Родная кровь

– Куда мы едем? – напряжённым тоном поинтересовалась я, как только Ричард нажал на педаль газа и отъехал от тротуара.

– Туда, где никто не помешает нашему разговору, – едва заметно приподняв одну бровь, спокойным тоном произнесла Лурдес, и я вдруг заметила, как сильно она сжимает сцепленные пальцы своих словно атласных рук. Значит, Байрон всё ей рассказал. И теперь я должна буду узнать, как эта стальная леди восприняла новость о том, что, не зная того, она стала бабушкой в третий раз. Лучше бы Байрон ничего ей не рассказывал… Лучше бы этим утром ко мне приехал он.





***


На протяжении всего пути все мы молчали. Ричарду по должности было положено молчать, Лурдес не желала мне что-либо объяснять раньше времени, я же понимала, что все мои попытки заставить её говорить разобьются о стену игнорирования, и потому тоже придерживалась немоты. Хотя напряжение во мне с каждой минутой возрастало в геометрической прогрессии.

Я предполагала, что Лурдес отвезёт меня в какой-нибудь кафетерий или даже в особняк своего сына, чтобы за чашкой кофе обсудить со мной тайну моего материнства, но вместо этого мы вдруг выехали за пределы Роара. Мы оказались на дороге, которая не вела к крупным городам, и потому я начала переживать ещё сильнее, но когда Ричард, проехав от Роара около девяти миль, внезапно свернул на лесную дорогу, я наконец заметила, как сильно начало колотиться моё сердце. По-видимому уловив моё переживание на ментальном уровне, Лурдес вдруг посмотрела на меня, словно желая оценить моё состояние, и произнесла:

– Не переживайте. Я просто действительно не желаю, чтобы нашему разговору что-либо помешало. В ресторане было бы слишком много лишних ушей и отвлекающих факторов, а здесь будет спокойно.

“А здесь я не смогу встать и уйти без твоего разрешения”, – стиснув зубы, недобрым взглядом обдала наделенную властью женщину я, и она вдруг улыбнулась одними уголками губ. Значит, ей понравилась моя реакция, понравилось то, что я догадливая.

Мы проехали вглубь лесной дороги около двух миль и остановились возле большого, и расколотого молнией пополам дерева. Когда мотор машины заглох, я думала, что Лурдес прикажет Ричарду покинуть нас, но вместо этого Ричард, не дожидаясь приказа начальницы, сам открыл свою дверь и, спустя пару секунд оставив нас наедине, неспешным шагом направился вперёд на непринуждённую прогулку, параллельно пытаясь поджечь сигарету, зажатую между его губ. Когда он отошёл от машины на первые пять метров, я решила прервать затянувшееся вступление к обещающему быть недобрым спектаклю. Ещё раз проверив блокировку своей двери и убедившись в том, что я всё ещё заперта, я, тоном уверенного в своей правоте человека, наконец спросила:

– Что происходит?

– Хотите ли Вы знать правду? – прищурилась Лурдес, и на сей раз я посмотрела на неё.

– Какую правду?

– А Вы умны, – продемонстрировала проницательность она, но из её уст это не прозвучало комплиментом. – Знаете, что у всех своя правда и что общей правды не существует. Естественно я говорю о своей правде. Обо всей без остатка, до последней крупицы. Обещаю, что в конце моего рассказа Вы поймёте, почему я выбрала именно Вас для своего рассказа. Итак, приступим, – сложив руки на коленях и поджав губы, выдала она. Эта женщина вовсе не интересовалась моим желанием или нежеланием слушать её, она констатировала факт: она выбрала меня для своего рассказа и я выслушаю всё, что бы она не пожелала рассказать. В моей же грудной клетке к этому моменту окончательно сформировалось ощущение, которое наверняка испытывает угодившая в ловушку мышка – бежать некуда, но бежать отчаянно хочется. Лурдес же продолжала говорить совершенно невозмутимым тоном, как будто начитывала свои воспоминания её личному мемуаристу. – Сейчас все думают, будто я родом из Канады, в которой прожила бóльшую половину своей жизни, но канадец мой муж – не я. Я же родилась здесь, в США, в Мэне, в достаточно большой деревне под названием Вирлпул, находящейся в десяти милях от Куает Вирлпул. Знаю, по мне сейчас не скажешь, но я происхожу из бедной семьи, бедность которой граничила с настоящей нищетой. Мой отец умер в пьяной драке ещё до того, как я вошла в возраст, в котором могла бы хоть что-то о нём запомнить, зато у меня осталась мать. Откровенно говоря, она была странной женщиной. Вместо того, чтобы предпринимать попытки выбраться из дня сурка, она всю свою жизнь плыла по течению, при этом приговаривая мантру о том, что всё предопределено заранее: кому-то суждено побираться, а кто-то рождается с золотой ложкой во рту, и от этой определённости якобы никуда человеку не деться. Сколько себя помню, я всегда с ней была не согласна, особенно в вопросе предопределённости. Сейчас я считаю, что именно моё несогласие привело меня туда, где я нахожусь сейчас. Как Вам моё кольцо? – совершенно неожиданно она продемонстрировала мне роскошное кольцо, красующееся на её указательном пальце. – Подарок моего сына Байрона. Белое золото, камень в два карата. Его отец в своё время дарил мне бриллианты побольше, – разочарованно поджала губы женщина. – Что скрывать, сын меня балует не так, как в молодости меня баловал его отец, и всё же… – она на секунду задумалась, а я окончательно была выбита из колеи. Я не понимала, к чему это всё: её бедное детство, её богатая зрелость. Зачем она рассказывает мне это? Но, видимо, она преследовала определённую цель, потому как продолжила свой монолог весьма уверенно. – Нам с матерью жилось несладко. Работая официанткой в деревенской забегаловке она зарабатывала гроши, но однажды ей повезло – она приглянулась состоятельному и уважаемому в деревне человеку, и стала его любовницей. Этот мужчина в те времена был ещё только местным шерифом, но уже тогда было ясно, что это лишь вопрос времени и рано или поздно, но он прыгнет выше по карьерной лестнице. Шерифу было пятьдесят лет, моей матери всего тридцать шесть, так что неудивительно, что он положил глаз на мою мать. В то время у него были проблемы в браке: у его жены был тяжёлый период, связанный с климаксом, а ему хотелось физической близости с женщиной, моя же мать давно ни с кем не встречалась, так что, можно сказать, что в какой-то момент их потребности пересеклись и совпали, как элементы огромного, абстрактного пазла. Как только у матери завертелся этот роман, мы сразу стали лучше питаться и даже одеваться, потому как шериф оказался щедрым мужчиной. Так я впервые поняла, что от выбранного женщиной мужчины зависит едва ли не всё её будущее, – серьёзно сдвинула брови Лурдес, как могла бы их сдвинуть учительница, рассказывающая первокласснице принцип работы прописной истины. – Шериф жил в соседнем городе, так что его жена не догадывалась о его романе на стороне, зато о его походах налево практически сразу узнал его сын. Шериф был не очень красивым человеком, его обаяние было в рабстве у его умения виртуозно владеть словами, зато его сын, внешностью пошедший в мать, был настоящим красавцем: высокий, статный, с красивыми ровными зубами и спортивным телосложением. Как только я увидела его, я сразу же решила, что потеряю с ним девственность, хотя между нами и была внушительная разница в возрасте: мне было всего лишь шестнадцать, а ему на тот момент уже было целых тридцать лет. Сын шерифа часто заезжал к нам, чтобы передать презенты от своего отца: продукты или какие-нибудь бытовые мелочи. Он не был близок со своей матерью, а потому хранил тайну своего отца и не видел проблемы в том, чтобы по его просьбе привозить нам некоторую провизию, потому как свободного времени у этого парня было предостаточно. К своим тридцати годам этот красавчик не обзавёлся семьёй, что отнюдь неудивительно, потому как он не был образцом благоразумия: колледж он так и не окончил, вылетев с последнего курса, и теперь, в отличие от своих ровесников, успевших и определиться с работой, и создать семьи, он перебивался мелкими подработками и жил на родительской даче. Он называл подобный образ жизни “свободным полётом” и мне до сих пор кажется подобное мужское отношение к жизни очень романтичным, – сказав это, Лурдес тяжело вздохнула. На протяжении своего монолога она лишь пару раз скользнула по мне взглядом, но всё её внимание было сосредоточено на деревьях, стоящих за окном. Пока я следила за тайным языком её жестов, она уверенно продолжала. – Сначала я решила, что его будет сложно соблазнить: красивый и сильный тридцатилетний мужчина едва ли обратит внимание на шестнадцатилетнюю девчонку, однако к шестнадцати годам я успела сформироваться в весьма привлекательную девушку с красивыми золотистыми волосами и грудью третьего размера. От той девушки сейчас во мне не осталось ни волос, ни груди, и это очень печально, ведь та девчонка была неприлично сексуальна в своём расцвете, – на её губах проступила откровенная кривая улыбочка. – Он поддался моему соблазнению с первой же попытки. Моя мать с шерифом отправились к нему на дачу с целью уединиться, а он якобы остался присматривать за мной. Я же, зная, что вечером он обязательно придёт и завалится на диван смотреть футбол, надела свой самый сексуальный, неприлично обтягивающий топик, забыв надеть под него лифчик, и не забыла сменить неказистые спортивные штаны на коротенькие шорты, после чего завершила свой образ развратной старшеклассницы кричаще-ярким макияжем. Мы сделали это уже спустя десять минут после его прихода прямо в гостиной на диване, на котором я однажды застала свою мать с шерифом, и с тех пор стали заниматься этим постоянно: в гараже или в моей спальне, в его ржавом пикапе или на даче, и даже в лесу. Главным условием в этих отношениях для нас обоих была конфиденциальность: никто не должен был узнать о нашем маленьком и далеко не невинном развлечении. И никто бы не узнал, если бы однажды моя кузина не застала нас с поличным, явившись ко мне в гости без приглашения. Пина была моей ровесницей, старше меня всего на три месяца. В отличие от меня, росшей словно сорная трава при обочине, Пина росла в благополучной семье и отчасти поэтому выросла наивной дурочкой, а отчасти по своей природной склонности к неоправданной доброте, которую можно было расценить как болезненную форму эмпатии, – Лурдес перевела дыхание, а я вдруг подумала, как можно считать доброту неоправданной? Она продолжила. – В детстве Пиной было легко манипулировать, то есть не сложнее, чем новорождённым котёнком. Своей бесхребетностью она была всецело обязана своим мягкотелым родителям: её отец, Том Браун, был электриком, а её мать, Сара, являющаяся старшей сестрой моей матери, работала секретарём в местной бухгалтерии. Мою мать, как и меня, всегда выводило из себя, какую идеалистическую картину собой представляло это семейство. Несмотря на свою бедность, которая, впрочем, не была такой глубокой, какой являлась наша с матерью нищета, они постоянно стремились показать всему миру, как сильно они счастливы без повода: Том постоянно всем рассказывал, как сильно ему повезло с женой, хотя Сара, несмотря на свою симпатичную мордашку, с детства едва заметно прихрамывала на левую ногу, а Сара же, в свою очередь, постоянно улыбалась ему, хотя очевидного повода для улыбок у неё не было, ведь она годами ходила в одних и тех же платьях, и не знала о существовании украшений, не сделанных из дешёвого металла или, что совсем уж выглядело убого, из пластмассы. Что же касается их единственной и обожаемой ими дочери, она и вовсе кроме миловидной внешности и неоправданной доброты не могла похвастаться больше ничем, что могло бы вызвать у окружающих её людей восторг. И тем не менее эти трое светились, словно радуга на фоне общего дождя, что порой походило на издевательство над стандартами обыденных семейных картин, – она вновь перевела дыхание, а я вновь задумалась над тем, с какой целью она может рассказывать мне обо всех этих людях. – Я никогда не считала Пину своей подругой, с раннего детства понимая, что она связана со мной всего лишь кровными узами, но никак не душевными, и потому я всегда относилась к ней как к умненькому, и порой навязчивому домашнему питомцу. И хотя наши родители редко находили общий язык, всё же им часто приходилось оставлять нас с Пиной вместе, так как все они вкалывали на своих работах, словно проклятые, и зачастую не могли провести с нами выходные дни или пятничные вечера. Однажды я сказала Пине, что когда я стану взрослой, со мной такого не будет: я скорее землю буду ложками есть, чем позволю себе перебиваться центами, сутки напролёт вкалывая в каких-нибудь деревенских забегаловках или бухгалтериях. Пина тогда мне ответила, что смысл жизни любого человека заключается вовсе не в том, чтобы найти высокооплачиваемое дело, а в том, чтобы найти дело, которое душа будет любить. Я уже тогда поняла, что этой наивной простушке, вечно летающей в своих персональных облаках, в будущем не светит ничего блестящего. И я не ошиблась… – я словила себя на мысли о том, что рассказ Лурдес начал меня интересовать – мне вдруг стало любопытно узнать, как же в итоге сложилась судьба у добродушной девочки Пины. Но Лурдес вновь начала склонять повествование к своей персоне. – Я тайно провстречалась с сыном шерифа целых два года, когда Пина узнала обо всём. Она отказывалась молчать о том, что меня якобы совращает взрослый мужчина, хотя на самом деле всё было наоборот: я совращала мужчину. Она хотела рассказать всё взрослым, – Лурдес резко сдвинула брови. – Чтобы убедить её молчать, я пообещала, что расстанусь с сыном шерифа и вскоре действительно рассталась с ним. На самом деле я с самого начала этих отношений знала, что в итоге порву их, так как я не желала погрязнуть в деревенской провинции с безработным бойфрендом и перспективой на должность помощницы своей матери в забытой цивилизацией забегаловке. Ещё до того, как я закрутила этот опасный во всех смыслах роман, я сформировала план своего побега в большой мир: после школы я планировала поступить в колледж и для начала переехать в Портленд. Но своему взрослому бойфренду я сказала, что порываю с ним отношения из-за настойчивости Пины. Он затаил на неё обиду, мне же было откровенно наплевать на это – я уезжала в большой город за красивой жизнью, оставляя всё позади. Мой же бывший красавец-бойфренд решил продолжать перебиваться подработками в провинции, а Пина, что для меня не стало удивительным, решила пожертвовать своей жизнью из-за смерти отца – несчастный умер за полгода до выпуска дочери из старшей школы и в итоге она, не желая бросать мать, приняла решение поступить в колледж Роара, вместо того, чтобы выбрать приличный университет подальше от той дыры, в которой мы выросли. А ведь она, со своими незаурядными интеллектуальными способностями, в отличие от меня могла бы позволить себе попробовать покорить даже Нью-Йорк, – на этих словах в голосе рассказчицы проступила заметная зависть. – С момента моего отъезда из деревни прошло пять лет. Я получила хорошее образование в Портленде и, чтобы не покидать большой город, начала поиски приличного рабочего места, но в результате смогла найти для себя лишь зачуханное местечко секретарши в пыльной юридической конторке, ютящейся на подвальном этаже жилой десятиэтажки. Моя мать умерла в первый же год моего отъезда, спустя пару месяцев после того, как её отношения с шерифом рухнули: ей было всего лишь тридцать девять и она не смирилась с тем, что шериф, пойдя на серьёзное повышение, решил прекратить изменять жене. Она наложила на себя руки – наглоталась таблеток на ночь и утром не проснулась. Я тогда подумала, что это неплохой способ суицида, но не совсем продуманный – если бы я предпочла жизни смерть, я бы выпила то, что прикончило бы меня мгновенно, без лишних мучений и ожиданий. Честно говоря, именно способ самоубийства моей матери сподвиг меня всегда иметь при себе дозу цианида, способную сразить наповал слона, – с этими словами женщина раскрыла одну из своих ладоней, и я вдруг увидела покоящийся в ней прозрачный пузырёк, объёмом примерно в десять миллилитров, наполненный таблетками в белой оболочке. И здесь я всем своим существом ощутила опасность, которую до сих пор едва улавливала.

Как только я увидела этот флакон в руках этой женщины, я неосознанно перевела взгляд с её раскрытой ладони куда-то вперёд, и, сглотнув панический ком, увидела Ричарда расхаживающим посреди лесной дороги со скрещёнными на груди руками. Он не имеет понятия о том, что здесь происходит, а моя дверь заблокирована.

Поспешно оценив ситуацию, я поняла, что смогу подать ему знак, если вдруг ситуация начнёт выходить из-под контроля. Пусть он и всего лишь водитель, но он наверняка предпочтёт лишиться работы из-за ослушания своей начальницы и отвезти меня назад в город, нежели позволит ей… Хотя, нет. Она просто пугает меня. Ничего не будет. Она просто пытается меня запугать, чтобы я держалась подальше от её сына.

Явно уловив моё смятение, Лурдес вновь улыбнулась одними лишь уголками своих ровно подкрашенных губ и, спрятав пузырёк в свой плоский клатч, продолжила, словно только что ничего и не произошло. Я же теперь была всецело сосредоточена на Ричарде, надеясь, что он не отойдёт от машины слишком далеко, чтобы не заметить моих знаков. Впрочем, в крайнем случае я могу попытаться воспользоваться рулевым сигналом…

– После смерти моей матери в моей жизни больше не осталось близких мне людей, – довольная моей реакцией, теперь Лурдес чаще скользила взглядом по моему лицу. – По крайней мере, я так считала до тех пор, пока однажды мне не позвонила тётя Сара, чтобы поздравить меня с днём рождения и заодно сообщить мне радостную новость – оказывается, Пина уже год как жила в Портленде и работала помощницей какого-то канадского миллионера. Со слов Сары, у моей кузины в жизни всё складывалось очень даже неплохо, что меня немного удивило, так как в моей собственной жизни всё определённо точно шло не по плану. Я решила встретиться со своей двоюродной сестрой и собственнолично проверить, правдива ли её удачливость, о которой безудержно трещала её одинокая мать. В это сложно поверить, но сказочные россказни тёти Сары подтвердились: Пина действительно была личной помощницей директора крупной компании, зарабатывала вдвое больше моего и могла позволить себе снимать не просто зачуханную комнатку, как это делала я, но полноценную квартиру, пусть та и располагалась на окраине города. Поняв, что моя кузина преуспевает в своей жизни больше, чем я в своей, и вспомнив о её сердобольности, с возрастом никуда не испарившейся, я начала жаловаться ей на то, как мне приходится несладко: моя работа протекает в пыльном подвале, заработная плата мизерная, я осталась без обоих своих родителей и далее по длинному списку. Чрезмерная эмпатия и соответствующая ей склонность к филантропии мгновенно вскружили Пине голову – уже на следующей неделе после нашей встречи она смогла подыскать для меня место в компании, в которой работала сама, и пусть мне там не платили больше, чем на моей прежней работе, всё же там были более приемлемые условия. Чего только стоил чистенький офис на двадцатом этаже с открытой панорамой на город! И хотя работы у меня стало не меньше, зато у меня появился доступ к бесплатному, качественному кофе и печенью. Иными словами: с момента моей встречи с Пиной моя жизнь начала стремительно налаживаться. Только переступив порог того чудесного офиса, в котором она обитала, я пообещала себе, что сделаю всё возможное, чтобы остаться в нём навсегда. Тогда я ещё не вникала в детали. Например в то, что этот офис временный. И потому я не могла догадываться, что уже через два года, потерпев неудачу на рынке США, компания, которую я полюбила всеми фибрами своей души, решит вернуться на свою родину, в Канаду, после чего ещё долго будет предпринимать попытки покорить рынок США, но получится это у неё лишь спустя долгие три десятилетия и уже при другом боссе. В те времена меня подобное не интересовало. Меня занимал лишь один вопрос: как при минимуме усилий заполучить максимально выгодное положение в этом гигантском механизме? Ответ на столь сложный вопрос оказался до смешного прозаичным. Я понаблюдала за Пиной и быстро поняла, как ей удалось так легко устроить меня на уютное местечко, за которое в те времена многие бы лишились если не жизней, тогда чести, – на губах рассказчицы промелькнула улыбка, значение которой я так и не смогла разобрать.

Всё ещё наблюдая за Ричардом, я переживала из-за того, что он даже головы не поворачивал в нашу сторону. Лурдес же продолжала изливать на меня свои неприятные откровения, и я даже не пыталась её остановить, потому как знала, что мои сопротивления в лучшем случае окажутся бесполезными, а в худшем усугубят ситуацию, в которую я попала, словно в искусную ловушку – я уже поняла, что не покину этой машины до тех пор, пока эта женщина не позволит мне из неё выйти, что значит, что дослушать её мемуары мне всё же придётся до конца.

Тем временем, Лурдес увлечённо продолжала вести своё повествование:

– Оказалось, что директор этой сказочно богатой компании был заинтересован в Пине не только как в ценном сотруднике, но как в женщине. И это с учётом того, что Пина никогда не умела подчёркивать врученную ей природой красоту: она постоянно ходила в одной и той же одежде, меняя между собой чёрный, серый и бежевый костюмы-тройки, и практически не пользовалась косметикой. Иное дело я. Пусть у меня порой и не хватало денег на нормальное питание, но я никогда не позволяла себе появляться на рабочем месте в одном и том же образе дважды за один месяц, и косметика у меня хотя и была дешёвая, но я виртуозно умела ею пользоваться. Роман же Пины с нашим боссом, к моему счастью, развивался очень медленно. Моя обыкновенно скрытная кузина не любила трепаться на тему личной жизни, но однажды я её напоила и всё-таки смогла разболтать её на эту тему. При помощи такой старой как мир хитрости я узнала, что Пина сомневалась в нашем боссе, как в варианте подходящего ей мужчины, потому что считала его чуть ли не безвольным, и всё потому, что он иногда не сдерживал свои мелкие обещания или намеренно обещал то, что впоследствии не собирался исполнять. И хотя Пину подкупала его откровенная влюблённость в неё – я подозреваю, что она осознанно умолчала о том, что её также подкупает его богатство, чтобы выглядеть в моих глазах чистой овечкой – всё же она не видела в нём того стержня, благодаря которому она могла бы чувствовать себя рядом с ним защищённой. Именно так она тогда выразилась. Позже я проверила её слова и не удивилась тому, что моя пусть и туповатая из-за неоправданной доброты, но всегда проницательная кузина оказалась права: этот человек, будучи устойчивым и сильным в ведении крупного бизнеса, ровно настолько же оказался слабодушным во всех остальных сферах своей жизнедеятельности. Что, собственно, в итоге стало для меня и сказочным подарком, и болючим бичом. Как только я узнала о том, что наш неприлично богатый босс заглядывается на мою недалёкую кузину, я моментально приняла решение отбить его у неё. Когда же спустя год после моего прихода в компанию я узнала, что наш шаткий босс всё же смог уломать мудрую Пину на отношения, я едва не признала своё поражение, но сдаваться всё равно не желала. Они спали вместе всего пару месяцев, когда на горизонте замаячила поездка в Париж, обещавшая продлиться целых тридцать дней. Изначально в Париж с боссом должна была поехать, естественно, именно Пина, но у моей кузины как нельзя вовремя серьёзно заболела мать, так что она вынуждена была срочно уйти в бессрочный отпуск. Узнав об этом, я пригласила её в кафе за свой счёт, и во время ужина начала жаловаться ей на своё одиночество и на то, как всё плохо у меня с финансами, и как бы сильно я мечтала побывать в Европе, но у меня никогда не получится накопить на подобную поездку самостоятельно… – Лурдес горестно вздохнула, а я скользнула взглядом по её клатчу, в котором пряталась смертельная доза цианида, способная сразить слона. Клатч был закрыт. – Для Пины не составило труда уговорить нашего босса взять в Париж именно меня вместо неё. Думаю, ей достаточно было всего лишь провести с ним одну ночь, чтобы после иметь смелость предлагать ему своего кандидата на эту поездку, и как удобно получилось, что кроме меня у моей бедной кузины кандидатур больше не было. Моя же судьба в тот момент в буквальном смысле висела на волоске и зависела от одной лишь этой поездки: мне скоро должно было исполниться двадцать пять, а у меня всё ещё не было даже намёка на ту роскошную жизнь, которой уже почти обладала моя пусть и гораздо более глупая, но заметно более удачливая кузина. Да-а-а, Пина была удачливой, – задумчиво прищурилась Лурдес. – Мне же откровенно не везло. В момент, когда я только начинала разрабатывать план обольщения заглядевшегося на Пину босса, в Портленд приехал тот самый сын шерифа, от которого в школьные годы я потеряла голову. Мой адрес ему выдала моя глупая тётка Сара, я же, заранее зная, что он приедет, думала, как бы отшить его покрасивее, потому как считала, что за те почти семь лет, что мы не виделись, этот мужчина должен был заметно состариться, в конце концов, ему уже шёл тридцать девятый год. Каково же было моё удивление, когда передо мной предстал красивый мужчина в расцвете своих сил, в чёрном деловом костюме и с букетом красных роз! Позже я узнала, что он устроился охранником в ночном клубе, и костюм был его униформой. Он был неотразим, всё ещё был красивее многих молоденьких парней, несомненно мужественен и, главное, он всё ещё желал меня. Мы переспали во время первой же нашей встречи, после чего начали регулярно пересекаться и в итоге я посвятила его в свои планы на своё будущее: для начала я планировала отбить своего босса у Пины, а спустя ещё некоторое время стать официальной миссис Крайтон, – я чуть не вздрогнула. Так значит, речь шла всё-таки о её муже, отце Августы и Байрона. Как низко… – Моему бойфренду понравился мой план, – от этих слов я не выдержала и всё же вздрогнула: как адекватный мужчина может одобрить подобные планы женщины, с которой спит? – Более того, – решила продолжать ошарашивать меня Лурдес, – он стал моим компаньоном и стал помогать мне осуществлять мой план. Работая охранником в ночном клубе он зарабатывал прилично и иногда приодевал меня посексуальнее или оплачивал мою косметику, чтобы на фоне Пины я выглядела настоящей королевой секса, которой я и выглядела в свои двадцать пять. До сих пор не могу понять, как Пина могла позволять себе быть настолько самоуверенной, чтобы разрешать себе пользоваться минимумом косметики и не подчёркивать свою внешность более выгодными нарядами. В конце концов, как она могла позволить женщине с моими внешними характеристиками поехать в Париж с её мужчиной, – рассказчица победоносно и одновременно разочарованно вздохнула. – И всё же в итоге именно мой главный помощник в итоге стал моей самой главной проблемой в достижении моей цели: занимаясь охотой на Эрнеста Крайтона, я беспрерывно спала с другим мужчиной и в результате, по совершенно дурацкой случайности, забеременела. Если я хотела заполучить Крайтона, мне нужно было поторапливаться, потому как мой пока ещё не начавший расти живот в скором времени обещал всё испортить: я не желала преждевременно делать аборт, опасаясь, что в будущем не смогу родить Крайтону наследника, но сроки поджимали, а Крайтон смотрел только на Пину… И здесь вдруг Париж! Мы вылетели в Европу бизнес-классом вдвоём: только я и Крайтон, и никаких Пин или сыновей деревенских шерифов. Однако в Париже у меня первое время тоже ничего не получалось: Крайтон говорил со мной только о работе, а когда я склоняла его на более личные темы, он сразу же заговаривал о том, какая у меня чудесная кузина. Но в конце второй недели пребывания в Париже мне всё же удалось осуществить свой план: у Крайтона был деловой ужин, во время которого он перебрал со спиртным, я же доставила его в его номер в отеле и по-быстрому с ним переспала. Для того же, чтобы закрепить успех и чтобы с утра он не сказал о том, что произошедшее между нами свершилось в результате пьяной ошибки, утром я организовала ему сексуальные утехи такого уровня, до которого, я уверена, целомудренной Пине было бы никогда не дорасти. Перед отъездом из Франции я прекрасно понимала, что Крайтон попытается от меня отделаться, чтобы вновь вернуться к Пине, и уже видела, что он готовится к знаменитому “серьёзному мужскому” разговору, но я обошла его на решающем повороте. Когда за завтраком в ресторане отеля он сообщил мне о том, что хочет со мной серьёзно поговорить, я взяла слово первой и опередила его на решившие всё доли секунд: до того, как он успел откреститься от нашей французской интрижки, я сообщила ему о своей беременности, продемонстрировав ему положительный результат теста, и расплакалась, зная, что такой же мягкотелый, как Пина, Крайтон примется меня утешать, – глаза миссис Крайтон прищурились. – Отойдя от первичного шока, он действительно начал меня успокаивать. Он опрометчиво пообещал мне, что его ребёнок не будет расти без отца, и в результате, не без моей помощи, он сдержал своё обещание. Из Парижа я возвращалась к своему союзнику с победой: мы это сделали, мы заполучили нашего Крайтона! По прибытию в США ни я, ни Эрнест даже не связались с Пиной, всё ещё находящейся в бессрочном отпуске по уходу за больной матерью. Крайтон хотел ей всё рассказать, но я убедила его в том, что сама это сделаю, так как Пина моя кузина, и он оставил это дело за мной, а я, естественно, оставила это дело невыполненным. Я ничего не сказала Пине, мы с Эрнестом официально оформили брак без всяких препятствий и церемоний, и уже через пару недель уехали в Канаду – бизнес компании Coziness в США так и не смог наладиться, и французская поездка, на которую все рассчитывали, не дала положительных результатов никому, кроме меня и моего тайного союзника, – Лурдес блеснула хитрым взглядом, от которого по моей спине мгновенно пробежал холодок – она собиралась открыть мне что-то пугающее, и я отчётливо это осознавала. – Ссылаясь на одиночество, – продолжила она с лукавой улыбкой на губах, – я уговорила своего мужа взять с собой в Канаду моего друга детства и устроить его, к примеру, моим личным водителем.

От услышанного я чуть не оглохла. Августа не дочь Эрнеста Крайтона, она дочь… Ричарда?!

Ричард – тайный союзник Лурдес?!

Моё сердце оборвалось. Всё время своего заточения в этой машине я рассчитывала на то, что в случае опасного развития событий Ричард станет моим спасителем, а он всё это время был… Любовником Лурдес, её союзником, отцом названной дочери Эрнеста Крайтона… Кем ещё он был и кем была сама Лурдес? На что они были способны и почему она сейчас рассказывала мне свои страшные тайны?

Я почувствовала, как холодеют кончики моих пальцев… Лурдес же, наслаждаясь моим шоковым состоянием, продолжала свой рассказ уже не скрывая своего удовольствия от произносимых ею вслух страшных тайн:

– Вот таким вот интересным образом на свет появилась всеми обожаемая, лучезарная Августа Крайтон. Но появление Байрона было в миллион раз интереснее появления Августы, – ещё более хитро заулыбалась Лурдес, и я заранее испугалась того, что она желала поведать мне дальше.

Что может быть “интереснее” появления Августы, которым Лурдес связала мистера Крайтона по рукам и ногам? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: Байрон тоже является сыном Ричарда.

Эти двое обманывали мистера Крайтона всю его жизнь. На самом деле у Эрнеста Крайтона нет наследников – и его дети, и его внуки на самом деле являются отпрысками Лурдес, и Ричарда. А значит рождённый мной от Байрона ребёнок тоже является их потомком…

Кажется, оттенок моей и без того светлой кожи побелел на несколько тонов от восприятия этой страшной тайны, и от нежелания осознавать, по какой причине я сейчас всё это выслушиваю. Я всецело погрузилась в свои страшные предчувствия и, увидев моё погружение, Лурдес решила меня одёрнуть:

– Продолжайте слушать мою правду, Тереза, не отвлекайтесь. Моя же правда на тот момент заключалась в том, что мне казалось, будто я достаточно прочно привязала Эрнеста к себе чужим ребёнком, но я ошибалась. Эрнест любил малышку Августу так крепко, словно он сам вытолкнул её из себя в этот мир, но спустя полтора года после её рождения он вновь решил попробовать счастье в ведении бизнеса на территории США. Я сразу поняла, что дело здесь отнюдь не в бизнесе, что всё дело в том, что мой официальный муж не может забыть мою кузину, но я действительно не могла его удержать – он буквально рвался в Соединенные Штаты. Однако, прекрасно оценивая его состояние и предугадывая его истинные намерения, я не отпустила его в Штаты одного – я поехала вместе с ним. Но на сей раз мы обосновались не в Портленде, а в небольшом двухсоттысячном городке, по счастливому стечению обстоятельств находящемуся всего в пятнадцати милях от деревни, в которой всё ещё обитала эта наивная неудачница Пина, до сих пор присматривающая за своей матерью, страдающей почечной недостаточностью. Как я и предвидела, уже спустя два месяца после нашего приезда в США Эрнест окончательно остыл ко мне – он отказывался от секса, стал работать по выходным и начал пропадать на работе даже по ночам. Я сразу поняла, что он снова с ней. Моей соперницей не была и быть не могла другая женщина, кроме Пины, потому что я всегда знала, что Крайтон влюблён именно в неё. А ещё он был воспитан в слишком устаревшей закалке, чтобы позволять себе изменять матери его ребёнка с какой-то проходной вертихвосткой. Он разрешил себе измену потому, что был влюблён, а не потому, что поддался импульсивному порыву страсти, что могло значить только одно: мои надежды на обеспеченную жизнь в тени богатого мужа вновь подверглись серьёзной опасности. В самом начале я ещё лелеяла надежду на то, что он бросит её ради своей привязанности к Августе, но спустя четыре месяца после нашего прибытия в США я поняла, что дело набирает серьёзные обороты и что если я не предприму решительных действий, к концу года я останусь без мужа-миллионера и превращусь в заурядную, невзрачную мать-одиночку, коротающую свою жизнь на окраине какого-нибудь зачуханного Роара, – это был даже не намёк. Это был прямой текст. – Крайтон всё предусмотрел: во время заключения нашего брака он вынудил меня подписать брачный договор, который в итоге стал для меня железной удавкой. В случае развода мне не доставалось вообще ничего, кроме рождённых в браке детей и права на скромные алименты. Я не могла потерять Эрнеста, если не хотела вновь оказаться на обочине. Видя, как сильно он привязан к названной дочери, я, как только получила от него новость о том, что он вновь собирается отправиться в США, начала попытки забеременеть повторно, но у меня никак не получалось зачать. Вскоре я начала думать, что проблема заключается в Крайтоне, и потому с завидной регулярностью пыталась забеременеть ещё раз от Ричарда, но даже моя активная половая жизнь, протекающая параллельно с двумя мужчинами, мне не помогала. В итоге на четвёртый месяц пребывания в Штатах я обследовалась и узнала, что у меня серьёзные проблемы с яичниками и что ещё раз забеременеть я едва ли смогу, по крайней мере для подобного прыжка мне пришлось бы пройти серьёзный курс лечения, обещающий затянуться на несколько лет, а у меня не было в запасе столько времени. Поэтому я решила инсценировать беременность.

Она произнесла эти слова настолько отчётливо самодовольно, что я едва удержалась, чтобы от ужаса не приложить ладонь к своим губам: зачем она рассказывает мне свои грязные тайны?! Зачем?! Но она не останавливалась:

– Стоило мне только сказать Эрнесту, что я снова беременна от него, и радостным тоном дать ему надежду на то, что на сей раз у него точно родится мальчик, то есть наследник его бизнеса, и моего слабовольного мужа мгновенно отрезало от походов налево. Чтобы быть подальше от искушения в лице Пины и одновременно подальше от нелюбимой беременной жены, Эрнест, уже спустя неделю после озвученной мной радостной новости о скором появлении на свет его наследника, улетел в Канаду. Он сослался на срочные дела в головном офисе, а меня он оставил в США якобы приглядывать за развитием событий дочерней компании на этой стороне. Любая жена была бы не в восторге от столь низкого поведения своего мужа: по факту, он бросил меня в другой стране с нашей двухлетней дочерью на руках и предположительно растущим пузом, и ещё требовал от меня ведения его бизнеса на чужой территории. Однако для меня лучшего расклада придумать было просто невозможно. Во-первых, в тот год я наконец подобралась к управлению бизнесом Крайтона впритык, после чего уже не выпускала бразды власти из своих рук, а во-вторых, я снова была безумно богатой и заодно почти свободной. Крайтон навещал меня один раз в месяц, был со мной одну неделю и не требовал от меня физической близости, ссылаясь на нежелание доставлять дискомфорт моей беременности, хотя во время моей первой беременности у него такого заскока не было. После таких наездов он поспешно сматывал удочки в сторону Канады и практически не давал о себе знать до следующего приезда. В остальное же время я наслаждалась своим богатством, плоским животом и пребыванием в компании своей дочери, и её истинного отца. В то прекрасное время мы с Ричардом шиковали за счёт Крайтона как никогда. Мы ели за его счёт, одевались за его счёт и занимались сексом прямо в его постели, а он даже не предполагал, что подобное возможно. Наверное считал, что Ричард немного староват для меня, но как же он ошибался, как же был глуп в своём горе по несостоявшейся любви с Пиной!.. Естественно я не забывалась и каждый день носила накладной живот, ежемесячно корректируя его размеры. На пятом месяце мы с Ричардом решили пойти ва-банк и сообщили приехавшему на очередную неделю мучений Крайтону радостную новость о том, что у него якобы ожидается рождение сына. Крайтон был явно счастлив тому, что у него будет сын, и явно несчастен оттого, что его ему рожу я. Мы же с Ричардом всё заранее спланировали: мы решили инсценировать выкидыш на последнем месяце беременности, чтобы растянуть нашу беззаботную жизнь на подольше. Но этот план мы в итоге слегка подкорректировали, – Лурдес снова выдала пугающую своей холодностью улыбку, и я поняла, что дальше будет только страшнее, но я продолжала молчать, боясь приблизить конец этого страшного рассказа, а вместе с ним и персональную развязку для себя. – Однажды вечером, когда я находилась якобы на третьем месяце беременности, Ричард сказал мне интересную фразу про кукушек. Он сравнил нас с этими птицами: мы, словно кукушки, подложили свои яйца в гнездо Эрнеста и Пины, и теперь могли не переживать о благополучии своего потомства и себя самих. Услышав столь меткое сравнение, я вдруг почувствовала страшную силу желания увидеть лицо этой дурочки Пины. Я хотела уличить её в том, что она опустилась до роли любовницы, унизить её словами о том, что Эрнест ушёл ко мне потому, что он счастлив со мной, потому, что он обожает нашу дочь, и ещё я желала поведать ей о том, что сейчас он с завидным энтузиазмом готовится к рождению своего сына, к своему становлению отцом во второй раз… Я так сильно предвкушала лицезрение этой картины, что у меня даже коленки тряслись, когда я выходила из своего роскошного мерседеса на разбитую подъездную дорожку к тому сараю, в котором Пина продолжала жить вместе со своей старухой-матерью! Я жаждала крови, жаждала отмщения за супружескую неверность своего мужа, жаждала великолепной сцены унижения своей соперницы, но всё пошло не по плану. Дверь мне открыла Пина, и прежде, чем я встретилась с ней взглядом, я увидела её округлившийся живот. Она была по-настоящему беременна. Впустив меня в дом, она не дала сказать мне и слова, потому как сразу расплакалась. Она вдруг начала просить у меня прощение, говорила, что не хотела отнимать у меня счастье, что знала, что я вышла замуж за Эрнеста, но не знала, что в нашем браке уже родился ребёнок, и в своём незнании она обвиняла меня – ведь именно я оборвала все связи со своей сестрой, всегда относящейся ко мне только с добротой, ведь я тогда не сообщила ей о моём выходе замуж за Эрнеста. Она утверждала, что если бы она знала о том, что у нас с Эрнестом есть ребёнок, она бы не поддалась его словам о том, что он всё ещё якобы любит её, она бы оттолкнула его несмотря на все его страстные речи о том, как сильно он тоскует без неё и как сильно он несчастлив со мной в браке… В последний месяц их отношений Пина забеременела, – рассказчица вздёрнула подбородок. – На момент этой несуразной встречи, моего несуществующего беременного живота всё ещё не было видно, и я считала это нормальным, но увидев заметный живот Пины я поняла, что мне пора презентовать своё физическое состояние отчётливее, ведь она была уже на четвёртом месяце беременности, в то время как я должна была быть на третьем, – Лурдес позволила себе перейти на откровенно недовольный тон. – Она носила под сердцем ребёнка Крайтона – не я! Она могла отобрать у меня всё или… Или я вновь должна была отобрать всё у неё. Как бы выразилась моя в итоге наложившая на себя руки мать: так было суждено, – миссис Крайтон прищурилась, глядя в сторону гуляющего неподалёку Ричарда, а я вдруг вздрогнула от вибрации в моей сумочке – мой телефон окончательно разрядился. Теперь я буквально ощущала, как уже давно наброшенная на мою шею удавка начинает затягиваться в смертельный узел. – Пина не успела рассказать Эрнесту о своей беременности, – тем временем продолжала безжалостно вываливать на мою голову тонны собственной правды эта страшная женщина. – Эрнест, как и в предыдущий раз в случае со своей неповторимой любовью, вновь испарился без предупреждения, не сказав своей возлюбленной ни слова, и, как выразилась Пина, она сразу поняла, что он снова обманул её доверчивое сердце и что он, наигравшись с ней, вновь вернулся ко мне, а значит, он всё-таки любит меня и вовсе не несчастен со мной, как он рассказывал ей. Договорив эту дурацкую в своей сентиментальности фразу, эта беременная идиотка вновь ударилась в слёзы и совершенно внезапно перебросилась на совсем иную тему. Она начала говорить о своей несчастной матери, в тот момент спящей в соседней комнате. Оказывается, Сара не поднималась с постели уже две недели. Доктора говорили, что ей необходима срочная операция, но эта процедура была слишком дорога, чтобы Пина могла позволить себе оплатить её. Рыдая, Пина начала умолять меня о деньгах в долг на операцию её матери, моей кровной тётки, параллельно не забывая умолять меня о прощении. План созрел мгновенно. Решение всех проблем было на поверхности и не воспользоваться уже готовой работой предрешенности было бы глупо. Я усадила Пину на стул, начала успокаивать её, называть её своей сестрой, говорить слова о том, что кроме неё и тёти Сары, о которых, по факту, я уже давно как напрочь забыла, у меня больше нет кровных родственников. Дождавшись её успокоения, я предложила ей сделку. Я скормила ей ту же сказку, которой уже третий месяц пичкала Эрнеста. Сказала, что благодаря своему любимому мужу нахожусь уже на третьем месяце беременности. Я сказала, что заплачу́ ту баснословную сумму, которая необходима для срочного оперирования тёти Сары, и её мать не умрёт, как умерла моя, она обязательно будет жить, но я не хочу, чтобы ребёнок моего мужа, кровный родственник моих детей, рос без отца и в бедности, в которой росли мы с Пиной, поэтому Пина, взамен за спасение жизни своей матери, отдаст мне своего ребёнка на воспитание. Я говорила ей, что подстроить это будет очень просто: я якобы рожу двойняшек. На самом же деле второго ребёнка не планировалось, но Пине об этом знать точно не было нужно. Я пообещала ей, что её ребёнок будет расти в полноценной семье, в любви и богатстве, что он получит лучшее из всех возможных образование, но она вдруг вспылила. До сих пор я никогда не видела Пину кричащей, но здесь она закричала даже не боясь разбудить свою больную мать, спящую в соседней комнате. Она выпалила, что ни за что не отречётся от своего ребёнка, что не продаст его, что я бессердечная, жуткая, ужасная… – Лурдес вздрогнула, явно хорошо припомнив подробности эмоций безжалостно обманутой ею кузины. Я же, кажется, превратилась в застывшую каменную глыбу, словно моя жизнь сейчас зависела лишь от одной моей неподвижности. – Чтобы оборвать её детскую истерику, я спросила её, действительно ли она ни за что не отдаст своего ребёнка в более хороший для него мир богатства и изобилия, даже взамен на жизнь своей матери? Она мгновенно дрогнула, а я, поняв, что вбила клин в её уверенность, продолжала его забивать всё глубже, в самую сердцевину. Я сказала ей, что если она откажется от моего предложения, её мать умрёт в страшных муках ещё до рождения своего внука или, быть может, внучки, а Эрнес слишком сильно любит меня, нашу дочь и ожидаемого от меня ещё одного ребёнка, так что моя недальновидная сестра рискует в скором времени остаться совсем одна, без матери, в провинции, и на что она будет выживать, какую жизнь она подарит своему чаду? Чётко увидев нарисованную мной яркую картину неприглядного будущего её семьи, она вдруг спросила совершенно раздавленным голосом, как я собираюсь обставить рождение двойняшек, если я отстаю от её беременности на один месяц. Этим вопросом она дала понять, что она проиграла мне. Снова. Идиотка. Я сказала ей оставить решение этой проблемы мне и она оставила. Пина согласилась отдать своего ребёнка на воспитание мне и его отцу, взамен на спасение жизни своей матери.

От услышанного у меня чуть не случился то ли приступ паники, то ли сердечный приступ. Что сделала эта женщина?.. Она отобрала ребёнка у его матери?!..

– После того, как сделка была устно заключена, Ричард стал навещать Пину несколько раз в месяц, привозя ей продукты, которые она неизменно и грубо отвергала, но навещал он её не с целью заботы о ней, а чтобы быть для неё ярким напоминанием о нашем уговоре и чтобы быть уверенным в том, что она не передумает. Но она не могла передумать, ведь на кону была жизнь её матери, и всё же я не могла отказать себе в удовольствии слегка помучить её, понапрягать её присутствием Ричарда, – рассказчица облизнула свои губы, словно безумная, наслаждающаяся своим безумием. – Я организовала операцию для Сары, которая состоялась уже спустя месяц после заключения сделки между мной и Пиной, и операция прошла успешно, но по итогу оказалась пустой тратой денег и времени. Сара хотя и начала чувствовать себя заметно лучше, и даже начала ходить, однажды утром просто взяла и не проснулась – умерла в собственной постели, спустя почти три месяца после выписки из больницы. Конечно же мы с Ричардом сразу начали переживать по поводу того, что из-за подобного поворота событий Пина забудет о своём денежном долге и пойдёт на попятную, и всё правда пошло комом. За неделю до родов Пина сбежала, но будучи беременной дурой, сбежала недалеко. Спустя неделю, точно в срок, Пина Браун поступила в родильное отделение больницы города Роара, о чём нам стало сразу же известно благодаря работающему в том роддоме знакомому доктору Ричарда. Ричард навестил её на следующий день после родов и сообщил ей, что мы выполнили свою часть уговора и теперь ждём добросовестного исполнения её части уговора. Он сказал ей, что мы готовы забрать ребёнка, но она ответила ему словами о том, что мы ни за что на свете не получим её сына и что если мы не отстанем от неё и попытаемся отобрать у неё ребёнка, она начнёт говорить и для начала расскажет Эрнесту о нашей подковёрной игре, – рассказчица поморщила носом, словно вспоминала сейчас всего лишь о неприятной мелочи, а не о страшных событиях, виной которых она являлась.

Передо мной сидел даже не волк в овечьей шкуре. Эта женщина была хуже волка. Она была самым настоящим монстром. Я не знала, что этот монстр скажет дальше, но всё больше убеждалась в том, что чем глубже он погружается в недры воспоминаний о своём существовании, которое никак нельзя назвать жизнью, тем более страшным итогом эти воспоминания прошлого грозят обернуться для моего будущего.

– Откровенно говоря, я с самого начала знала, что рано или поздно Пина заговорит, как знала и то, что с моей фальшивой беременностью необходимо срочно что-то решать. После того, как Ричард рассказал мне о решительном настроении моей недальновидной кузины, я пришла к выводу, что так даже лучше – пора уже избавиться от этой кости в горле, мешающей мне крепко держать в своих зубах вымученное и потому заслуженное богатство. Так совпало, что именно в Роаре, куда бежала Пина, работал молодой акушер-гинеколог, знакомый Ричарда, который согласился подделать для меня документы о моей фальшивой беременности, тем самым превратив её в самую настоящую. Именно он сообщил нам о поступлении в родильное отделение Роара Пины. Я пообещала ему заплатить тридцать тысяч чистыми за качественно оформленные документы о рождении у меня ребёнка, а за предоставленную информацию о Пине я доплатила ему ещё десятку сверху. Естественно молодой доктор, мечтающий купить себе просторный дом, не просто согласился на моё щедрое предложение, но опасался его упустить и потому был готов пойти на многое, чтобы наша сделка не сорвалась. После того, как Пина дала нам понять, что без боя она не сдастся, я за считанные часы разработала и предоставила Ричарду идеальный план наших дальнейших действий, который тот безоговорочно принял – ведь на кону стояло наше благополучие – и передал доктору. Согласно этому плану Пина Браун в ночь третьего ноября, перед своей выпиской, должна была быть переведена в отдельную палату на первом этаже родильного отделения, в которой не должно было быть закрытого на замок окна. Пойми, Тереза, от этого мероприятия зависели многие жизни, и потому мы продумали всё до мелочей и подстраховались со всех возможных сторон, – от звучания моего имени, вылетевшего из уст этой страшной женщины, по моей коже пробежали мурашки. Услышать своё имя в процессе рассказа столь жуткой истории было всё равно что услышать роковой приговор. – Доктор рассказал Ричарду об отсутствии камер наблюдения, проконсультировал нас по поводу самой удачной в своём размещении для этого мероприятия палаты, находящейся с тыльной и плохо обозримой стороны здания больницы. Доктор не должен был быть непосредственным участником этой рискованной операции, чтобы не привлечь к себе внимание и впоследствии не вывести полицию на нас. Он должен был дать знак Ричарду, когда к Пине принесут младенца в палату, после чего Ричард должен был проникнуть в её палату через окно, пристрелить не желающую держать язык за зубами Пину до того, как она успеет поднять шум, и скрыться до того, как его успеют заметить, но всё пошло не по плану.

ЧТО ОНА СКАЗАЛА?! ЧТО ОНА СКАЗАЛА?! ОНА СКАЗАЛА – “ПРИСТРЕЛИТЬ”?!..


– Ричард проник в палату Пины спустя двадцать минут после того, как ребёнка принесли к ней, – совершенно невозмутимым и оттого ещё более жутким тоном продолжала вскрывать кровавые гнойники своего прошлого женщина-монстр. – Ребёнок спал в колыбели и Пина сама задремала, а потому не успела поднять шум. Ричард пристрелил её быстро, она не мучалась, я попросила его об этом… Но он ещё не успел взять младенца в руки, когда в палату вошли двое молодых докторов, мужчина и женщина. Возможно, они отреагировали на возню в палате, возможно, они просто проходили мимо – неважно. Бедняге Ричарду пришлось пристрелить и их тоже, ведь они всё увидели. После этого он забрал младенца из колыбели и сумел сбежать до того, как в больнице поднялась паника.

Она замолчала. Смотрела куда-то вперёд и молчала. А я словно из реальности нырнула в страшный сон. Кошмарный кошмар…

Я что, только что узнала тайну Больничного Стрелка?!..

Те трое – роженица и двое докторов – были убиты Ричардом и Лурдес?..

А тот младенец, которого так и не нашли, которого сочли сначала пропавшим без вести, а затем погибшим… Тот малыш – это Байрон?!

Меня замутило от переизбытка негативных чувств и предчувствий недоброго конца всей этой истории. Эти люди – монстры… Я сижу в машине с монстром, и снаружи расхаживает ещё один монстр, и рядом ни единой души, способной прийти мне на помощь, ни единого прохожего или проезжающей мимо машины… Лурдес знала, какое место выбирала для своего монолога… Она знала, а я только догадывалась…

Я едва сдержалась от истерической усмешки, когда вспомнила, что ещё несколько минут назад считала, будто в случае опасности смогу рассчитывать на Ричарда. Кто из этих двоих был страшнее?.. Отдающий приказы или исполняющий их?.. Они – Больничный Стрелок. Значит ли это, что они убили не только тех докторов и мать Байрона?.. От этого вопроса и автоматически сгенерировавшегося в моём воспалённом негативными эмоциями мозгу ответа, в моих глазах вдруг помутилось из-за подступивших к ним слёз, поэтому я поспешно отвела взгляд в сторону, чтобы Лурдес не заметила влагу в моих глазах, и она не заметила, так сильно она была увлечена своими личными переживаниями.

– Я до последнего момента не знала, матерью кого я стану: будет ли у меня сын или ещё одна дочь. Пина нарочно скрывала от нас с Ричардом пол будущего ребёнка, а мне хотелось именно мальчика, мне был нужен именно мальчик… Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, мы решили записать Байрона родившимся не в день страшного происшествия в больнице Роара, а в день его реального рождения. Я якобы разродилась сыном дома, не успев доехать до больницы, а доктор Ламберт, – она не заметила этого, но она назвала фамилию, которую, я уверена в этом, она до сих пор нарочно не озвучивала! – он якобы приехал по официальному вызову скорой помощи и якобы осмотрел меня и малыша, после чего оформил реальный документ о том, что я родила мальчика на месяц раньше должного срока. Так у нас появился Байрон.

Её хладнокровность не оставляла сомнений в том, что на расстоянии вытянутой руки рядом со мной сидит и дышит одним со мной воздухом не просто преступник, но самый настоящий маньяк. Я была не просто потрясена до глубины души – в эту секунду я переживала шоковое состояние. Лурдес же не желала или уже не могла нажать на заклинившие тормоза своей откровенности:

– От рождения сына Эрнест стал светиться, словно рождественская ель, и он был прав в своём счастье, так как этот ребёнок действительно являлся его сыном. Как и в случае с Августой, он лично придумал ребёнку имя…

Я не выдержала. Столько вытерпела и вдруг не выдержала.

– Почему Вы всё это рассказываете мне? – услышав свой шокированный тон, я вдруг испугалась ещё сильнее.

– Терпение, ты ещё не дослушала, – в голосе рассказчицы проступили едва уловимые ноты раздражения. Урезонив меня, она уверенно продолжила гнуть свою линию. – Мы с Ричардом уехали в Канаду уже спустя сутки после того, как заполучили Байрона в свои руки, не желая задерживаться в США ни дня. Трёхлетняя Августа была в восторге от своего братика, каким тот ей ни являлся ни каплей крови, текущей в его жилах, а мне же играть роль его матери было совсем несложно, с учётом имения у меня материнского опыта в сумме с реальным желанием стать матерью этого ребёнка, потому как этот невинный младенец в буквальном смысле являлся синонимом престола его отца. Правда, для простака Эрнеста пришлось придумать сказочку о перегоревшем молоке, зато на протяжении двух месяцев после появления Байрона мне не приходилось ублажать своего официального мужа, который после истечения своего длительного срока сексуального воздержания словно с цепи сорвался: трахался со мной по два раза в сутки в самых неожиданных местах, наслаждаясь моим “быстро пришедшим в норму” телом. Естественно он был голоден! Этот недоумок ведь не мог себе позволить любовницу, считая, что он может иметь только свою жену или свою возлюбленную – заводить себе третью головную боль он не желал, как твердолобый тюфяк, помешанный на прогнивших до основания семейных ценностях, основанных на лжи. Поэтому в первый год после появления Байрона, – я заметила, что Лурдес по отношению к Байрону избегает слова “рождение”, заменяя его словом “появление”, – я мирилась с сексуальными аппетитами своего изголодавшегося мужа, но однажды мне надоели его аппетиты и я резко отказала ему, не пожелав совокупляться с ним в его новом частном самолёте, даже не собирающемся взлетать, а просто стоящем припаркованным в амбаре. С тех пор он начал меня насиловать. В самый первый раз, который случился в том самом самолёте, я решила, что дело в том, что я ему излишне грубо отказала, обозвав его животным, но позже я узнала, что в тот день он узнал о смерти Пины. Недальновидный идиот! Прошло уже больше года после её смерти, а он узнал только сейчас! – в голосе сумасшедшей разлилось неприкрытое торжество. – После того, как он взял меня насильно в первый раз, я сразу же заявила ему, что не потерплю подобного отношения к себе и подам на развод, но он моментально расставил все точки над “i”. Сказал, что с радостью расторгнет этот брак и, согласно брачному договору, который я подмахнула во время регистрации нашего союза, что в итоге стало самой большой ошибкой в моей жизни, он лишит меня всего – не оставит мне и доллара.

Эта женщина в течение своей жизни совершила так много ужасов, причинила так много зла столь многим судьбам, но всерьёз считала своей самой большой ошибкой не всю свою жизнь в целом, и даже не этот отдельный, страшный монолог-признание, а то, что она позволила Эрнесту Крайтону развести её на брачный договор. Я едва верила в то, что человек вроде неё может всерьёз существовать в природе. Но она упорно продолжала доказывать мне своё существование.

– Таким образом развод в итоге стал оружием Эрнеста против меня, а не моим против него. Менее чем через сутки после первого изнасилования, он снова грубо взял меня против моей воли, на сей раз в номере отеля, и с тех пор между нами больше не было секса – только его насилие над моим телом. Он перестал интересоваться тем, хочу ли я физической близости с ним, а моё откровенное нежелание стало для него чем-то наподобие призыва к активным действиям, всё равно что красной мулетой для тореадора. Если прежде во время секса он был просто отстранён от меня, тогда теперь он был исключительно груб. Он специально делал мне больно, специально не удовлетворял меня, он даже иногда душил меня…

Подобные слова могли бы вызвать во мне серьёзную жалость, если бы я всё ещё не пребывала в шоке от всего того, что услышала до того, как она начала обличать своего супруга в сексуальном насилии.

– Я не могла уйти от него вникуда, в нищету из которой пришла к нему, и потому терпела его извращения, позволяя насиловать себя снова, снова и снова…

Я заметила, как её руки начали отчётливо дрожать поверх её клатча. И меня вдруг осенило: она боялась. Лурдес Крайтон, шарлатанка до мозга костей, беспощадная убийца и воровка младенцев, боялась Эрнеста Крайтона!

– Однажды он изнасиловал меня прямо на парковке автовокзала, на заднем сиденье своего тесного мерседеса. А однажды вставил мне в рот кляп, из-за которого я едва не задохнулась. Он превратился в безжалостного монстра. Он озверел!

Мне ещё никогда в жизни не было так страшно. Лурдес не осознавала того, что своей натурой монстра ваяла монстров рядом с собой – Ричард и Эрнест были её детищами, результатами её жизни. Кем мог вырасти Байрон при такой матери? Кем на самом деле являлся отец моего сына?.. Сыном Лурдес?.. Сыном Пины?.. Чей он и кто он?..

– Ласку я продолжала получать только от Ричарда, – продолжала Лурдес дрожащим от напряжения голосом, каким сейчас могла говорить я, если бы мне пришлось. – Ричард говорил мне терпеть ради нашего общего блага, и я терпела. В конце концов, Ричард убил троих людей ради меня и готов был убить ещё, если я от него того попрошу, он же от меня подобного не просил – он просил лишь терпения, и я давала его ему, давала Эрнесту причинять мне боль. Шли годы, мой муж по прежнему обожал Августу с Байроном и презирал меня, словно на подсознательном уровне, шестым чувством догадывался, что я сотворила ради того, чтобы добраться до его богатства. Самое обидное заключалось в том, что всё это время я знала истинную причину происхождения его звериного поведения, а он, не зная её и лишь подозревая её природу, будучи не в силах разъяснить самому себе свои враждебные действия, направленные исключительно на меня, всё равно не прекращал своего насилия. В итоге, когда я поняла, что он не отпустит меня даже после наступления совершеннолетия наших детей, ничего не подозревающих об истинной стороне медали наших супружеских отношений, что он слишком сильно пристрастился к сексуальному рабству в моём лице и что развод для меня не выход, если только я не хочу лишиться материально обеспеченной жизни, я приняла решение начать незаметно, постепенно действовать. С момента совершеннолетия Байрона, на протяжении более семи лет я ежедневно добавляла в напиток своего супруга по три капли особого лекарства, которое расшатывало его бычье здоровье таким образом, чтобы в нужный момент в его организме не обнаружились следы яда.

Снова яд. Метод Ричарда – пуля; метод Лурдес – яд. Я судорожно сглотнула, почувствовав, как на моём лбу выступила испарина, и посмотрела на руки чудовища, похожие на женские, лежащие поверх плоского золотистого клатча. Тем временем Лурдес жаждала поделиться со мной историей собственноручной расправы над отцом Байрона:

– Нужно отдать должное здоровью этого вепря и его кратковременным командировкам, обрывающим периоды глотания им моего лекарства. Этот мерзавец действительно обладал мощным здоровьем, из-за чего мне в итоге пришлось потратить на достижение своей цели больше семи лет вместо ожидаемых пяти, но даже Эрнес Крайтон не всесилен – у него наконец случился долгожданный приступ, к которому я семимильными шагами подводила его, словно бычка на верёвочке к бойне. Это был день моего триумфа! Но, как известно, не всё всегда идёт по плану – своенравные кузины тайно беременеют, в палату заходят чуткие доктора, стойкие мужья не желают сдаваться. Если бы приступ случился с ним дома, всё бы закончилось благополучно – я бы позаботилась о том, чтобы скорая помощь не добралась до него вовремя. Но приступ случился в его офисе, скорая помощь прибыла своевременно и доктора спасли ему жизнь, хотя ноги у него в итоге отказали. Однако я слегка забегаю вперёд. Забегаю вперёд после того, как расказала об отнятых мной ногах у своего мучителя, какая тонкая ирония, не находишь? – ухмыльнувшись, рассказчица посмотрела на меня самодовольным взглядом, но не найдя в моём лице поддержку, различив лишь чистый шок в моих глазах, она вернулась к своему монологу, по-видимому напрочь отказавшись от идеи с диалогом. – Сначала Эрнест любил обоих детей одинаково сильно, но после того, как Байрону исполнился год, и он начал меня насиловать, его любовь к сыну стала большей, чем к дочери, хотя это было практически невозможно различить невооружённым глазом. Думаю, он всегда видел в Августе ребёнка, появление которого вынудило его взять меня в жёны, и он был прав, но Байрона он каким-то чудом не винил в том, что он якобы стал причиной его повторного разрыва с Пиной. Он словно мог чувствовать, что на самом деле Байрон дитя, которое должно было скрепить его прочными узами с его возлюбленной, то есть его его дитя, а не моё. Я же понимала, что Байрон хотя и не мой сын, всё же именно он, а не Августа будет являться наследником миллионного состояния своего отца. Я даже не исключала варианта, в котором прилежный отец Эрнест Крайтон мог вообще всё оставить не своей любимой дочери, а своему обожаемому сыну. Поэтому, видя возрастающую любовь Эрнеста к Байрону, я твёрдо решила стать для этого ребёнка не мачехой, но матерью. Я воспитывала его в любви и тем самым привязывала его к себе, взращивала в нём почтительное отношение к себе, буквально внушила ему кровную связь со мной, с раннего детства рассказывая ему истории о том, как он пинался, находясь в моей утробе, под моим сердцем. Этот красивый и умный мальчик хотел любить свою мать и он любил её, потому что любил меня. Даже превратившись во взрослого мужчину он целиком оставался моим… – она слегка призакрыла глаза, что я мгновенно восприняла за недобрый знак. – А потом он уехал в Соединённые Штаты с целью осуществить то, что его отцу так и не удалось провернуть в своей карьере: Байрон взялся за укрепление семейного бизнеса на территории США, – она тяжело вздохнула. – Я с самого первого шага Байрона поняла, что он не будет таким бесхребетным, каким является его отец. Этот мальчик, в котором странным образом проступали черты характера оставшейся неизвестной ему Пины, рос настоящим мужчиной – он с ранних лет был твёрд, решителен и амбициозен, и потому, когда он заговорил о рынке в США, я ни на секунду не усомнилась в том, что у него в итоге получится сделать то, что не получилось сделать у его отца, способного на решительные действия только в сексуальном насилии над материально зависящей от него женщиной. Но помимо обладания сильным характером, способным противостоять даже моему напору, Байрон обладал ещё и молодостью. И этого, самого очевидного фактора, я не учла. Я полагала, что со временем, когда юношеский максимализм этого парня немного приугаснет, он сосредоточится на женщинах больше, чем на бизнесе. И тогда, в один прекрасный день, между его девушками-однодневками я подсуну ему ту кандидатуру, которую я приметила для него ещё во времена его глубокого детства – глупенькую, смазливую девчушку, которая будет способна лишь на произведение детей, состояние в элитных клубах и ведение праздного образа жизни в роли домохозяйки, не вникающей в бизнес своего мужа. Эрнест бы со временем списался по состоянию здоровья, не обременённая излишками разума невестка не путалась бы под ногами, и я бы наконец, спустя столько лет болезненного ожидания, стала правой рукой директора компании Coziness, то есть стала бы практически всесильной, возможно даже обошла бы в силе директора, своего неопытного сына. Однако в подобное развитие событий с каждым годом верилось всё меньше, так как с каждым годом Байрон всё отчётливее вырисовывал черту между личной жизнью, частью которой являлась я, и бизнесом, в котором, как вскоре выяснилось, он в принципе меня не видел. До осуществления моего плана касательно выгодной мне женитьбы моего сына оставалось всего-ничего, пара лет, не больше, но вдруг Байрон улетел в Соединенные Штаты с чёткой миссией, ровно на два месяца, и внезапно задержался там на целых четыре месяца.

Всё. Мы приближались к эпической развязке. Байрон повзрослел, возмужал, на сцене появлялась я.

Внутри меня всё сжалось, но не из-за того, что я боялась скорой развязки, а значит открытия всех карт в этой истории и в данном монологе, а потому что вдруг поняла – я поняла! – что всё, что я до сих пор знала о своём разрыве с Байроном – это наглая, виртуозная, страшная, болезненная, уродливая, запутанная и мастерски реализованная ложь.

Сердце внутри моей грудной клетки слезливо задрожало. Неужели я сейчас узнаю, что Байрон на самом деле когда-то любил меня? Или… Или он достоин женщины, тень крыла которого нависала над его головой ещё до его рождения. Кем окажется Байрон в этой истории? Кем в ней окажусь я? От ответа, напрашивающегося самим собой, у меня начинало сжимать горло. Всё походило на то, что я рисковала оказаться в этом смертельно опасном спектакле второй Пиной. Словно прочтя мои мысли, Лурдес вдруг будто оттолкнулась от них:

– Опасаясь того, что своевольный мальчишка может повторить тернистый путь неосторожных чувств, выпавший на долю его отца, я, под предлогом навещения сына в связи с его днём рождения, сбежала от тогда ещё пребывающего в здравии и смакующего насилие над моим телом Крайтона-старшего, и без предупреждения приехала в Бостон с надеждой убедиться в ошибочности своих опасений, но мои подозрения подтвердились. Переступив порог бостонский квартиры своего отпрыска я в первую очередь встретилась не с ним, а с тобой… – всё, я окончательно вышла на сцену. Значит до занавеса остаются считанные минуты. А потом что?.. Что за занавесом?.. – Оба полураздетые, взъерошенные, только что вылезшие из постели – ваш вид говорил мне о свершившемся громче любых слов, а когда мой сын, глядя мне в глаза, обнял тебя сзади, я сразу поняла, что от тебя мне будет сложно отделаться – Байрон был по уши влюблён в тебя.

Вот она, правда! ОН ЛЮБИЛ МЕНЯ! БАЙРОН КРАЙТОН ЛЮБИЛ МЕНЯ!!!

– И тогда, почувствовав опасность с твоей стороны, я решила перейти к решительному наступлению: вернувшись в Канаду на неделю раньше изначально запланированного срока, я “слегка” увеличила дозу отравы, которой в моё отсутствие Эрнеста пытался пичкать его верный друг Ричард. В последний год я стала замечать за Эрнестом заметные изменения в здоровье: он стал чаще уставать, стал проявлять вялость и отсутствие аппетита. Ожидаемый приступ должен был произойти с ним со дня на день, но даже при увеличенной дозе он держался необычайно стойко. В итоге это произошло утром после бурной новогодней вечеринки – он отключился прямо посреди своего обожаемого офиса. Дождавшись от больницы окончательных результатов, поняв, что он всё же не умрёт, что я тогда решила исправить позже, и убедившись в том, что никаких следов яда в его крови никто не обнаружил, потому что никто не проверял его кровь именно на яды, мысленно пожелав своему насильнику сдохнуть в ближайшие несколько дней, я прилетела в США за сыном, чтобы лично проконтролировать его перелёт и успеть предотвратить всё, что я могла бы предотвратить и что в результате у меня получилось сделать с виртуозностью мастера, хотя без внушительной доли удачи, конечно, в этом деле тоже не обошлось. Если говорить совсем уж откровенно, тогда стоит признаться в том, что твоё дело для меня было едва ли не самым сложным из всех, что мне приходилось организовывать, и в результате я сама некоторое время была в шоке оттого, что у меня всё так замечательно срослось, однако я действительно сильно постаралась тогда. Во многом мне помог эффект неожиданности, на который я с самого начала ставила большие надежды: появившись на пороге квартиры Байрона без предупреждения и убедившись в том, что тебя в квартире нет, я слушала его бред о том, как он счастлив оттого, что собирается с тобой съехаться сегодня же. При этом, на волне обезоружившей его радости, он ещё упомянул о том, что якобы долго тебя уговаривал на переезд к нему и что по этой причине он особенно сильно взволнован твоим согласием. Я же, внимательно слушая его, размышляла о том, какой же набитой дурой нужно быть, чтобы заставлять такого богатого мужчину, и это без учёта его прочих откровенных достоинств вроде его не поддающейся оспорению наружней привлекательности, так долго уговаривать себя съехаться с ним. Многие женщины на стену лезут, чтобы заполучить подобное предложение от подобного мужчины. Я лезла. – Лурдес впилась в меня взглядом, демонстрирующим ярко выраженную смесь злобы и зависти, что спустя уже несколько секунд вдруг сменилось лукавой улыбкой. – К моменту своего приезда в США за сыном я уже знала о том, что Эрнест выживет и что у него пострадали только ноги, но Байрону я сказала, что его отец при смерти и что он может умереть в любой момент, при этом не забыв впасть в истерику, из-за которой бедняга носился вокруг меня с успокоительными каплями. Как позже оказалось, моя ложь была очень близка к правде – спустя сутки после первого приступа Эрнест вдруг отключился, а после, на протяжении следующего полугодия, был многообещающе плох, но в итоге всё же смог выкарабкаться. Во время реабилитации отца Байрон не мог отойти от него в буквальном смысле этих слов – весь отцовский бизнес одним мгновением лёг на его плечи и покинуть страну для него в то время было всё равно что подвести дело всей жизни его отца под купол банкротства. – БАЙРОН ЛЮБИЛ МЕНЯ! Я едва не срывалась на крик от осознания этой мысли… – Лучшего способа для того, чтобы держать этого мальчишку на дальнем расстоянии от тебя, было невозможно придумать, а я ещё и подсуетилась: вручая ему билет на самолёт, я вынула из его пальто мобильный телефон, с которого он должен был поддерживать связь с тобой. Конечно оставалась опасность того, что он запомнил номер твоего телефона наизусть и таким образом он всё же сможет выйти на связь с тобой с другого телефона, поэтому я ожидала твоего прихода, разговора с тобой и твоей реакции, как решающей всё атаки. И ты пришла, и спросила у меня, где Байрон, что означало, что он всё же не дозвонился до тебя. Если бы он имел способ связаться с тобой без своей драгоценной электронной книжки, попавшей в мои руки, он бы уже давно сделал это. Меня напрягала только твоя собственная глупость: ты сама забыла свой телефон и на следующий день на него начали поступать звонки с неизвестных номеров. Я начала подозревать, что телефон вызваниваешь ты, но откуда у меня могла быть гарантия того, что среди неопределившихся номеров не было номера Байрона? В итоге я решила рискнуть. Решила поднять один раз трубку: если бы в трубке прозвучал незнакомый мне голос, например твой, я сбросила бы звонок, но если бы в трубке прозвучал голос моего сына… Не буду тебя мучать. Голос моего сына прозвучал в трубке забытого тобой в его квартире телефона. Как я позже поняла, он обзванивал похожие на твой номер номера, но так и не дозвонился до нужного абонента: поняв, что в трубке звучит голос Байрона – он обращался к любимой – я сделала свой голос более низким и сообщила ему, что молодой человек ошибся номером. Он не узнал меня. Естественно, я ведь так хорошо отыграла незнакомку – у меня всегда был талант к изменению голоса и в тот день он впервые в жизни пригодился мне… Он вычеркнул твой верный номер из своих вариантов телефонов, а я, пользуясь доступом к твоему телефону, клонировала твой номер. Распаролить ваши телефоны было легче простого, всё равно что конфетку у ребёнка отобрать: у Байрона паролем стояла дата его рождения и у тебя тоже сработала дата его рождения. Какой же безнадёжно влюблённой идиоткой нужно быть, чтобы поставить на пароль дату рождения своего бойфренда. Байрон же не изменил своему самолюбию, благодаря чему в итоге у меня был доступ к самому важному пункту моего плана. Запароль он свой телефон датой твоего рождения, и я бы его ни за что не вскрыла, но мой мальчик был сыном своего отца – он предпочитал свои цифры, а не цифры целующей его женщины. Итак, заполучив доступ к его телефону, я получила и доступ к его почтовому ящику, и без проблем расшарила доступ к его почте на свой электронный адрес, благодаря чему все его письма стали автоматически дублироваться на мой ящик. Ты же быстро поняла, что что-то здесь не так: начала названивать на его телефон и строчить сообщения. В те дни от тебя пришла тысяча сообщений с одним-единственным словом: “Ответь”, – но Байрон, то есть я тебе не отвечала. Ты казалась мне благоразумной девицей, но когда ты начала из кожи вон лезть, чтобы отыскать моего сына, я начала откровенно сбрасывать твои звонки. Я поняла, что ты такая же как и все – ветреная, влюблённая соплячка с розовой ватой в голове вместо мозга. Когда же ты написала тот дурацкий емейл со словами: “Байрон, прошу тебя, скажи мне всё лично. Поговори со мной один-единственный раз. Умоляю”, – я решила, что дам тебе последний шанс.

Я поразилась тому, что эта женщина только что дословно, с учтением каждого знака препинания, наизусть прочла тот самый емейл, который все эти годы я изо всех сил старалась забыть, но забыть так и не смогла, как вдруг она запустила свою руку в свой пугающий клатч и достала из него потёртого вида, старой модели телефон, в котором я мгновенно узнала прежний телефон Байрона.

– Ты опустилась до мольбы, ты страдала, я даже уверена в том, что ты рыдала ночами напролёт. Почему бы не дать тебе самый последний шанс? И я написала тебе следующий емейл, – она начала зачитывать текст того злосчастного емейла вслух прямо с экрана телефона. – “Принцесса-Тесса, прости меня за всё, что я для тебя сделал. Не в моих правилах писать девушкам после разрыва с ними, но ты очень настойчива. Думаю, виной тому моя мать, которой я позволил сказать тебе правду. Это было ошибкой. Не пытайся искать встречи со мной – я знаю, где ты находишься и, если бы хотел, уже давно пришёл бы к тебе. И, прошу, дорогая, не звони мне больше. Обещаю сменить свой номер телефона, чтобы ты больше не тратила своё время на безрезультатные звонки. Это большее, что я могу для тебя сделать”.

Она врезалась в меня жёстким взглядом, а я уже не сомневалась в том, что к этому моменту выслушивания этой страшной своей бесчеловечной жестокостью истории у меня отбило дар речи.

– Видишь, – вдоволь насладившись выражением моего лица, которое я сама не знала, что могло выражать в эти страшные секунды, она решила продолжать, – я, как лучшая студентка-отличница, подготовилась к нашей встрече. Что же было потом, после этого емейла? Ах, да… Я избавилась от сим-карты, на которую ты названивала, а позже тайком проверила доступность твоего номера телефона и он тоже оказался отключенным. По-видимому, в отместку своей боли ты тоже избавилась от своего номера телефона, что теперь наверняка гарантировало мне, что Байрон не дозвонится до тебя в случае, если решит заново перебирать похожие на твой номера телефонов, которые он уже обзвонил и вычеркнул из своего списка. Так что, что бы ты не сделала с той своей симкой, ты сыграла нужную мне ноту. Но не вини себя – я действительно хорошо играла свою роль и к тому же была неплохо проинформирована: Байрон рассказал мне свою идеализированную сказочку о своей любви к тебе с первого взгляда, о том, как долго и упорно он уговаривал тебя съехаться с ним. А однажды он не заметил, как, рассказывая о тебе мне во время нашего первого разговора на тему тебя, назвал тебя принцессой-Тессой, но больше подобного обращения он не повторял, и я поняла, что это личное, тайное обращение, которое стоит запомнить и позже, при необходимости, использовать. Что я и сделала. Я использовала те карты, которые, как ты думала, могли быть только у Байрона, и ты была не просто удивлена или впечатлена, но сражена наповал. У тебя не было выбора – тебе оставалось только верить в правду. В ту правду, которую я тебе подсовывала так ловко, так красиво. В мою правду. Байрону же, одной ногой привязанному к офису, а второй к койке своего поверженного отца, я сказала, что его телефона в его бостонской квартире я не нашла, и мимолётом предположила, что, возможно, он выронил его в такси, ведь обнаружил он его пропажу лишь в аэропорту, когда возвращаться было слишком поздно, если только он не хотел рисковать своей предполагаемой последней встречей со своим любимым родителем. Поняв свою ошибку с телефоном, но всё ещё не понимая, насколько эта ошибка для него роковая, Байрон, приехав в Канаду и осознав, что в ближайшее время не будет иметь возможности вернуться к тебе в США хотя бы на пару часов, впал в настоящую панику. Когда же я поняла, что его метания могут сокрушить весь мой план, я предложила ему отправить в США Ричарда, чтобы тот передал послание для тебя. Мне казалось, что он не до конца позволял себе верить в мою реалистично составленную байку о том, что ты, после моего якобы трогательного рассказа о сложных семейных обстоятельствах твоего возлюбленного, просто молча встала, собрала все свои вещи и ушла из его квартиры никак не прокомментировав происходящее. Я не могла предоставить ему более реалистичное развитие событий с твоей стороны. Ведь ты, узнав о ситуации с Эрнестом и о том, что Байрон потерял телефон и потому до сих пор не связался с тобой, наверняка не могла разозлиться или обидеться на своего любимого. Но такая волевая личность, как ты, предположительно могла бы молча собрать свои вещи и уйти из его квартиры, таким образом якобы выражая своё недовольство развитием событий со стороны Байрона. Однако даже эта версия показалась Байрону шитой белыми нитками. Поэтому он решил отправить в США человека, который передал бы тебе от него весточку с информацией о его новом номере телефона, и я, как нельзя вовремя, сообщила ему о том, что Ричард как раз собирается ехать в США, с целью навестить своих школьных друзей. Естественно в итоге никто никуда не поехал и никто тебе ничего так и не передал. Но Байрон был бы не Байрон, если бы его устроило твоё молчание, и тогда, предвидя его бурю, я решила действовать на опережение. Спустя неделю после возвращения Ричарда из Штатов, в которых он на самом деле не был, и, соответственно, неделю твоего молчания, когда я начала буквально кожей чувствовать, что до взрыва Байрона остаётся не так уж и долго, я вдруг, словно самая заботливая мать во Вселенной, предложила своему сыну попробовать ещё раз. Естественно он не мог оставить бизнес и отца, но я могла. И я сделала это ради сына – отправилась в Бостон на его частном самолёте, чтобы он наверняка знал, что я его не обманываю, и остановилась в его квартире. Откровенно говоря, я даже представить себе не могла того, что произошло в первый же вечер по моему приезду в Бостон. Естественно я не собиралась выходить с тобой на связь, но ты вдруг сама явилась обивать порог квартиры Байрона. Сначала я подумала, что видеодомофон или зрение меня обманывают, но камеры не врали – терзала домофон именно ты и не успокаивалась на протяжении целых семидесяти пяти минут! Поняв, что ты не успокоишься и что если не урезонить тебя в последний раз, возможно, один из вас двоих всё же сумеет добраться до второго несмотря даже на такие серьёзные препятствия как я и тысячи километров расстояния, я вышла на улицу. Было очень холодно, Бостон завалило снегом, ночью температура опустилась до критической отметки, ты вся посинела от холода и стучала зубами, но уходить не собиралась. Ты не сразу поняла, что из подъезда вышла именно я, а я же, увидев тебя вблизи, мгновенно оценив твоё потерянное состояние, сразу поняла всё о твоём положении. Такая самодостаточная девушка как ты, избавившаяся от симкарты и больше ни разу не настрочившая ни единого емейла, могла пытаться добиться встречи лицом к лицу со своим обидчиком только по одной причине. Твоя маниакальная настойчивость связаться с Байроном во что бы то ни стало, твоё раздавленное состояние – ты даже расплакалась и начала умолять меня! – выдали тебя с потрохами. Ты была беременна от моего сына. Это было так же очевидно, как и то, что ты окончательно и бесповоротно перешла мне дорогу. В тот вечер я отлично разыграла искусную карту лжи, выдав тебе до сведения зубов убедительную историю о скорой помолвке моего сына с несуществующей дочерью венецианского банкира, приправив это блюдо виртуозно подобранной специей – словами о том, что этот брак будет заключён по расчёту и, якобы, поможет выйти бизнесу семьи Крайтон на новый уровень. Бедняжка, ты даже не знала, что бизнес семьи Крайтон настолько самодостаточен, что брак по расчёту мог быть лишь унизительным для Байрона блефом, клеветой, но никак не правдой. Ты поверила в то, что он бросил тебя, девушку с заурядным статусом, ради того, чтобы жениться на девушке из своего круга, богатой и наверняка красивой венецианке. Чтобы окончательно добить тебя, я решила пойти на крайнюю меру и предложила тебе поговорить с Байроном по моему телефону, чтобы он сам сказал тебе наконец, как несправедливо он с тобой поступает. Естественно я не собиралась давать вам разговаривать, но ты поверила мне, заглотила мою наживку, а значит проиграла в сражении со мной. В тот момент со стороны мы наверняка смотрелись великолепно: я вся в мехах, самоуверенная и с высоко поднятой головой, и ты, дрожащая от холода, размазывающая свои жалкие слёзы унижения и боли по щекам. Ты была раздавлена вымышленным предательством Байрона не меньше, чем моим превосходством над тобой.

От этих воспоминаний меня затошнило. Как я могла проиграть такой, как она?.. Как Байрон мог проиграть такой, как она?.. Просто. Очень просто. До обидного саднения в груди просто…

– После этого инцидента я не могла тебя просто так отпустить, ведь я убедилась в том, что тебя, как и Байрона, слишком сложно, а может быть даже и невозможно контролировать, и, плюс ко всему, ты определённо точно находилась в положении. То, как ты искала Байрона, и то, как Байрон в Канаде метался без тебя, гарантировало мне в будущем серьёзные и непоправимые проблемы, которые ты сейчас, собственно, мне и преподнесла, каким-то чудом переждав пять лет в слепой для меня точке. Я уже тогда поняла, что раз ты пришла на порог дома моего сына даже зная о том, что он от тебя отрёкся, значит придёшь и во второй раз. И я не ошиблась. Да, девочка, – уверенно посмотрев в мои широко распахнутые глаза, Лурдес на одном выдохе выдала, – в тот вечер я приняла решение избавиться от тебя раз и навсегда. Я вызвала Ричарда из Канады, чтобы он убрал тебя с нашего пути ещё до рождения твоего ребёнка, но Ричард промахнулся. Он ни разу тебя не видел и потому дал осечку: он выследил тебя, но в итоге перепутал тебя с твоей подружкой, вроде как её звали Риной…

От переизбытка эмоций мне окончательно стало дурно. Кажется, в машине не хватало воздуха. Мне определённо точно стало трудно дышать… Кажется, я была на грани приступа удушья.

– Мы не знали, что Ричард ошибся, ведь он не удосужился проверить качество своей работы: пристрелил девчонку и спустя уже пару часов подлетал к канадской границе. Ты же вдруг испарилась, как будто тебя на самом деле не стало, и это, девочка моя, спасло и тебя, и тогда ещё только вынашиваемого тобой ребёнка. Возможно, ты шестым чувством почувствовала, что ради безопасности своего ребёнка тебе стоит остановиться и не лезть на мою территорию, возможно, причина в удачной для тебя случайности, – слегка выпятив нижнюю губу, невозмутимо предполагала Лурдес, – но на протяжении пяти лет ты для меня была мертва, а твоего ребёнка и вовсе не существовало. Как вдруг, три недели тому назад, я зашла в кабинет своего сына и увидела тебя сидящей в кресле напротив него. Я была настолько шокирована, что не смогла скрыть своего состояния, а уже спустя несколько часов выяснила, что Ричард, оказывается, промахнулся. Вы встретились. И я вновь увидела это – этот огонь в глазах Байрона, с какой страстью он на тебя смотрит. С лёгкостью оценив его одержимое состояние, я сразу поняла, что теперь он желает тебя даже больше, чем прежде, хотя я я до сих пор не подозревала, что желать кого-то настолько сильно в принципе возможно. Мне нужно было успеть заткнуть тебя до того, как вы с Байроном дошли бы до стадии обсуждения своих прошлых отношений, и я поняла, что Ричарду придётся прицелиться в тебя ещё раз, но на сей раз получше. Тогда я ещё не знала, родила ли ты в итоге ребёнка от Байрона или проявила благоразумие, и сделала аборт, но когда ты привела своего отпрыска на день рождения моей внучки… – глаза рассказчицы так резко потемнели от злости, а зрачки так сильно расширились, что я моментально почувствовала себя запутавшейся в паутине мухой, замершей в сантиметре от ядовитого жала паука. – Мне не нужен ещё один кандидат на престол Крайтона. Мне достаточно проблем с моим непокорным сыном, который оказался настолько несгибаемым, что я в итоге обрадовалась тому, что не добила его папашу, так как сын своего отца, заполучив власть в свои руки, отстранил меня от дел, и теперь только жизнь Эрнеста гарантирует для меня хотя бы мизерную финансовую независимость. Нет-нет-нет, мне вовсе не нужен незаконнорождённый внук от какой-то уличной девки. Ты же, приведя своего детёныша в моё гнездо, дала мне знак о том, что не отступишься, потому как до сих пор ты знала лишь легенды о богатстве Байрона, но здесь ты собственными глазами увидела мизерную часть этих несметных богатств: этот шикарный дом, дорогие автомобили, роскошные детские праздники – вот чего бы ты хотела для своего сына.

– Неправда… – я совершила попытку прервать её с целью переубедить, ведь в моей действительности мне были неинтересны деньги Байрона, но она не собиралась меня выслушивать.