Революция в стоп-кадрах

А что еще оставалось делать? Отказаться от склепа, боясь, что машина убьет меня во сне? Шататься по туннелям, пока не помру от старости? Остаток жизни провести, торча в играх?

В конце концов ничего не изменилось. Все осталось как прежде, вот только с моих глаз упали шоры. К тому же оно пообещало воскресить меня.

И ни у кого из нас не было выбора.

Оно воскресило меня, но я не говорила с ним, едва ли словом перемолвилась с другими спорами. Я выполняла свою работу. Не высовывалась. Думала, сколько людей в команде любят музыку.

Оно меня усыпило.

Воскресило, и я снова постаралась почувствовать те самые минуты перед закатом, поговорить со старым другом – только не смогла его найти. Меня приветствовала иная сущность, собрание шестеренок, логических схем и многоуровневых интернейронов. Раньше мы вели беседу: теперь же я видела, как мои слова входят в систему, сворачиваются, тасуются по трубкам и фильтрам, усекаются, собираются заново, а потом мне скармливают их, выдавая за что-то новое.

Оно меня усыпило.

Тут я вспомнила: это не вина Шимпа, так не могло быть. Нельзя винить кого-то за то, как он спаян. Машину вынудили нажать на спусковой крючок силы, находящиеся вне ее контроля. Возможно, оно тоже было жертвой, как и Элон Моралес.

Оно меня усыпило.

Воскресило, и в этот раз я поняла, что, возможно, в следующий раз уже не вернусь: списанный есть списанный, мертвый есть мертвый, и какая разница, кого винить: пушку или стрелка? Я соразмерила миссию, в которую верила всем своим сердцем, с ценой ее успеха.

Оно усыпило меня, возможно в последний раз.

И воскресило.

Я оплакивала потерю друга. Ненавидела себя за глупость, за то, что вообще когда-то считала это другом. Наблюдала за тем, как другое мясо умирало и воскресало, умирало и воскресало; видела, как электричество бежит по схемам, когда мясо включено, но стоит его вырубить, и напряжение падает. Я проспала тысячу лет, а жалкие сны бодрствования провела, взвешивая целое и его части.

После очередной сборки я пришла в себя, вычистила каюту, загерметизировала свое барахло. Даже нашла время внести парочку изменений в последнюю партитуру Парка, прежде чем снова умереть, заменила парочку неуклюжих восьмушек на ноты своего сочинения и оставила все в кают-компании.

Дорон был прав. Мелодия оказалась неплоха, но ее надо было чуть-чуть подправить.





Бирнамский лес




Когда ты мертв, тебе снится лишь то, о чем говорит Шимп.

Это не телепатия. Механизм не умеет читать мысли. Но отправляет звуки, образы. Направляет цифры прямо тебе в мозг, и это быстрее любого троглодитского инструктажа. Там, в пустоте, ты искришь; вздымаешься к свету после столетий тьмы, и какие-то обрывки просто… приходят к тебе. Крохотные пузырьки озарений. Поначалу они разрозненны; ты сам разрознен. Но, как и ты, история собирается воедино, и когда открываешь глаза, а камень откатывается в сторону, тебе снится инструктаж, хотя никто не произнес и слова.

В этот раз я увидела монстра в подвале.

Механизм понятия не имел, что это. Бот проверял непонятные кислородные пики в Косой Поляне. Он успел выдавить пару изображений, прежде чем сигнал прервался: какие-то мутные уродливые кляксы в инфракрасном спектре, совсем не похожие на растения, которые, по идее, там росли.

Один заглохший бот – дело житейское, особенно так близко к двигателю; спектр постоянно корежили электромагнитные отклонения вместе с привычными мертвыми зонами и интерференцией. Механизм решил подождать, пока дрон не завершит работу и не появится из тени. Когда этого не случилось, послал еще одного робота вытащить первого бедолагу.

Но и этот тоже исчез.

Физические тросы – последнее средство; они вечно путаются в черном мерцающем подлеске. Потому Шимп не поскупился на пачку ретрансляторов, крохотных бусин для позиционирования, которые следующий бот оставлял бы за собой, подобно парящим жемчужинам. Каждый датчик оставался в пределах прямой видимости своих ближайших соседей впереди и сзади; каждый вел диалог с помощью невидимых лазеров, неуязвимых для электромагнитного вмешательства.

Безотказная система. В теории.

Три дрона растворились без следа. Механизм отступил, подсчитав расходы. Конечно, можно было и дальше усиливать стратегию грубой силы, которая пока оказалась безрезультатной, или сдаться и позволить мясу делать то, ради чего его вообще взяли на борт. Поэтому Шимп разморозил двух человек – Дао Ли и Кайден Бриджес, если верить манифесту, – и послал их внутрь.

Обоих я не знала.



– Это было пятьдесят килосек назад, – голос Шимпа скрутило от симуляции заботы. Очевидно, смерть двоих была трагедией.

А трех тысяч – служебной функцией.

– И никаких сигналов. Никакой телеметрии.

– Пока ничего.

– Думаю, я схожу внутрь, – сказала я наконец.

– Я бы не хотел, чтобы ты шла одна. – Намеренная, вкрадчивая пауза, несомненно выбранная из какого-нибудь банка кривляний под названием «Управление мяском». – Я выберу любое решение, которое не подвергнет тебя нецелесообразной опасности.

Кажется, механизм не мог произнести ни единого слова, чтобы не ткнуть меня носом в убийственную иронию.


– Сандей?

Желание смеяться исчезло; на его месте остались лишь пустота, а еще слегка подташнивало.

Я вздохнула:

– Пойду с ботом на привязи. Он разберется с потерей сигнала, а я вытащу трос, если тот запутается. Дао и Кайден были вооружены?

– Нет.

– А я буду.

– Я сфабрикую подходящее оружие.

– Не беспокойся. Захвачу резак со склада.

– Нет. Лазер будет не слишком избирателен, учитывая обстоятельства.

«Ты – монстр, – подумала я. – Сволочь, массовый убийца. Лжец. Самозванец».

«Беспомощная машина. Невинная марионетка».

«Фальшивый друг».

– Сандей, – снова произнесло оно, как и всегда делало, когда молчание превышало какой-то критический промежуток.

– Что.

– Это шанс спасти твоих друзей.

Мне хотелось закричать. Ударить что-нибудь, что угодно – так сильно, как смогу. Может, я даже так и поступила.

Если так, то Шимп об этом никогда мне не говорил.



Шимп выдал мне мачете: керамический клинок, мономолекулярная кромка, эластомотор в рукоятке посылал вибрации по всей конструкции и превращал обыкновенное лезвие с бритвенной заточкой в нечто, способное без особых усилий резать металл.

А боту механизм выдал пульсирующий тридцатимегаваттный лазер на свободных электронах.

С такой логикой я спорить не могла. На Поляне полно жизненно важной проводки, герметичных соединений и каналов, по которым шла огромная энергия. Лучевое оружие в человеческих руках могло нанести непоправимый ущерб в момент паники. Лучше пусть им управляет что-нибудь без лимбической системы, с рефлексами, близкими к скорости света. Мне Шимп доверил оружие для самообороны на ближней дистанции; боту же вручил дальнобойку.

Так мы и ждали, бок о бок, я твердо стояла на уходящей под уклон палубе, дрон парил на высоте в 1,8 метра над ней; ждали, когда Шимп откроет дверь в подвал.

Свет в коридоре был приглушен, чтобы соответствовать полумраку, царящему на Поляне; визор, присосавшийся к моим глазам, усиливал все вокруг до дневного освещения. На самом деле это было не так уж нужно – в чаще было маловато люменов, но ты ориентировался там без проблем, – только Шимпа не устраивала сумеречная серость. Он хотел деталей.

Дверь скользнула в сторону. Внутри было слишком темно. И где-то в глубине что-то корчилось.

– Ты это видел?

– Да, – сказал бот.

– Полагаю, ты не знаешь, в чем дело?

– Нет.

Дрон повел дулом туда-сюда, но цели не нашел.

Я ничего толком не могла разглядеть: тьма переливалась во тьму. Слишком много мрака; редкая россыпь звезд не давала достаточно света для здорового леса.

Я сделала шаг вперед. Половина звезд тут же исчезла. Другие появились. Худосочные созвездия мигали и уходили в затмение, когда я двигалась.

Огни никуда не пропали. Просто подлесок разросся.

Поляна больше не походила на островок безопасности. Чистый свежий бриз не освежал легкие. Воздух был тяжелым, как масло. Сорняки и колючие растения маячили во мраке, оплетали мостик так, словно какой-то гигантский паук сошел с ума, принялся пускать черные нити и целые канаты без всякой цели или плана.

Визор разогнал черный до серого: я довольно хорошо видела все вокруг, рубила тонкие волокна, когда те преграждали дорогу, замечала, как толстые клубки ветвей лениво отступают при моем приближении.

Я оглянулась. Слабое белое сияние пробивалось по краям люка, скругленного прямоугольника в скале, единственного маяка, способного вывести меня обратно. Мостик тянулся от его основания, его покрывала сеть черных ползущих побегов.

Кажется, их там еще минуту назад не было, поэтому я прошептала:

– Растения не двигаются.