне

Вассерсан кивнул, словно и не ожидал другого ответа. Аккуратно промокнул уголки рта салфеткой, откинулся на стуле и с неподдельным интересом посмотрел на бывшую ученицу:

– Слушай, я вот не могу понять. Ты умная, красивая… Я не слишком хорошо помню тебя студенткой, но это значит лишь, что училась ты хорошо. Запоминаем-то, как правило, худших, тех, кто доставил максимум проблем. Так чего тебя понесло в армию? Неужели не могла найти более подходящую для женщины профессию?

– А вы что, против?

– Честно? – усмехнулся Вассерман. – Да, против. Я бы вас, женщин, на парсек к погонам не подпускал.

– Шовинист, – Евгения чуть нервно рассмеялась.

– Все проще. Так распорядилась природа. Мужчина – воин и добытчик, женщина – дети и очаг. И организмы соответственно разные. В чем-то женский организм даже эффективнее мужского, но физическая сила и особенности…

– Говорите так, будто знаете истину в последней инстанции. А, между прочим, кто у нас сейчас национальная героиня?

– Нет правил без исключений, – наставительно поднял палец Вассерман. – И потом, она – особый случай…

– Ага, особый. Вначале удачную идею подкинула…

– Что тоже надо уметь, – хмыкнул Вассерман, не без удовольствия наблюдая за стремительно распаляющейся собеседницей.

– А потом вовремя нашла, с кем грамотно переспать, – безжалостно завершила Евгения. – А ваш адмирал, может, и гений тактики, но в женской стратегии телок телком. Не зря им жены крутили, как хотели.

– Интересовалась? – разговор моментально перестал Вассерману нравиться.

– А это и не скрывалось никем и никогда. Кстати, недоработка ваших спецов, когда-нибудь открытость информации такого рода может выйти боком.

– На себя посмотри, – профессор сказал это чуть более резко, чем следовало. – Небось, про тебя можно тоже немало накопать. Вон, я сам в сети час посидел и все, что мне надо было, узнал.

– И что же накопали? – с интересом спросила Камова.

– Ну, откровенно говоря, не так и много, – честно признался Вассерман. – Но вполне достаточно. Родилась в семье среднего достатка. Отец – космобиолог, специализировался на поиске экзотических форм жизни. Профессия интересная, порой героическая, но к войне прямого отношения не имеющая. Мать – вначале тоже биолог, летала вместе с твоим отцом, позже домохозяйка. Отец пропал где-то в космосе аккурат в год твоего рождения, но работал он на правительство, так что пенсию семье выделили неплохую. Пожалуй, тут даже удивиться можно, обычно наши чинуши зажимают казенные деньги, будто свои…

– Довольно.

– Что? – не понял Вассерман.

– Хватит ахинею нести.

– Я не совсем понял.

– Вы говорите, узнали про меня все? Да что вы знаете? – скривилась Евгения. – Что вы знаете?

– Ну…

– Легенду вы знаете. Ту, которую мне сляпали. У нас очень не любят признаваться в ошибках. А на самом деле… Я родилась на корабле. На погибшем корабле. Он вышел из гиперпространства в поле астероидов. Ошибка штурмана, не более того. Из всего экипажа уцелели только мои родители. Мать уже была беременна. Когда я родилась… В общем, в тот день умер мой отец. Система жизнеобеспечения, тот ее обрезанный кусок, что еще действовал, не потянула бы троих. И он ушел. Просто шагнул в космос. А мы остались жить.

Как мать не сошла с ума, я даже не представляю. Наверное, из-за меня. Когда наш корабль случайно обнаружили, мне было уже пять лет. Вы не представляете, как это тяжело человеку, родившемуся и прожившему в невесомости, привыкать к жизни на планете. Я все помню, несмотря на возраст. Это… Это не передать словами. Врачи, постоянно и непрерывно врачи. У меня в половине костей керамические шпильки – они слишком тонкие, потому что сформировались в невесомости и не могли выдержать мой вес. И до сих пор мне иногда больно ходить.

Над столом повисло тяжелое молчание. Наконец Вассерман вздохнул, осторожно взял руку Евгении в свои ладони, огромные, словно лопаты, и негромко сказал:

– Теперь я и впрямь тебя понимаю. Прости.

– И что ты понимаешь?

– Понимаю, что ты за человек. Извини, я и впрямь не хотел…

– Проехали, – Камова отмахнулась, чувствуя себя так неловко, словно именно она начала этот дурацкий разговор. К счастью, и повод его завершить она увидела сразу же. – О! А вот и наши умники.

– На пять минут опоздали, – хмыкнул Вассерман, бросив короткий взгляд на часы. – Циля Соломоновна никогда не отличалась пунктуальностью…

– Ну и бочка!

Действительно, госпожа Бернштейн, продвигалась к своему, постоянно закрепленному за ней столику (а что, состояние их семьи вполне позволяло столоваться в этом заведении хоть непрерывно, так что уж на обеды-то она сюда отправлялась почти каждый день, благо и до дома совсем рядом) с уверенностью ледокола. Глядя на неспешно идущую гору целлюлита, те, кому не повезло оказаться слишком близко от ее курса, непроизвольно втягивали головы в плечи. На этом фоне дочка Цили Соломоновны со всеми ее лишними килограммами выглядела тростиночкой.

– Ты хоть уважение к старшим прояви, что ли, – хмыкнул Вассерман, абсолютно согласный с мнением подопечной.

– Ладно, согласна, она не толстая. Просто богатая жирами и углеводами. Так устроит?

Вассерман молча кивнул. Откровенно говоря, при всей своей браваде, героический командир мощнейшего корабля освоенной части галактики в обыденной жизни был на редкость неконфликтным человеком. Правда, он это тщательно скрывал, но супротив природы не попрешь. То, что в ближайшие минуты, вероятнее всего, предстояло устроить скандал, ему совершенно не нравилось. Вот только идти под венец с милой Розочкой боевому еврею хотелось еще меньше.

Камова уловила его настроение, усмехнулась одними губами.

– Хочешь я сама? – И, не дожидаясь ответа, встала и направилась в сторону жертвы. Вассерман с тоской поглядел ей вслед. Черт! Эти идиотские еврейские заморочки! Иногда он жалел, что принадлежит к своему народу, хотя в душе понимал, что у других, если хорошенько копнуть, проблем наверняка не меньше.


К его удивлению, Камова разговаривала с дамами из рода Бернштейнов вежливо и с улыбкой. Очень недолго разговаривала. Потом развернулась и небрежной походкой вернулась к своему столику. Плюхнулась на стул и подняла на Вассермана чуть удивленные глаза:

– Как, а вина даме еще не налито?

Вассерман немедленно исправил оплошность, и девушка буквально влила в себя двадцатилетней выдержки напиток. Словно воду, тремя крупными глотками. Ошалело помотала головой:

– Вот уж не думала, что это так выматывает.

– А… что ты сделала?

– Что сделала? Успокойся, все матримониальные претензии с тебя сняты наглухо. Я им просто сообщила, что у Фиалки Крокодиловны два выбора. Или тихонечко сидеть, или попасть под следующий призыв и отправиться в дальний гарнизон. Естественно, они выбрали первое.

– Ну и шуточки у тебя.

– А я и не шутила, – Камова усмехнулась одними губами. Глаза ее при этом смотрели холодно и абсолютно трезво. Сама плеснула себе в бокал, выпила, чуть прищурилась: – Я знаю, что такое юмор, но серьезными вещами не шучу никогда. Профессия обязывает. Сразу после прилета связалась с Иркой, попросила о помощи. Та договорилась с Устиновым.

– Э-э-э…

– Знаешь, чем ваша с адмиралом компашка меня умиляет? – хмыкнула Камова. – Вы, пока сохраняете хладнокровие, гении-таланты, врагов кладете пачками и мир спасаете, а вот если даете волю эмоциям, более всего напоминаете мне детей. Маленьких таких, неразумных. Тебе ведь и самому ничего не стоило позвонить маршалу. Так?

– Да, – вздохнул Вассерман.

– Но ведь тебе такой вариант решения проблемы и в голову не пришел.

Крыть было нечем. Вассерман лишь развел руками, признавая поражение, и спросил:

– А если бы она согласилась на гарнизон?

– Она? – Евгения невесело хохотнула. – Я бы согласилась. Ирка бы согласилась. Татьяна… она бы тоже, наверное, согласилась. У каждой из нас есть сильные побудительные мотивы. Разные, но есть. А у этой клуши… – она махнула рукой. – И потом, я же не на нее давила, а на твою несостоявшуюся тещу. Уж та никогда не допустила бы, чтоб единственное чадо драило туалеты зубной щеткой. Ладно, не суть. Пошли, нам еще с твоей мамой разговаривать. Сыграем спектакль.

– Только прошу…

– Можешь не просить, я все понимаю. Мать есть мать, сам с ней разбирайся.

В этот момент их прервал сигнал вызова. Вассерман ткнул пальцем в коммуникатор, но тот упорно молчал, выдавая лишь номер звонившего. Стало быть, секретно. Пришлось ему вставлять в ухо маленький, с булавочную головку, динамик. Вассерман не любил подобные гарнитуры, но куда деваться – служба. И он даже не удивился, услышав в ухе сварливый голос Устинова:

– Ярослав Федорович, бросай все и дуй в штаб. У тебя полчаса…



Штаб маршала Устинова. Час спустя

– И эти люди запрещают мне ковыряться в носу! – громко прокомментировал ситуацию Вассерман. Остальные собравшиеся промолчали, но тишина вышла красноречивее слов. Все они, и Громова, и Коломиец, и Устинов с Бергом, и даже тихонечко, мышкой сидевшая в уголке Николаева явно разделяли мнение экспрессивного профессора.

А Вассерману было от чего психовать. И его, и всех остальных, не только собравшихся здесь, но и вообще все население планеты, объявили мятежниками и сепаратистами, что было ожидаемо, после чего оповестили весь свет о том, что отправляют в одиночное плавание, то есть, по сути, бросили один на один с восточниками. Об этом неизвестный доброжелатель то ли из разведки, то ли еще из каких-то спецслужб сообщил с курьером. Корабль сейчас направлялся к планете, и по его прибытию они получат информацию, которая позволит определиться с нюансами ситуации, но основное уже сообщил Лурье, также направляющийся со своим звездолетом к Уралу.

– Я приказал привести войска в боевую готовность, – оповестил собравшихся Устинов. – Официальный повод – масштабные учения.

Все понимающе закивали. Учениями никого сейчас не удивишь, а войска могут понадобиться хотя бы для поддержания порядка – сил МВД при нынешних раскладах вряд ли хватит, чтобы удержать ситуацию под контролем. Если полыхнет, конечно. А оно может. Нет, сообщение о независимости подавляющее большинство населения воспримет с энтузиазмом, но наверняка найдутся те, кто попытается замутить свою игру. И если им это вдруг удастся, проблем не избежать.

Самое интересное, что вставшая в полный рост вероятность остаться один на один с восточниками, которую и прогнозировали в метрополии, пугала собравшихся менее всего. Александров сейчас в походе как раз для того, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда. Получится – и восточники будут не страшны. Во всяком случае, какое-то время. Не получится – так планету членство в Конфедерации все равно не спасет.

– Адмиралу надо сообщить, – высказала общую мысль Громова.

– Надо, – кивнул Устинов. – Мы уже готовим корабль.

– Кто пойдет?

– Я… – привстала со своего места Николаева, но маршал осадил ее решительным жестом:

– Сиди уж. Пойдет она… Знаю, что хочется, но, во-первых, ты нужнее здесь, тебе еще со своими кораблями разбираться, а во-вторых, из тебя пилот – как из стакана батискаф. У Александрова есть здесь человечек как раз на такой случай.

Ирина послушно заткнулась. В нынешней ситуации близость к Александрову и количество кораблей за спиной значили больше, чем формальные звания, иначе никто бы попросту не допустил ее на совещание такого уровня, однако все равно она была здесь младшей. Да и прав Устинов, чего уж там. Оставалось сидеть и слушать, благо в подобной ситуации научиться можно большему, чем в любом университете. Дурой же Ирина никогда не была, а потому обратилась в слух, благо разговор продолжался.

– Пилот, кстати, практически закончил реабилитацию, – вставил свои пять копеек Коломиец. – Справится.

– На курьер мы навешиваем бустеры. Сколько сможем разместить на корпусе. Так что, – Берг усмехнулся, – он доберется шустро.

– Это хорошо, – Громова чуть отрешенно рассматривала свои руки. Видимо, обдумывала что-то. – Пусть отправляется, как только мы получим всю информацию и определимся, что делать дальше. Сутки примерно…

– Очень хорошо. Пускай готовится.

Заседали они еще довольно долго. Всем было ясно, что Уралу как государству – быть. Вот только каким оно будет, это новое, только-только вылупляющееся чудовище, предстояло еще решить. Кое для кого из присутствующих мысли старших товарищей по этому поводу оказались совершенно неожиданными, хотя и не вызывающими отторжения. Вот только прежде, чем из россыпи графита выкристаллизуется несокрушимый алмаз, им предстояло основательно потрудиться, чтобы пройти опаляющее пламя и бешеное давление.

Капитан-лейтенант Кольм, собираясь в новый рейс, ощущал глубокое, почти физическое облегчение. И даже тот факт, что вынужденный, но все равно приятный отдых сократился на неделю, настроение ничуть не портил. Во-первых, он возвращался в космос! А ведь еще недавно под вопросом было, сможет ли он вообще отрываться от земли. Но – возвращался. Молодой организм выдержал испытание, врачи, скрипя зубами, признали условно годным, а необходимость срочно доставить секретное донесение перечеркнула возможные возражения. А во-вторых… Во-вторых, Кольм знал точно: скоро, неизвестно наверняка, когда, но очень скоро прилетает Татьяна. Со всеми вытекающими проблемами. Да еще и дома не все ладно. Мать Одори начала строить на него, Семена Кольма, планы. Сама девчонка-то согласна была как раз на что угодно, и держать с ней дистанцию становилось все труднее, но с этим Кольм уже почти смирился. А вот мысли и идеи ее матушки вызывали у него стойкое неприятие. Не любил он, когда решают за него. И когда подталкивают к решениям, тоже не любил. В такой ситуации смыться от всех куда подальше выглядело очень хорошим вариантом. Так что на борт своего «Вольфрама» он поднимался едва ли не с восторгом.