Родная кровь
Часть 35 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– За нашим океаном?
– Да, за нашим.
– А кто такой монарх?
– Тот, кто носит корону.
– Но это же король.
– Короли – это монархи, а монархи – это короли, понимаешь? – отвечала я на ходу.
Нам оставалось всего каких-то пятнадцать метров до входа в супермаркет, когда я, не до конца поняв, что именно произошло, остановилась так резко, что Берек, идущий за мной след в след, врезался в моё левое бедро. Прямо передо мной стояли Крайтоны. Байрон и Августа. Они заметили меня гораздо раньше, чем я заметила их, и остановились. Они наверняка видели, как я заинтересованно общаюсь с Береком, издалека слышали весь наш разговор… И ждали момента, когда мы подойдём к ним впритык. И они дождались.
Теперь они увидели Берека вблизи. Их взгляды впились в моего ребёнка, и я, среагировав на их пылающие глаза собственной кожей, почувствовав их колкость каждой клеточкой собственной дермы, неосознанно отстранила Берека назад, заставляя ребёнка спрятаться за моей спиной. Как только это произошло – моя защитная реакция сработала не отдавая мне отчёта – обе пары глаз Крайтонов переметнулись с ребёнка и сфокусировались на моём лице. Теперь я могла читать по их глазам. Августа ничего не поняла, я была уверена в этом, но у Байрона едва заметно дёрнулась бровь. Совсем чуть-чуть… Совсем-совсем едва уловимо… Или у страха глаза большие, и мне это просто показалось…
– Ой, какой у вас красивенький сын! – вдруг восторженно воскликнула Августа. – Вы ведь видели моих детей, Геру и Хорхе, верно? – не найдя в себе сил пересилить свой шок, я немо закивала головой, мысленно заставляя прекратить смотреть на своих случайных встречных такими округлившимися, наверняка выдающими мой испуг глазами. – Да, точно, Вы видели их в первый день, когда пришли осматривать гостевой дом. Так вот, даже мои дети не такие красивенькие, как Ваш сын.
– Угу… – только и смогла выдавить из себя я, словно вконец онемевшая кукла, параллельно страшно боясь переводить свой взгляд с Августы на Байрона, чтобы случайно не прочесть в его глазах, что именно он сумел рассмотреть в Береке.
– Простите нас за бестактность, мы даже не поздоровались! – тем временем продолжала разглагольствовать присущим ей весёлым тоном Августа.
– Всё в порядке, – мысленно влепив себе мощную пощёчину, наконец заставила себя заговорить я, но мой голос звучал как-то неестественно, предательски-надломлено.
– А что вы здесь делаете?
– Да мы так… Уже уезжаем…
– Правда? Я думала, вы только приехали.
– Нет, мы уже уезжаем… – я уже хотела сделать шаг назад, совсем забыв о том, что прямо позади себя я удерживаю Берека и потому рискую на него наступить, но Августа не отступалась.
– А мы с Байроном решили выбраться за подарком для Геры. Завтра ей исполняется семь лет.
– Поздравляю… – отозвалась я и, машинально переведя взгляд на Байрона, сразу же запнулась. В ЭТУ СЕКУНДУ ОН СМОТРЕЛ НА БЕРЕКА! Берек, выглядывая из-за меня, внимательно смотрел на него!!! Их взгляды встретились! И вдруг… Они улыбнулись друг другу! Одновременно! Как по щелчку!
– Нет, всё-таки какой красивый мальчик… – вновь заметила Августа.
– Сколько тебе лет? – уже без улыбки, но всё равно неожиданно мягким тоном, впервые с момента встречи подал голос Байрон.
От услышанного весь мой внутренний мир мгновенно сжался до размеров точки, затем в одну миллисекунду разжался до масштабов галактики и вдруг отозвался резкой болью во всём моём организме от центра сердца до кончиков волос. Это был не простой вопрос – это был вопрос с подвохом. А это значит, что вопрошающий предполагает знание правильного ответа.
Берек сделал едва уловимое движение вперёд, я почувствовала это рукой, в которой держала его руку – он готов был ответить. Но я успела перехватить его ответ… Я успела!
– Четыре. Ему четыре. Будет в конце октября.
Встретившись взглядом с сыном, я заметила, как он нахмурил брови. Он не ожидал ни того, что я перебью его, ни тем более подобного ответа из моих уст.
– Четыре? – брови Августы мгновенно взмыли от удивления. – Крупненький, для своего возраста.
– Как твоя температура? – неожиданно обратился ко мне Байрон, выбрав нарочито иную тему, не касающуюся ребёнка, и я мгновенно напряглась ещё сильнее. Это такой ход или никакой это не ход? В эти секунды я пыталась уловить хоть какую-нибудь волну, способную подсказать мне хоть что-нибудь касательно просвещения Байрона в жизненно важном для меня вопросе или полного отсутствия такового просвещения у него, но я ничего не улавливала. Абсолютно ничего. Все мои компасы, все стрелки были сбиты. Я попала в аномальную, опасную зону. Моё нутро меня не слушалось…
Так и не дождавшись от меня ответа, заглядывая всё глубже в мои широко распахнутые глаза, Байрон повторил попытку:
– Ты чувствуешь себя лучше?
– Мама, ты болела?! – мгновенно включился Берек и, оттянув меня за руку, тем самым заставив меня смотреть на него, заглянул в мои глаза огромными зелёными изумрудами, точь-в-точь такими же, которые миллисекундой ранее убивали меня… Вот эти глаза смотрят на меня сверху вниз, а вот они же смотрят на меня снизу вверх. Система замкнулась.
Моё сердце было на пределе. Оно колотилось так, как, кажется, не колотилось даже во время родов.
– Со мной всё хорошо… – не слыша себя, промямлила я, глядя в глаза сыну.
– Как тебя зовут, парень? – во второй раз позволил себе обратиться к моему ребёнку Крайтон, и на сей раз я не успела перехватить ответ сына, явно желающего пообщаться с тем, кто уже во второй раз искал общения с ним.
– Меня зовут Берек, – бойко ответил мальчишка, при этом окончательно выйдя из-за моей спины. Он врезался в своего взрослого собеседника уверенным взглядом.
– А меня зовут Байрон.
Их выдавали даже голоса! Даже манера формировать и выпускать в пространство слова! Я переживала из-за одинакового цвета их волос и глаз, похожих причесок и похожего разреза глаз, из-за их одинакового цвета кожи, но слова… Слова, казалось, выдавали мою тайну с потрохами! Берек чеканил свои слова точь-в-точь такой же манерой, какой свои слова чеканил Байрон. Это просто невозможно! Как я до сих пор не замечала в своём сыне такой знакомой мне манеры говорить, напрямую принадлежащей Крайтону?!
Резко сжав руку сына ещё сильнее, я, не отконтролировав своих действий, заставила его вновь зайти за мою спину. Байрон, я уловила это, заметил моё движение, но, казалось, никак на него не отреагировал, по крайней мере не продемонстрировал свою реакцию внешне. Игнорируя меня, он вдруг совершенно неожиданно, что, очевидно, удивило не только меня, но и Августу, присел на корточки и продолжил говорить с Береком, настойчиво выглядывающим из-за моего бедра.
– Берек, завтра у моей племянницы день рождения, ей исполняется семь лет. Мы с Августой приглашаем тебя на этот праздник.
– Ого, как здорово!.. – мгновенно восхитился мальчик, но его восторженная интонация потонула в моём категорическом тоне.
– Мы не сможем прийти. У нас дела.
На сей раз мой тон звучал уверенно, я даже услышала в нём отчётливый металл. Байрон мгновенно посмотрел на меня снизу вверх, и я увидела невероятное. Я увидела своего маленького сына сидящим передо мной на корточках, взрослым мужчиной… Вот какой он будет, когда вырастет. Точь-в-точь такой же. Внешность один в один. Только сердцевина в нём будет другая.
Байрон продолжал смотреть на меня, но в его взгляде не было ни металла, ни хотя бы намёка на жёсткость, которыми я обдавала его, смотря на него сверху вниз.
– Мама, мама! – Берек начал настойчиво дёргать меня за руку. – Ты сегодня всё путаешь! У нас дела послезавтра, а не завтра! Завтра ведь мы хотели пойти на пляж…
– Приходите лучше на день рождения Геры, – вновь резко перебросил свой взгляд с меня на ребёнка Байрон. – У нас будет два надувных замка…
– Целых два?! – не поверив своим ушам, Берек не дал Байрону договорить.
– Целых два, – утвердительно кивнув головой, Байрон уверенно продолжал. – И ещё будет сладкая вата, шоу мыльных пузырей, клоуны, детский автодром и рыцарское шоу.
– РЫЦАРСКОЕ ШОУ?! – если два надувных замка мальчика просто заинтриговали, тогда рыцарское шоу его буквально поразило в самое сердце.
– Ты ведь говорил, что рыцарского шоу не будет, – внезапно заметила Августа. – Вроде как это перебор для детей и дни рождения нужно справлять скромнее.
– Нет, рыцарское шоу точно будет, – категоричным тоном, не отрывая взгляда от Берека, констатировал Байрон.
– Точно-точно?! – Берек уже просто физически не мог себе позволить стоять за моей спиной.
– Даю тебе честное слово.
– Мам! Он сказал, что рыцарское шоу будет честное слово! – Берек вновь начал дёргать меня за руку. – Я ещё никогда не видел настоящих рыцарей! И двух надувных замков одновременно я тоже не видел! И будут мыльные пузыри, и…
– И ещё будут фейерверки.
– Серьёзно будут фейерверки? – продолжала тихо удивляться Августа.
– Да будут, – уверенно произнёс Байрон, продолжая смотреть исключительно на ребёнка.
– Фейерве-е-ерки… – с придыханием, в тихом восторге произнёс Берек, уже явно понимающий, что я против, явно не желающий мне перечить, тем более при посторонних людях, но никак не способный сдержаться. – Но мы с мамой не сможем прийти… – в голосе мальчика отозвалась душещипательная тоска. – А Ваше рыцарское шоу можно будет только смотреть или в нём можно будет ещё и участвовать?
– Конечно же можно будет участвовать, – добил ребёнка Байрон, и Берек, мой сильный Берек, секунду назад смогший перебороть себя и произнести вслух слова “мы с мамой не сможем прийти”, рухнул под напором своего детства. С невероятной силой схватив меня обеими руками за ладонь, он вдруг начал делать то, чего никогда за свои пять лет жизни не делал – он начал настойчиво просить меня при людях, заблаговременно зная, что я буду против осуществления его просьбы. Его поведение, трогательность его слов, в эти и без того тяжёлые минуты стала для меня едва ли не сокрушительным ударом.
– Мамочка! Дорогая! Самая любимая! Пожалуйста, давай сходим туда! Этот дядя нас так сильно приглашает! Пожалуйста! Мне бы так хотелось посмотреть на настоящих рыцарей! Я никогда в жизни не видел рыцарей! Даже игрушечных! Только в книжках видел! Моя любимая! Ты самая лучшая мама на свете! Я обещаю больше никогда не читать книжки ночью с фонариком после того, как ты укладёшь меня спать! Я буду есть болгарский перец! Пожалуйста, дорогая! Я даже научусь красиво складывать свои носки – так же красиво, как их складываешь ты! И я отдам тебе… Отдам тебе что-нибудь… Хочешь моего медвежонка?..
Плюшевый медведь – его любимая игрушка, с которой он не расставался фактически с момента своего рождения…
От услышанной тирады меня затрясло. Я как будто увидела будущее. Увидела, как потеряю этого ребёнка, своего единственного сына… Рано или поздно… Потеряю сейчас частичку его своим отказом или потеряю позже и больше, возможно потеряю всего целиком…
Я сделала то, что не делала уже около полугода. Я взяла сына на руки. Резко, но любяще, и прошептала ему на ухо, но так, чтобы мои слова услышали все присутствующие: “Берек, дорогой, мы не можем пойти. Завтра я сильно занята”.
Ребёнок мгновенно обмяк в моих руках. Лишь секунду он смотрел в мои глаза непонимающе – он ведь никогда не просил у меня ничего так сильно и вот попросил, а я отказала – а затем вдруг его взгляд стал опустошённым. Этот второй его взгляд едва не убил меня на месте. А затем, он вдруг обернулся к Байрону и, обняв меня за шею одной рукой, не глядя никому в глаза, тихо произнёс:
– Если моя мама не может пойти со мной, тогда и я никуда не пойду. Я её ни за что не брошу.
Глава 39.
Тереза Холт.
26 сентября.
Поспешно возвращаясь домой, так и не зайдя в художественный магазин, я, управляя автомобилем, никак не могла остановить потоки слёз, внезапно хлынувших из моих глаз, стоило мне только пристегнуть свой ремень безопасности, но мне всё ещё удавалось скрывать свои рыдания от Берека. Уткнувшись лбом в дверцу, он всю дорогу молчал, пока я спиной чувствовала то ужасное состояние, в котором он пребывал. Состояние потухшей свечи. Он никогда ни о чём так страстно меня не просил… А я отказала ему. На глазах у посторонних взрослых людей. Он этого никогда не забудет. Простит, конечно, но не забудет. И всё из-за этого подонка Крайтона.
Прежде чем я успела поспешно развернуться на той парковке и уйти в направлении своего автомобиля, Августа добросила в нашу сторону фразу: “И всё же мы очень будем ждать вашего прихода, так что обязательно приходите, если вдруг у вас освободится время. Вечеринка будет длиться с пяти до девяти часов”. Когда она договорила эту фразу, я почувствовала, как Берек, всё ещё сидящий у меня на руках, ещё сильнее сжал пучок моих волос в свой кулачок, а затем вдруг резко выпустил его. Он больше никогда ничего не попросит у меня так сильно… Он больше никогда не будет просить у меня что-либо при людях. Ему и так это сложно давалось, а здесь вдруг я уничтожила в нём единственный за всю его пятилетнюю жизнь запал… Какие трогательные слова он мне говорил! Как ласково меня называл! Как достойно просил, обещая мне взамен отдачу! А я растоптала его огонь на глазах у всех…
За время поездки до дома я всё же смогла обуздать потоки своих слёз и, незаметно протерев лицо одноразовой салфеткой и аккуратно припарковавшись, как обычно помогла выйти сыну из машины. Зайдя в дом, он заплетающимся шагом, с поникшей головой, молчаливо поплёлся на второй этаж. Я же направилась на кухню, где, спрятавшись за огромным двустворчатым холодильником, ещё раз хорошенько проплакалась. На ужин мы оба почти ничего не съели и почти ничего не сказали. Когда я спрашивала его о том, хочет ли он молока или вилку вместо ложки, он отвечал, но глаз на меня не поднимал. Я видела, что и его глаза тоже были заплаканы, хотя и не видела, чтобы он плакал. Мы даже страдали одинаковым способом.
Перед сном, когда Берек устроился на своей кровати с энциклопедией по Северному полюсу, подаренной ему Гриром, а я собирала свои вещи для принятия душа, в момент, когда я уже выходила из комнаты, он вдруг тихо, определённо точно без укора в голосе и при этом не отрывая взгляда от открытой на его коленях книги, проговорил:
– Ты сегодня всё путаешь. Мне будет пять, а не четыре. И не в октябре, а в сентябре. Ты запуталась.
На подобное замечание я не посмела ничего ответить. Потому что моя ложь была слишком велика, чтобы я имела право добавить к ней ещё хотя бы грамм обмана.
Уже стоя под холодными потоками воды, я, содрогаясь от холода и душевной боли всем телом, позволила себе поплакать по-настоящему сильно. Примерно так, как плакала, когда узнала, что Байрон сделал со мной, или так, как плакала, когда впервые взяла Берека в свои руки. Мой ребёнок даже не допускал мысли о том, что его мама может врать, да ещё и глядя в глаза людям. А я, оказывается, могла и смогла. Но Берек в это не поверил. Он решил, что я просто запуталась. Просто перепутала его возраст, месяцы его рождения… Этот гений ведь ещё слишком мал, чтобы понимать, что я никогда в своей жизни не забуду дня, в который он появился на этот свет. Подобное знание выше меня, выше моего собственного существования, понимания жизни, как беспрерывного цикла…
– Да, за нашим.
– А кто такой монарх?
– Тот, кто носит корону.
– Но это же король.
– Короли – это монархи, а монархи – это короли, понимаешь? – отвечала я на ходу.
Нам оставалось всего каких-то пятнадцать метров до входа в супермаркет, когда я, не до конца поняв, что именно произошло, остановилась так резко, что Берек, идущий за мной след в след, врезался в моё левое бедро. Прямо передо мной стояли Крайтоны. Байрон и Августа. Они заметили меня гораздо раньше, чем я заметила их, и остановились. Они наверняка видели, как я заинтересованно общаюсь с Береком, издалека слышали весь наш разговор… И ждали момента, когда мы подойдём к ним впритык. И они дождались.
Теперь они увидели Берека вблизи. Их взгляды впились в моего ребёнка, и я, среагировав на их пылающие глаза собственной кожей, почувствовав их колкость каждой клеточкой собственной дермы, неосознанно отстранила Берека назад, заставляя ребёнка спрятаться за моей спиной. Как только это произошло – моя защитная реакция сработала не отдавая мне отчёта – обе пары глаз Крайтонов переметнулись с ребёнка и сфокусировались на моём лице. Теперь я могла читать по их глазам. Августа ничего не поняла, я была уверена в этом, но у Байрона едва заметно дёрнулась бровь. Совсем чуть-чуть… Совсем-совсем едва уловимо… Или у страха глаза большие, и мне это просто показалось…
– Ой, какой у вас красивенький сын! – вдруг восторженно воскликнула Августа. – Вы ведь видели моих детей, Геру и Хорхе, верно? – не найдя в себе сил пересилить свой шок, я немо закивала головой, мысленно заставляя прекратить смотреть на своих случайных встречных такими округлившимися, наверняка выдающими мой испуг глазами. – Да, точно, Вы видели их в первый день, когда пришли осматривать гостевой дом. Так вот, даже мои дети не такие красивенькие, как Ваш сын.
– Угу… – только и смогла выдавить из себя я, словно вконец онемевшая кукла, параллельно страшно боясь переводить свой взгляд с Августы на Байрона, чтобы случайно не прочесть в его глазах, что именно он сумел рассмотреть в Береке.
– Простите нас за бестактность, мы даже не поздоровались! – тем временем продолжала разглагольствовать присущим ей весёлым тоном Августа.
– Всё в порядке, – мысленно влепив себе мощную пощёчину, наконец заставила себя заговорить я, но мой голос звучал как-то неестественно, предательски-надломлено.
– А что вы здесь делаете?
– Да мы так… Уже уезжаем…
– Правда? Я думала, вы только приехали.
– Нет, мы уже уезжаем… – я уже хотела сделать шаг назад, совсем забыв о том, что прямо позади себя я удерживаю Берека и потому рискую на него наступить, но Августа не отступалась.
– А мы с Байроном решили выбраться за подарком для Геры. Завтра ей исполняется семь лет.
– Поздравляю… – отозвалась я и, машинально переведя взгляд на Байрона, сразу же запнулась. В ЭТУ СЕКУНДУ ОН СМОТРЕЛ НА БЕРЕКА! Берек, выглядывая из-за меня, внимательно смотрел на него!!! Их взгляды встретились! И вдруг… Они улыбнулись друг другу! Одновременно! Как по щелчку!
– Нет, всё-таки какой красивый мальчик… – вновь заметила Августа.
– Сколько тебе лет? – уже без улыбки, но всё равно неожиданно мягким тоном, впервые с момента встречи подал голос Байрон.
От услышанного весь мой внутренний мир мгновенно сжался до размеров точки, затем в одну миллисекунду разжался до масштабов галактики и вдруг отозвался резкой болью во всём моём организме от центра сердца до кончиков волос. Это был не простой вопрос – это был вопрос с подвохом. А это значит, что вопрошающий предполагает знание правильного ответа.
Берек сделал едва уловимое движение вперёд, я почувствовала это рукой, в которой держала его руку – он готов был ответить. Но я успела перехватить его ответ… Я успела!
– Четыре. Ему четыре. Будет в конце октября.
Встретившись взглядом с сыном, я заметила, как он нахмурил брови. Он не ожидал ни того, что я перебью его, ни тем более подобного ответа из моих уст.
– Четыре? – брови Августы мгновенно взмыли от удивления. – Крупненький, для своего возраста.
– Как твоя температура? – неожиданно обратился ко мне Байрон, выбрав нарочито иную тему, не касающуюся ребёнка, и я мгновенно напряглась ещё сильнее. Это такой ход или никакой это не ход? В эти секунды я пыталась уловить хоть какую-нибудь волну, способную подсказать мне хоть что-нибудь касательно просвещения Байрона в жизненно важном для меня вопросе или полного отсутствия такового просвещения у него, но я ничего не улавливала. Абсолютно ничего. Все мои компасы, все стрелки были сбиты. Я попала в аномальную, опасную зону. Моё нутро меня не слушалось…
Так и не дождавшись от меня ответа, заглядывая всё глубже в мои широко распахнутые глаза, Байрон повторил попытку:
– Ты чувствуешь себя лучше?
– Мама, ты болела?! – мгновенно включился Берек и, оттянув меня за руку, тем самым заставив меня смотреть на него, заглянул в мои глаза огромными зелёными изумрудами, точь-в-точь такими же, которые миллисекундой ранее убивали меня… Вот эти глаза смотрят на меня сверху вниз, а вот они же смотрят на меня снизу вверх. Система замкнулась.
Моё сердце было на пределе. Оно колотилось так, как, кажется, не колотилось даже во время родов.
– Со мной всё хорошо… – не слыша себя, промямлила я, глядя в глаза сыну.
– Как тебя зовут, парень? – во второй раз позволил себе обратиться к моему ребёнку Крайтон, и на сей раз я не успела перехватить ответ сына, явно желающего пообщаться с тем, кто уже во второй раз искал общения с ним.
– Меня зовут Берек, – бойко ответил мальчишка, при этом окончательно выйдя из-за моей спины. Он врезался в своего взрослого собеседника уверенным взглядом.
– А меня зовут Байрон.
Их выдавали даже голоса! Даже манера формировать и выпускать в пространство слова! Я переживала из-за одинакового цвета их волос и глаз, похожих причесок и похожего разреза глаз, из-за их одинакового цвета кожи, но слова… Слова, казалось, выдавали мою тайну с потрохами! Берек чеканил свои слова точь-в-точь такой же манерой, какой свои слова чеканил Байрон. Это просто невозможно! Как я до сих пор не замечала в своём сыне такой знакомой мне манеры говорить, напрямую принадлежащей Крайтону?!
Резко сжав руку сына ещё сильнее, я, не отконтролировав своих действий, заставила его вновь зайти за мою спину. Байрон, я уловила это, заметил моё движение, но, казалось, никак на него не отреагировал, по крайней мере не продемонстрировал свою реакцию внешне. Игнорируя меня, он вдруг совершенно неожиданно, что, очевидно, удивило не только меня, но и Августу, присел на корточки и продолжил говорить с Береком, настойчиво выглядывающим из-за моего бедра.
– Берек, завтра у моей племянницы день рождения, ей исполняется семь лет. Мы с Августой приглашаем тебя на этот праздник.
– Ого, как здорово!.. – мгновенно восхитился мальчик, но его восторженная интонация потонула в моём категорическом тоне.
– Мы не сможем прийти. У нас дела.
На сей раз мой тон звучал уверенно, я даже услышала в нём отчётливый металл. Байрон мгновенно посмотрел на меня снизу вверх, и я увидела невероятное. Я увидела своего маленького сына сидящим передо мной на корточках, взрослым мужчиной… Вот какой он будет, когда вырастет. Точь-в-точь такой же. Внешность один в один. Только сердцевина в нём будет другая.
Байрон продолжал смотреть на меня, но в его взгляде не было ни металла, ни хотя бы намёка на жёсткость, которыми я обдавала его, смотря на него сверху вниз.
– Мама, мама! – Берек начал настойчиво дёргать меня за руку. – Ты сегодня всё путаешь! У нас дела послезавтра, а не завтра! Завтра ведь мы хотели пойти на пляж…
– Приходите лучше на день рождения Геры, – вновь резко перебросил свой взгляд с меня на ребёнка Байрон. – У нас будет два надувных замка…
– Целых два?! – не поверив своим ушам, Берек не дал Байрону договорить.
– Целых два, – утвердительно кивнув головой, Байрон уверенно продолжал. – И ещё будет сладкая вата, шоу мыльных пузырей, клоуны, детский автодром и рыцарское шоу.
– РЫЦАРСКОЕ ШОУ?! – если два надувных замка мальчика просто заинтриговали, тогда рыцарское шоу его буквально поразило в самое сердце.
– Ты ведь говорил, что рыцарского шоу не будет, – внезапно заметила Августа. – Вроде как это перебор для детей и дни рождения нужно справлять скромнее.
– Нет, рыцарское шоу точно будет, – категоричным тоном, не отрывая взгляда от Берека, констатировал Байрон.
– Точно-точно?! – Берек уже просто физически не мог себе позволить стоять за моей спиной.
– Даю тебе честное слово.
– Мам! Он сказал, что рыцарское шоу будет честное слово! – Берек вновь начал дёргать меня за руку. – Я ещё никогда не видел настоящих рыцарей! И двух надувных замков одновременно я тоже не видел! И будут мыльные пузыри, и…
– И ещё будут фейерверки.
– Серьёзно будут фейерверки? – продолжала тихо удивляться Августа.
– Да будут, – уверенно произнёс Байрон, продолжая смотреть исключительно на ребёнка.
– Фейерве-е-ерки… – с придыханием, в тихом восторге произнёс Берек, уже явно понимающий, что я против, явно не желающий мне перечить, тем более при посторонних людях, но никак не способный сдержаться. – Но мы с мамой не сможем прийти… – в голосе мальчика отозвалась душещипательная тоска. – А Ваше рыцарское шоу можно будет только смотреть или в нём можно будет ещё и участвовать?
– Конечно же можно будет участвовать, – добил ребёнка Байрон, и Берек, мой сильный Берек, секунду назад смогший перебороть себя и произнести вслух слова “мы с мамой не сможем прийти”, рухнул под напором своего детства. С невероятной силой схватив меня обеими руками за ладонь, он вдруг начал делать то, чего никогда за свои пять лет жизни не делал – он начал настойчиво просить меня при людях, заблаговременно зная, что я буду против осуществления его просьбы. Его поведение, трогательность его слов, в эти и без того тяжёлые минуты стала для меня едва ли не сокрушительным ударом.
– Мамочка! Дорогая! Самая любимая! Пожалуйста, давай сходим туда! Этот дядя нас так сильно приглашает! Пожалуйста! Мне бы так хотелось посмотреть на настоящих рыцарей! Я никогда в жизни не видел рыцарей! Даже игрушечных! Только в книжках видел! Моя любимая! Ты самая лучшая мама на свете! Я обещаю больше никогда не читать книжки ночью с фонариком после того, как ты укладёшь меня спать! Я буду есть болгарский перец! Пожалуйста, дорогая! Я даже научусь красиво складывать свои носки – так же красиво, как их складываешь ты! И я отдам тебе… Отдам тебе что-нибудь… Хочешь моего медвежонка?..
Плюшевый медведь – его любимая игрушка, с которой он не расставался фактически с момента своего рождения…
От услышанной тирады меня затрясло. Я как будто увидела будущее. Увидела, как потеряю этого ребёнка, своего единственного сына… Рано или поздно… Потеряю сейчас частичку его своим отказом или потеряю позже и больше, возможно потеряю всего целиком…
Я сделала то, что не делала уже около полугода. Я взяла сына на руки. Резко, но любяще, и прошептала ему на ухо, но так, чтобы мои слова услышали все присутствующие: “Берек, дорогой, мы не можем пойти. Завтра я сильно занята”.
Ребёнок мгновенно обмяк в моих руках. Лишь секунду он смотрел в мои глаза непонимающе – он ведь никогда не просил у меня ничего так сильно и вот попросил, а я отказала – а затем вдруг его взгляд стал опустошённым. Этот второй его взгляд едва не убил меня на месте. А затем, он вдруг обернулся к Байрону и, обняв меня за шею одной рукой, не глядя никому в глаза, тихо произнёс:
– Если моя мама не может пойти со мной, тогда и я никуда не пойду. Я её ни за что не брошу.
Глава 39.
Тереза Холт.
26 сентября.
Поспешно возвращаясь домой, так и не зайдя в художественный магазин, я, управляя автомобилем, никак не могла остановить потоки слёз, внезапно хлынувших из моих глаз, стоило мне только пристегнуть свой ремень безопасности, но мне всё ещё удавалось скрывать свои рыдания от Берека. Уткнувшись лбом в дверцу, он всю дорогу молчал, пока я спиной чувствовала то ужасное состояние, в котором он пребывал. Состояние потухшей свечи. Он никогда ни о чём так страстно меня не просил… А я отказала ему. На глазах у посторонних взрослых людей. Он этого никогда не забудет. Простит, конечно, но не забудет. И всё из-за этого подонка Крайтона.
Прежде чем я успела поспешно развернуться на той парковке и уйти в направлении своего автомобиля, Августа добросила в нашу сторону фразу: “И всё же мы очень будем ждать вашего прихода, так что обязательно приходите, если вдруг у вас освободится время. Вечеринка будет длиться с пяти до девяти часов”. Когда она договорила эту фразу, я почувствовала, как Берек, всё ещё сидящий у меня на руках, ещё сильнее сжал пучок моих волос в свой кулачок, а затем вдруг резко выпустил его. Он больше никогда ничего не попросит у меня так сильно… Он больше никогда не будет просить у меня что-либо при людях. Ему и так это сложно давалось, а здесь вдруг я уничтожила в нём единственный за всю его пятилетнюю жизнь запал… Какие трогательные слова он мне говорил! Как ласково меня называл! Как достойно просил, обещая мне взамен отдачу! А я растоптала его огонь на глазах у всех…
За время поездки до дома я всё же смогла обуздать потоки своих слёз и, незаметно протерев лицо одноразовой салфеткой и аккуратно припарковавшись, как обычно помогла выйти сыну из машины. Зайдя в дом, он заплетающимся шагом, с поникшей головой, молчаливо поплёлся на второй этаж. Я же направилась на кухню, где, спрятавшись за огромным двустворчатым холодильником, ещё раз хорошенько проплакалась. На ужин мы оба почти ничего не съели и почти ничего не сказали. Когда я спрашивала его о том, хочет ли он молока или вилку вместо ложки, он отвечал, но глаз на меня не поднимал. Я видела, что и его глаза тоже были заплаканы, хотя и не видела, чтобы он плакал. Мы даже страдали одинаковым способом.
Перед сном, когда Берек устроился на своей кровати с энциклопедией по Северному полюсу, подаренной ему Гриром, а я собирала свои вещи для принятия душа, в момент, когда я уже выходила из комнаты, он вдруг тихо, определённо точно без укора в голосе и при этом не отрывая взгляда от открытой на его коленях книги, проговорил:
– Ты сегодня всё путаешь. Мне будет пять, а не четыре. И не в октябре, а в сентябре. Ты запуталась.
На подобное замечание я не посмела ничего ответить. Потому что моя ложь была слишком велика, чтобы я имела право добавить к ней ещё хотя бы грамм обмана.
Уже стоя под холодными потоками воды, я, содрогаясь от холода и душевной боли всем телом, позволила себе поплакать по-настоящему сильно. Примерно так, как плакала, когда узнала, что Байрон сделал со мной, или так, как плакала, когда впервые взяла Берека в свои руки. Мой ребёнок даже не допускал мысли о том, что его мама может врать, да ещё и глядя в глаза людям. А я, оказывается, могла и смогла. Но Берек в это не поверил. Он решил, что я просто запуталась. Просто перепутала его возраст, месяцы его рождения… Этот гений ведь ещё слишком мал, чтобы понимать, что я никогда в своей жизни не забуду дня, в который он появился на этот свет. Подобное знание выше меня, выше моего собственного существования, понимания жизни, как беспрерывного цикла…