Робинзон из-под моста

— Блин, простите, девчат, мы же торопимся. В следующий раз пообщаемся плотнее.

Татьяна взяла меня свободной рукой и потянула за собой. Остановились мы в парке, через дорогу.

— Они теперь весь мозг сломают, кто ты такой? Они до сих пор в шоке, как это я Витюню бросила. Отказалась от таких перспектив! Я хотела при тебе сказать, что ты ведущий программист, но вовремя опомнилась. А то бы все узнали, что ты живешь под мостом.

— Моя правда — это оружие массового уничтожения, может и тебя зацепить. Они не сообщат Виктору, что ты в городе?

— Вряд ли, они не из того круга. С чем блины?

— С вишней, кажется.

— Сойдет.

Мы сели на скамейку и маленькими глотками пили пряный напиток, заедая блинами. Мой взгляд упал на фургончик с броской надписью «Креарки». Рядом с ним было полно детворы, покупающей надуваемые гелием шары. Надувал их Сергей, мой бывший работодатель. Я был рад за то, что он смог выкарабкаться после той истории.

— Может, в кино? — Спросила Татьяна, когда наши стаканы опустели. — Хотя нет, там вещи в гардероб придется сдавать. Меня там могут узнать. А пошли в театр! Витюня и люди из его круга в таких местах не околачиваются.

Я полез в карман и вытащил тощенькую пачку денег.

— Брось. Я угощаю.

Я почувствовал себя неловко под высокими сводами холла театра, роскошным убранством, массивными люстрами и среди почтенной публики, для которой подобное развлечение было естественным.

— Не зажимайся. Что ты как робот Вертер? Будь свободнее. Это простые люди, такие же, как и мы.

— Прости, я постараюсь.

В театре давали «Мертвые души» Гоголя на новый лад. Меня с первых минут увлек спектакль, интерпретация произведения, которое я старательно избегал в школе. Было смешно, остро. Актеры играли гротескно, по-театральному, оттого их шутки, или нелепые ситуации казались еще комичнее. В какой-то момент я хотел поделиться с Татьяной, но заметил, что она спит. Ее повело, она упала мне на плечо и осталась спать на нем. Мне пришлось сдерживать смех, чтобы не разбудить ее.

— Тебе понравилось? — Спросила она, когда мы вышли на улицу.

— Очень.

— Я рада, что поучаствовала в твоем культурном развитии. А меня что-то сморило. Куда теперь пойдем?

— Ты не устала?

— Я-то нет, а ты?

— Я в тонусе. Полный тургор. Недалеко от моей работы конеферма, там сейчас аттракцион катания на тройках, в санях с колокольчиком.

— Да ты что? Погнали туда. Я ни разу в жизни не каталась на лошади.

На самой городской окраине народу, желающего предаться развлечениям, было не меньше, чем в центре. Сотни машин стояли у размеченного красной лентой импровизированного ограждения. Люди, желающие заработать в праздники, были и здесь. Чай, кофе, горячительные напитки, баранки, пирожки, блины под аккомпанементы баянистов и частушки одетых в пестрое теток должны были продаваться веселее. И это работало. Народ толпился везде, где требовалось потратить деньги.

— Жеванем? — Спросила Татьяна. — Дама угощает.

— Тогда я плачу за катание. — Мне не хотелось походить на бедного родственника.

— Идет.

Татьяна купила по кофе и по ватрушке с творогом. На свежем воздухе еда казалась гораздо вкуснее. Я занял очередь к экипажу и оплатил билет. На покатушках было четыре тройки. От лошадиных тел, одетых в попоны, валил пар. Видно, горожане основательно их укатали. Дети и родители весело забирались в сани, и так же весело их покидали после катания. Детям под наблюдением разрешали потрогать тело лошади. Животное лиловым глазам косилось на детишек, осторожно прикасавшихся к подрагивающей и влажной коже. Если лошадь начинала прядать ушами или издавать звуки, дети испуганно отдергивали руку.

Подошла наша очередь. Я первым ступил в сани и подал руку Татьяне. С нами поехала мамаша с мальчиком пяти лет. По выражению лица ребенка сложно было понять, он впал в ступор от страха или от радости. Его глаза замерли на лошадях, как примагниченные.

— Вадика напугала лошадь в деревне. Он боится их, в кошмарных снах видит. Врачи сказали, что надо клин клином вышибать. Хочу показать ему, что лошадка — это весело.

— Вадик, лошадка добрая, она любит детей, поэтому катает их. — Татьяна обратилась к нашему соседу добродушным голосом.

Вадик нашел в себе силы отлепить взгляд от лошадей и перевести его на Татьяну. В этот момент извозчик дернул вожжи, и сани резко подались. Мальчишка вцепился матери в рукав. Мамаша прижала его к себе.

Морозный ветер ударил в лицо. Глаза заслезились от него и от ослепительно белого снега. Полозья зашумели по прикатанному снегу. Колокольчик зазвенел под рывками лошадей. Татьяна взяла меня за руку. В ее глазах снова стояли слезы. На этот раз скорее от ветра, чем от чувств. Круг был небольшим. Через пять минут мы его закончили.

— Понравилось? — Спросил я Татьяну.

— Да. Мне снова захотелось остановить время, чтобы растянуть момент.

— А я подумал, что этот день бедные лошадки запомнят надолго. Загоняли их сегодня.

— Тогда я тоже лошадка, потому что запомню этот день надолго. — Татьяна вздохнула. — Пойдем еще куда-нибудь?

— Честно сказать, уже не хочется.

— И мне. Как до тебя добираться будем?


— Напрямки. Я же тут каждую тропинку знаю. Правда, их сейчас замело.

— Напрямки, так напрямки. Веди, Сусанин.

До моего склада вела дорога, а потом мы свернули в поле. Сумерки быстро превратились в ночь. Продвигались мы медленно, потому что сугробы местами были по колено. От нас валил пар, как от лошадей, на которых мы недавно катались.

— Это отличное завершение нашей прогулки. — Пыхтела Татьяна. — Загонять меня под конец дня. Скоро там твоя берлога?

Я свистнул. В ответ раздался собачий лай. Это отвечал мне Константин.

— Скоро, почти пришли.

Одежду снова надо было сушить. Мы разделись и сделали это привычно и естественно, как супруги с большим стажем.

— Как хочется есть! — Татьяна полезла искать остатки еды с праздничного стола. — О, яйца с чесноком и сыром, папа мой любит. — Татьяна понюхала. — Живые вроде, будешь?

— Конечно. Почему мы не подумали еды в городе купить?

— Ты хозяин, ты и думай.

— Я думал, когда не ждал тебя в гости. Вот мои запасы. — Я откинул тряпку, закрывающую небольшой ящик у стены. В нем лежало несколько пакетов с крупами и макаронами и несколько пестрых пачек лапши и картофельного пюре быстрого приготовления.

— Ты не правдолюб, Толик, ты жуткий врун. У тебя тут запас на целый месяц.

— Я подумал, что ты хочешь праздничной еды.

— Праздник у меня идет от души, а не из желудка. Жру, когда весело.

Татьяна бесцеремонно раскидала весь мой продовольственный запас.

— Я пюрешку буду, а ты?

— Тоже.

После ужина, не такого обильного, как все предыдущие, мы поняли, что у нас еще остались силы. Так как не было алкоголя, способствующего коммуникации, то ни я, ни Татьяна никак не могли озвучить свои мысли насчет продолжения праздника. Ну, вы понимаете. Я был не искусен в подобных намеках и труслив.

— Толик, покажи мне, как у тебя надо заняться йогой, чтобы помыться? — Попросила Татьяна.

Я поставил воду, поставил матрац на ребро и показал, стараясь не быть чересчур физиологичным.

— Спасибо, поняла. Вам с Костиком лучше это не видеть. Погуляйте пока.

Я напялил еще не просохшую одежду и вышел на улицу. На дворе начинался снегопад. Я любил его, потому что чувствовал, как весь мир под мостом становится только моим. Мой мир становился маленьким и уютным. Из маленького оконца на снег падало пятно света, делая мой мир еще уютнее.

Удержаться, чтобы не подсмотреть в окно за моющейся Татьяной, я не мог. Голая девушка в моем доме была продолжением сказки. Под ногой хрустнул снег. Татьяна показала мне в окно кулак и поставила перед ним электрический чайник. Чары сказочного мира рассеялись. Мне осталось только раздразнить Константина и устроить с ним догонялки.

— Ээээй! Собачатник! Ты будешь мыться? — Крикнула Татьяна в приоткрытую дверь.

— Буду! — Я уже знал, что за этим последует.

Татьяна была в моей майке, с полотенцем на голове. Классический вид девушки после душа или ванны.

— Ты прогонишь на мороз несчастную девушку? — Спросила Татьяна.

— Я бы не хотел, чтобы ты смотрела на меня, когда я пытаюсь удобно устроиться. Это зрелище не для слабонервных.

— А ты же пытался подсмотреть? Это был ты или Костик?

— Я. — Признался, хотя и желал свалить вину на собаку.

— Ладно, недолго, а то застужу свои женские причиндалы.

— Я мигом, опыт уже есть.

Константин с Татьяной шумели на улице, пока я наводил чистоту. После мытья стало приятно и легко на душе. В глазах Татьяны, когда я позволил ей зайти, уже играли чертики. Она смотрела на меня, как на кусок жареного мяса смотрит несостоявшийся вегетарианец. Как-то сами собой отпали ненужные слова. Чертики выпрыгнули из ее глаз и пробрались в меня. Константин был удивлен, что его оставили на улице. Он тявкнул пару раз под дверью и успокоился.

Фирма-производитель надувных матрацев должна была гордиться своим изделием. Перегрузки, которые он перенес в эту ночь, были запредельными. Зато все остальное в доме не выдерживало наших активных утех. Что-то упало на пол, что-то хрустнуло. Но мне было плевать на все, что не было связано с телом Татьяны. Оно было в руках, под губами, бледно отсвечивало в темноте.

Та ночь была похожа на нашу первую тем, что я снова не мог ее вспомнить в деталях. Калейдоскоп из ярких картинок, ощущений и томного послевкусия. К утру мы измотались и уснули на полуслове. Разбудил меня глухой звонок телефона. Кто-то настойчиво дозванивался до Татьяны. Она, утомленная ночными приключениями, ничего не слышала. Я ждал, когда телефон перестанет звонить, но он замолкал на минуту и потом снова начинал звонить. Причина для такой настойчивости должна быть серьезной.

Татьяна спала раскинувшись, придавив меня ногой. Мне жалко было ее тревожить, чтобы встать и найти телефон. Но этот звонок мог быть для нее важным. Я зашевелился. Татьяна зачмокала губами и перевернулась ко мне спиной. Я вытянулся с матраца вперед и раскидал наши одежды. Телефон звонил в куртке. Его звонок стал громче. Татьяна подняла сонное лицо с подушки.

— Тебе звонят. Уже полчаса, наверное.