Родная кровь

– Она хочет преподнести Вам пирог собственного приготовления… Завтра… Сразу после суда, – не выдержав, я всё же прикусила нижнюю губу. Это даже звучало неловко! Как же, в таком случае, это будет выглядеть?!

Внезапный смех, вырвавшийся из лёгких моей собеседницы, меня так неожиданно заворожил, что это было похоже на гипноз… Пейтон Пайк выглядела моей ровесницей, хотя была старше меня на восемь лет, а её смех, он действительно был способен сбить с толку своей красотой человека, который впервые его слышит. Или дело было не в её гармоничной внешности и не в её звонком смехе? Я подозревала, что дело было в чём-то неуловимом, совсем мне непонятном, в том, что было способным гипнотизировать даже такого искушенного зрителя, каким являлась Астрид, ведь Астрид называла Пейтон Пайк своей лучшей подругой… Лучшей! Но что это? Я смотрела на эту молодую женщину, видела, но никак не могла понять…

– Я обязательно и с большой благодарностью приму столь душевный подарок от Вашей матери, – наконец произнесла она, встретившись со мной взглядом, а мне вдруг в очередной раз стало неловко, на сей раз оттого, что я всё же начала впиваться в свою собеседницу по-настоящему увлечённым взглядом. Смутившись, я машинально поправила сумочку на своём плече. – Вас можно поздравить? – поведя одной бровью, Пайк, всё ещё улыбаясь, вдруг устремила свой взгляд на блестящее кольцо, надетое на мой безымянный палец.

– Оу… Это… Вообще-то это секрет… – резко отстранив руку от лямок сумочки, я начала поспешно снимать кольцо. – Вот ведь!.. Забыла снять, – раздражаясь на саму себя, сдвинула брови я.

– Не переживайте, я умею хранить секреты.

– В последние недели со мной столько всего произошло и в ближайшее время обещает произойти, что, откровенно говоря, у меня сейчас голова кругом идёт… – я всегда была крайне скрытным человеком, поэтому позже, вспоминая и анализируя этот разговор, я никак не смогу объяснить себе, почему вдруг из всех доступных мне вариантов я вдруг захотела пооткровенничать именно с этим человеком. – Знаете, я так сильно свыклась с ролью матери-одиночки, что никак не могу поверить в то, что в моей жизни всё может быть иначе. Сначала я даже боялась, что не справлюсь в одиночку… Для меня последние шесть лет жизни – целая эпоха. Теперь даже удивляюсь, как у меня получилось выстоять.

– Не так страшно стать матерью-одиночкой, как страшно не стать матерью вообще, верно? – одними глазами улыбнулась Пайк. – Вы справились. Крайтон Вас любит. Всё у Вас будет хорошо, – она словно предсказывала мне будущее, в которое мне хотелось, но страшилось верить. – Ладно, Тереза, мне пора на работу. Хорошего Вам Хэллоуина и постарайтесь не переживать перед судом, – уже отдаляясь от меня по тротуару, взмахнула рукой на прощание Пайк. – И не берите флэт уайт.

Так и замерев на месте, я, не отдавая себе отчёта, наблюдала за тем, как Пейтон Пайк, не оборачиваясь, отходит всё дальше от меня, и от этого, по совершенно необъяснимой мне причине, по моей душе вдруг начала разливаться печаль. Эта сильная и одновременно красивая женщина вызывала странные ощущения в моей душе, и я никак не могла их объяснить себе.

Увидев, как подойдя к мусорной урне Пайк свободным движением руки выбросила в неё недопитую порцию кофе, я наконец пришла в себя и, проморгавшись, направилась в кофейню.

Остановившись у барной стойки, я заказала себе флэт уайт, желая ощутить на своём языке ту же горечь, которую только что почувствовала Пейтон Пайк, но меня, по-видимому, обслужил другой бариста, в результате чего флэт уайт мне достался превосходный. А ведь прежде я никогда не пробовала этот напиток.





Несколькими днями ранее.




Мы с Байроном не могли продолжать позволять себе оставаться в отеле – Береку необходимо было ходить в школу. Выдавать же прессе своё убежище посредством возвращения в социум нам хотелось меньше всего, поэтому мы попросту решили отказаться от тесного контакта с внешним миром, в результате чего мне пришлось согласиться переехать жить к Байрону, потому как его переезд ко мне выглядел бы, мягко говоря, странно, а отрываться друг от друга нам совсем не хотелось. Байрон пообещал, что, раз я не хочу жить в доме, в котором пусть короткое время, но пребывала и в итоге лишила себя жизни Лурдес, он со временем решит вопрос с приемлемым жильём для нас обоих, однако на короткий срок нам всё же пришлось остановиться именно в этом доме, так как территория, на которой он располагался, была хорошо защищена от внешнего мира высоким забором, и дополнительно охрана личного пространства легко усилилась при помощи наёмных телохранителей, вызванных Байроном из Канады. И так как мы с Береком начали жить в этом доме, в первые дни я стала свидетельницей двух серьёзных переворотов внутри семейства Крайтон.

Первым событием стал разговор Байрона с его отцом. Он состоялся не при мне, но в соседней комнате без дверей, однако они оба, зная, что я всё прекрасно слышу, не таились, открывая друг перед другом свои мысли. Я думала, что после откровений Лурдес меня теперь мало чьи откровения смогут потрясти, но, по-видимому, я глубоко ошибалась: в действительности, сколько людей, столько и потрясений существует в этом мире.

Оказывается, Эрнест Крайтон знал о том, что Августа не является ему биологической дочерью. Заподозрил, когда Байрону исполнился год от роду: девочка не была похожа ни на своего брата, ни на отца. Он провёл ДНК-экспертизу и, узнав правду, хотел порвать с Лурдес, чтобы вернуться к своим отношениям с Пиной – мистер Крайтон, похоже, забыл о том, что к тому времени он уже дважды предал эти самые отношения – но когда уже собирался сообщить Лурдес о своём намерении расторгнуть их брак, узнал, что Пина уже больше года как пребывает в лучшем мире. Оставшись без любимой женщины – которую он дважды предал, о чём, по-видимому, вспоминать всё же не желал – он остался со знанием того, что Августа не его дочь, но Байрон всё же его ребёнок – он даже предположить себе не мог сценария, в котором Байрон мог быть его ребёнком при этом не являясь сыном Лурдес! Ему было не интересно узнать, кто на самом деле может являться отцом Августы, так как за четыре года жизни девочки он успел прикипеть к ней душой и теперь считал её именно своей дочерью. Поэтому в день, в который он должен был расстаться с Лурдес и в который он узнал о смерти Пины, он действительно впервые против воли взял свою законную супругу, после чего решил остаться с ней в браке, так как не хотел разлучать детей с матерью – о том, что он продолжал её насиловать, он вновь, как и в ситуации с Пиной, даже не вспомнил.

Я понимала разочарование Байрона. Именно безволие его отца все эти годы позволяло самозванке выкачивать соки из их семьи, позволило ей убить его родную мать, позволило ей убить других людей и покуситься на жизни его сына, и его женщины – эти слова Байрон сказал только мне. Отцу он сказал другое. Он пожелал ему счастья с его сиделкой Мадлен и предложил ему билет на вечерний рейс в сторону Канады. Байрон не хотел держать на него зла и не держал – он просто был глубоко разочарован. Что же касается Эрнеста – он воспользовался предложением сына и улетел с Мадлен в Канаду тем же вечером. И что-то мне подсказывает, что он сможет воспользоваться и вторым пожеланием сына, и последующие годы действительно проживёт неплохо в паре с новой женщиной. Едва ли эти отец и сын впредь смогут быть близки. Боюсь, дружелюбные или хотя бы сдержанные отношения на расстоянии – это всё, на что они могут рассчитывать друг от друга в ближайшие годы.

Что же касается Августы – она была потрясена. Настолько, что сразу после похорон Лурдес внезапно выпала из жизни, не в силах заставить себя выйти из собственной комнаты. Пока Байрон был со мной, он не знал о состоянии сестры, но в это сложное время её всячески поддерживали её муж, их дети и мистер Крайтон. Однако ей не помогало даже внимание со стороны близких людей – Августа впала в самую настоящую, затяжную, глубокую депрессию. На следующий день после отъезда мистера Крайтона, она неожиданно взяла себя в руки и явилась в кабинет Байрона в более-менее ухоженном виде, и, одарив меня ничего не видящим взглядом, рухнула в кресло напротив рабочего стола. Я сидела на диване, расположенном у стены справа от выбранного ею кресла, и уже хотела ретироваться, но Байрон подал мне знак рукой, таким образом призывая меня остаться. Подойдя к Августе, он обнял её и уверенным тоном произнёс слова о том, что горькая правда ничего не изменит между ними и что он всегда будет считать её своей родной сестрой. В ответ она тоже обняла его, а уже спустя минуту отказалась от своей доли акций в компании Coziness. Байрон не колебаясь принял её отказ, как и её решение позволить Марку увезти её вместе с их детьми “на край света”.

Марк, Августа, Гера и Хорхе уехали в известном только главе их семейства направлении уже спустя полчаса после состоявшегося между братом и сестрой разговора. В огромном доме остались только мы втроём – Байрон, я и Берек – и ещё две приходящие ранним утром и уходящие поздним вечером пожилые дамы, прислуживающие кухарками. Той ночью, лежа рядом с Байроном, я никак не могла заснуть и потому вдруг спросила его, что он думает о решении Августы отказаться от столь богатого наследства в виде обладания акциями Coziness. Он ответил: “У неё достаточно богатый муж-банкир, так что с ней всё будет в порядке. Августа всегда отличалась своей способностью принимать верные решения. В конце концов, она потомок Ричарда и Лурдес, так что, по совести, она не может претендовать на финансы семьи Крайтон”. Меня так сильно задело то холодное отстранение, с которым он говорил о своей сестре, которую ещё несколько часов назад он обнимал со словами о том, что всегда будет считать её родной, что я резко вскочила на локти и включила прикроватный торшер. Встретившись с сонным взглядом Байрона, я начала облачать свои чувства в слова, при этом стараясь говорить не слишком эмоционально, что местами у меня удавалось не очень хорошо: “Ты не можешь быть так жесток. Тем более к Августе. Ведь ты перегибаешь палку. Представь, как ей тяжело узнать, чьей дочерью она является на самом деле: оба её родителя убийцы! И как она, должно быть, переживает о том, как сильно повлияло её рождение на успешность всех этих грязных махинаций Лурдес и Ричарда…”. Я так и не договорила, потому что Байрон вдруг притянул меня к себе со словами: “Ты права. Прости. Просто я уже засыпал, когда ты спросила, и отвечал на автомате. Я действительно не собираюсь отрекаться от Августы и действительно продолжаю считать её своей сестрой, а её детей своими племянниками. Я всегда ей помогу и морально, и материально, если она будет нуждаться в моей помощи”. Я уточнила, действительно ли его слова правдивы, и он подтвердил их правдивость, и только после этого моё напряжение испарилось так же быстро, как появилось во мне. На крошечную, страшную долю секунды я заподозрила, будто расслышала в словах Байрона жестокий холод, присущий женщине, укравшей его в младенчестве и воспитавшей его под своей десницей, но мне показалось. Мне действительно это только показалось. На самом деле Байрон был самым добрым из всех мужчин, которые только встречались на моём жизненном пути. Именно за его доброту я однажды так сильно и навсегда полюбила его.





***


Я не сразу поняла, что этим вечером должно что-то произойти, хотя предпосылки были. Во-первых, Байрон, вернувшись из офиса, ненавязчиво продемонстрировал мне фенечку на своём запястье и прикрепленные к его рубашке запонки от RioR, те самые, которые я подарила ему на его двадцать шестой день рождения. Затем он принялся готовить домашний шоколад, тоже отсылающий меня к событиям шестилетней давности, но и это не навело меня на подозрения. Пока Берек сосредоточенно окунал свои пальцы в расплавленную шоколадную массу, и я любовно наблюдала за действиями двух самых любимых и главных мужчин в своей жизни, я даже не замечала таинственных взглядов Байрона, бросаемых в мою сторону. Но Байрона явно не волновала моя слепота, вызванная бабочками в моём животе, и в итоге, в конце вечера, он реализовал свою дерзкую задумку.

Уложив Берека спать, Байрон пришёл ко мне в гостиную и, сев на диван рядом со мной, по моему примеру организовал себе порцию красного сухого вина.

– О чём думаешь? – прищурившись и пригубив бокал, поинтересовался он, очевидно решив начать издалека.

Отстранившись от спинки дивана, я потянулась за шоколадной конфетой, лежащей в большущей золотистой коробке, и, запустив её в рот, нахмурилась и гулко вздохнула:

– О том, что Ричард всё ещё где-то там…

– Не думай об этом, – неожиданно резко отрезал он. – Его найдут. А ты сейчас находишься в доме, пребывающем под самой серьёзной охраной во всём штате.

– Хорошо. В таком случае, о чём ты́ думаешь весь вечер? – прищурилась я, приблизив свой бокал к губам.

– Не хочу, чтобы между нами существовали недомолвки и чтобы кто-то из нас переживал в себе что бы то ни было без поддержки партнёра. Хочу, чтобы мы всегда говорили друг другу только то, что думаем, и чтобы между нами не было никакой лжи или утаивания.

– Поддерживаю.

– Я вспомнил, что в прошлом, в самом начале наших отношений скрывая от тебя правду о своей личности, я ещё кое о чём соврал тебе.

– Надо же… И о чём же? – я не смогла скрыть напряжения, предательски впившегося в моё тело шипами беспокойства, отчего моя спина заметно выпрямилась.

– Я сказал тебе, что люблю маракуйю, но на самом деле никогда терпеть её не мог и ел её только ради тебя.

Услышав это, я брызнула смехом и мгновенно получила от своего собеседника ответный смех:

– Просто хочу, чтобы ты знала об этом.


– Ладно, не буду тебе варить варенье из маракуйи!

– Ты вообще видела, как выглядит это варенье?! Фу!

Мы продолжали смеяться, как вдруг в комнату вбежал Берек в своей новой любимой пижаме, выбранной ему его обожаемым отцом.

– Я тоже не люблю маракуйю! – остановившись прямо перед нами, сжав перед собой кулаки, забавно выпалил он.

– Но ты даже никогда её не пробовал! – мой смех, то ли от выпитого вина, то ли от ощущения безмерного счастья, становился всё менее сдержанным.

– Я похож на папу, а значит я тоже не люблю маракуйю! – парировал ребёнок.

– А я думала, что ты похож на меня, – наигранно выпятила нижнюю губу я.

– Я тоже так думал, пока в зеркало не посмотрелся! – уже залезая на руки Байрона, отвечал малолетний гений. – Я точно как папа! У нас и цвет глаз одинаковый, и цвет волос, и даже цвет лица совпадает!

От слов о схожести цвета лица мы с Байроном одновременно не выдержали и ещё громче брызнули смехом. В итоге Байрону пришлось повторно укладывать своего сына спать и даже брать с него честное слово о том, что он не покинет свою спальню до наступления рассвета.

Повторно вернувшись в гостиную, Байрон вдруг не сел рядом со мной, а направился к резному комоду, стоящему в конце комнаты. Достав из него нечто, он уверенным шагом направился прямиком ко мне, и я, поняв, что в ближайшие секунды меня что-то ожидает, села на край дивана. Поставив опустевший бокал на журнальный стол и положив руки на колени, я улыбнулась в ответ на сосредоточенно-хмурое выражение лица своего мужчины.

Сначала я даже не поняла, что именно происходит. Мне определённо точно понадобилось не меньше десяти секунд, чтобы осознать, что Байрон Крайтон опустился передо мной на одно колено и протянул в моём направлении открытую коробочку из красного бархата, на дне которой блестело кольцо с большим белым камнем, ограненным камушками поменьше – а ведь я даже не разбиралась в каратах!

Вместо ответа я расплакалась. По-настоящему. Как будто получила не предложение, а удар в живот. Я ничего не могла с собой поделать: пряча лицо в ладонях, я ревела и ревела, и никак не могла остановиться… В итоге Байрону даже пришлось принести мне стакан воды из кухни, но остановить слёзы я смогла только ещё через несколько минут. И тогда, положив руку мне на спину, он вдруг заглянул в мои глаза таким испуганным взглядом, как будто позволил себе подумать, что потерял меня… Я бы смотрела на него именно таким взглядом, если бы позволила себе подумать столь страшную мысль.

– Ты не выйдешь за меня? – его голос звучал аккуратно и одновременно по-мальчишески напугано.

От недоумения я сначала всхлипнула и лишь после выпалила:

– Я люблю тебя!.. Конечно я выйду за тебя замуж!

Пока он надевал на мой дрожащий палец дорогущее и красивейшее из всех колец, которые я только видела в своей жизни – он остановил свой выбор на бренде RioR – я вновь расплакалась, но на сей раз моя мини-истерика вызвала у моего жениха не испуг, а серию радостных смешков. Дождавшись, когда я вновь успокоюсь, он, сжав мою ладонь с большей силой, вдруг произнёс глядя мне прямо в глаза:

– Я хочу, чтобы ты родила от меня ещё детей. Хотя бы ещё двух. Мальчика и девочку. Я хочу видеть, как они растут в твоём животе, как приходят в этот мир, как делают свои первые шаги в нём, говорят свои первые слова и удивляются своим первым зубам.

– “Хотя бы” ещё двух? – пьяно не от вина, а от любви, заулыбалась я. – Может быть, ты имел в виду “ещё аж двух”?

– Нет, хотя бы, Тесса. Хотя бы двух – не меньше, но можно больше.

Прикусив нижнюю губу, я судорожно вздохнула и вздрогнула от выплаканных минутой ранее слёз счастья.

– Я согласна. Дети от тебя рождаются не только смышлённые, но и безумно красивые.

– Родим мальчика и девочку?

– Родим, – уверенно заключила я, и Байрон радостно заулыбался, и сжал мои руки ещё крепче, а я, вспомнив о его желании говорить правду вслух и посвящать своего партнёра в свои мысли, вдруг решила признаться. – Знаешь, я так счастлива была только один раз в жизни: в ночь зачатия Берека. Это была новогодняя ночь… Тот презерватив всё же порвался.

– Да, я уже в курсе, – довольно усмехнулся красавчик, и в следующую секунду мы уже целовались.

Впрочем, с заведением детей мы не собирались слишком торопиться. По крайней мере в ближайшие пару месяцев. Поэтому в ту ночь, обнаружив упаковку презервативов пустой, мы остановились, и вместо секса Байрон рассказывал мне о том, что, оказывается, ещё в сентябре решил, что сделает меня своей женой: считал, что я бросила его, но всё равно хотел, чтобы даже та версия меня, которая ошибочно казалась ему предательской, была рядом с ним. В той версии нашего воссоединения он не надеялся на счастье, думал, что, скорее всего, мы оба будем страдать, но от самой идеи привязать меня к себе никак не мог отрешиться, а потом… Всё разрешилось.

В ночь нашей тайной помолвки мы решили, что никому не расскажем о наших планах на совместное будущее, даже самым близким людям не сообщим. Пока не заключим официальный брак – будем молчать. Об этом событии будем знать только мы и Берек, которого мы оповестим непосредственно перед реализацией церемонии обмена кольцами и клятвами. Мы поженимся в начале следующего года, чтобы не вплетать нашу счастливую дату в текущий год жутких и одновременно исцеляющих потрясений. Церемония пройдёт в Канаде, в уютном домике со стеклянной крышей, через которую мы будем наблюдать за роскошным, на самом деле фантастическим северным сиянием. В Канаду мы втроём уедем сразу после Рождества, там же я куплю себе самое красивое из всех возможных свадебное платье, чтобы Байрон навсегда запомнил меня самой красивой невестой в мире. И реализовывать план рождения мальчика с девочкой, появление которых мы представляли себе в течение ближайших пяти лет, мы начнём с нашей неповторимой брачной ночи. Той самой, которая в наших мечтах протекала под сияющим куполом северного сияния.

Мы так решили. И как только решение было принято, каждый из нас начал всем сердцем надеяться на то, что у нас получится достичь каждого пункта нашего “счастливого” плана. Нам не хотелось бояться – нам хотелось быть счастливыми. И мы были счастливы. И не боялись.





Часть 3.




Глава 64.

Пейтон Пайк.

01 ноября – 08:45.




Стоя перед зеркалом в ванной комнате и застегивая верхние пуговицы своей новой чёрной рубашки, я пыталась унять беспокойство, но у меня это получалось на удивление плохо. Предварительное слушание по делу Стэнли Ламберта состоялось два дня назад и прошло гладко. Сегодня состоится суд, за течением которого будут наблюдать все Штаты. И уже сейчас я предвижу своё неполное удовлетворение результатом грядущего судебного заседания. Именно из-за того, как гладко прошло предварительное слушание, я всерьёз предчувствую неудовлетворение, которое, скорее всего, накроет меня с головой ещё до полудня текущего дня.