Ревенант

Мориц Прантл даже обдумывать это заявление не стал.

— Вздор! — с ходу отмахнулся он. — Если промедлим и не предотвратим очередное убийство, смерть несчастного окажется на нашей совести!

— Одной смертью больше, одной меньше! — фыркнул в ответ Блондин.

— На нашей совести и нашей репутации! — добавил Рыбак. — Язычники наверняка попытаются осквернить очередную церковь, а подобное происшествие накануне светлого праздника Доказательства истины не останется без последствий. Полетят головы! Наши головы!

На это Франсуа возразить было нечего, он лишь кивнул.

— Хорошо, только дайте моим людям время осмотреться и занять позиции.

— Пусть выдвигаются прямо сейчас!

Франсуа двинулся было отдавать распоряжения, но я придержал его и спросил:

— Что говорит Мирей о ведьме?

— Она в этом таборе недавно, никакой одноглазой старухи там не видела.

— Сможет навести справки?

Блондин покачал головой.

— Я предложил деньги, — сказал он, — но Мирей ничего и слушать не стала. Те, кто задает такие вопросы, быстро становятся изгоями. Особенно полукровки.

Франсуа ушел, а я снял с вешалки плащ, но тот, в отличие от камзола, нисколько не просох. Так что поручил его заботам Марты, благо на улице было тепло.

— Я с тобой? — уточнила девчонка.

— Нет, пригляди за комнатой, — попросил я, решив взять на выезд Уве, чтобы по дороге выслушать отчет об изысканиях в архиве риерского отделения Вселенской комиссии.

— Зачем?! Я закрыла окна и дверь наговорами! — удивилась Марта, которой попросту не хотелось торчать в таверне.

— Присмотри! — с нажимом повторил я, решив лишний раз не рисковать, поскольку и сам в бытность свою магистром-исполняющим забирался в чужие дома и поджидал там хозяев. Не важно, где тебя полоснут по горлу ножом, — в темном переулке или в собственной спальне; результат будет один: сдохнешь.

Марта рассерженно фыркнула и ушла, а я решил перезарядить пистоли. Все же ливень промочил нас изрядно, запросто мог отсыреть порох.

— Сеньоры! Не обращайте внимания на стрельбу! Надо разрядить оружие.

Я попросил Уве принести из комнаты саквояж, а сам вышел на задний двор и направился к деревянным колодам. На одной повар рубил головы курицам и разделывал мясо, на другой прислуга колола дрова; эту и выбрал. Потянул одновременно оба спуска, и сразу полыхнули затравочные заряды, но у левого пистоля порох вспыхнул с явственной задержкой и слишком дымно. Как итог — с ним приключилась осечка; пальнул только зажатый в правой руке.

Я постоял так немного, опасаясь затяжного выстрела, затем вернулся в гостиницу и вытащил из саквояжа ящичек с пороховницами и принадлежностями для чистки. Обновил затравочный заряд осечного пистоля и вновь ушел на задний двор, но без толку — оружие так и не выстрелило. Пришлось вворачивать специальный штопор в свинцовую пулю и вытягивать ее из ствола. Подмокший комковатый порох я высыпал на лоскут и спалил сверток в камине, затем вычистил оба пистоля, заново их зарядил и с помощью ключа взвел пружины колесцовых замков.

Пока возился с оружием, Уве поведал о своих изысканиях в архиве. Время школяр провел с пользой и составил целый список обрядов, при которых жертвенным животным выкалывались глаза. В большинстве случаев таким образом чернокнижники пытались запереть в телах вызванных из запределья духов, дабы впоследствии их обуздать, но некоторые сущности овладевали плотью именно через кровоточащие раны. Больше всего меня заинтересовало описание ритуала призыва так называемых темных душ, пусть тот и получил распространение на землях догматиков по ту сторону Рейга. После слияния с эфирным телом чернокнижника зловредный дух повышал магические способности хозяина, а при необходимости мог быть ненадолго вселен в тело животного — вот тогда и приходил черед выколотых глаз. Минус у подобного, как выражались ученые мужи, симбиоза имелся только один: после смерти душа колдуна обрекалась на вечное рабство. Но о таком отступники задумывались редко.

— Молодец! — похвалил я слугу и направился к входной двери. По пути окликнул маэстро Салазара, который упорно держал над кружкой перевернутую бутылку, хоть капли с горлышка той перестали срываться уже давно. — Мик, идем!

К этому времени Франсуа со своими людьми уже выдвинулся на место, и перед таверной дожидались команды к отправлению лишь подчиненные Рыбака. Мне выпало ехать в карете с Морицем и Сурьмой, а Уве устроился на ее запятках, потеснив там пару подручных магистра-расследующего. Микаэль забрался в седло своего жеребца и с хмурым видом расправил усы.

— Суета-суета, — произнес он скорбным голосом.

«То ли еще будет», — мог бы сказать я, но лишь молча прикрыл дверцу кареты, отгораживаясь от той самой суеты.



Ехали не слишком долго, примерно четверть часа спустя на одном из перекрестков нас встретил подручный Блондина.

— Дом с молотком и зубилом на фасаде, заезжайте во двор, — указал он вдоль улицы рукой.

Мы так и поступили, после выбрались из кареты и двинулись на задворки особняка по темному и узкому проходу. В небольшом закутке у дровяного сарая нас дожидался Франсуа.

— Флигель окружен, — сообщил он Рыбаку. — Можно заходить.

Я выглянул из-за дощатого забора и осмотрел небольшой двухэтажный домик на заднем дворе, обветшалый и ничем не примечательный.

— Что с незримой стихией? — опередил меня с вопросом магистр Прантл.

— Стабильна. Никаких признаков защитных чар, — сообщил кто-то из его свиты.

— Солнцепоклонники не жалуют магию, — напомнила Сурьма, которая слегка приподнимала юбки темного платья, не желая перепачкать их в грязи.

— Прежние не жаловали, а от этих неизвестно чего ждать, — резонно возразил Рыбак и оглядел толпившихся в проходе подчиненных, затем подозвал одного из ритуалистов и вновь обратился к Франсуа: — От тебя понадобятся два человека.


Блондин кивнул и отправил к флигелю пару крепких парней. Оружия на виду они не держали и на невысокое крыльцо вслед за колдуном подниматься не стали, задержавшись внизу.

Вот только на требовательный стук в дверь так никто и не ответил. Ничего удивительного и тем более подозрительного в таком исходе не было: пусть уже стемнело, но мало ли куда могли пойти школяры после окончания занятий? Наверняка засели в одном из кабаков и дуют пиво.

Мориц Прантл рассудил так же и принялся сыпать указаниями:

— Одо, вели отогнать кареты с улицы! Юрген, пройдись по соседям, пусть держат язык за зубами! Де Риш, организуй наблюдение…

— Уже.

— Тогда пусть ломают дверь. Только аккуратно!

В этот момент скрипнули петли, и сразу раздался резкий щелчок. Арбалетный болт сбил ритуалиста с крыльца, а в следующий миг на пороге возник растрепанный юнец. Он метнул пузатую склянку в подручных Блондина, и тех вмиг окутало облако сиреневого дыма. Школяр вновь замахнулся, намереваясь швырнуть вторую бутылку к дровяному сараю, но сразу две стрелы угодили ему в грудь и заставили оступиться, упасть на колени и выронить заполненную отравой емкость.

Именно — отравой. Пусть сиреневое облачко и развеялось, надышавшиеся этой дряни подручные Блондина бились на земле в страшных корчах и расцарапывали себе лица и шеи.

Распахнулись ставни на втором этаже, вылетевший из него арбалетный болт резко крутанулся и упал на землю, а очередная склянка с отравой взорвалась в воздухе. В окно влетела пара стрел, а миг спустя там и вовсе рванула шаровая молния. С другой стороны флигеля донесся короткий вскрик — не иначе кто-то из школяров решил пуститься в бега и нарвался на стрелу.

— Живыми брать! — рявкнул Рыбак. — Живыми, сказал!

— Посторонись! — оттеснил его в сторону Франсуа де Риш. — Пошли! Пошли!

Вперед выдвинулся кряжистый громила; он прикрывался высоченным ростовым щитом, в верхней части которого имелось забранное частой железной решеткой окошко. За ним пристроились два бойца с короткими пехотными тесаками, а следом, уже не особо скрываясь, двинулся и сам Блондин.

Маэстро Салазар и не подумал присоединиться к штурму флигеля и остался рядом со мной, демонстрируя исключительное для вспыльчивого бретера здравомыслие.

— Вперед не лезь! — предупредил я Уве.

Тот разочарованно кивнул.

Франсуа де Риш на ходу вскинул руки, и незримая стихия ощутимо дрогнула и уплотнилась, прикрыв людей защитным пологом; все три выпущенных в них болта прошли стороной. Штурмовая группа споро подобралась к входной двери особняка, но не успели подручные Блондина ворваться внутрь, как в глубине коридора с гулким хлопком расплескалось пламя. Огонь в мгновение ока распространился по всему первому этажу и вырвался на улицу длинными оранжевыми языками, голубоватыми на концах.

— Отходим! — скомандовал Блондин и первым попятился назад.

— Акт самосожжения, — отстраненно сообщила нам Сурьма, сцепила длинные тонкие пальцы и вдруг совершенно неженским движением вывернула руки и хрустнула костяшками.

Уже нисколько не беспокоясь о чистоте юбок, магистр-эксперт зашагала прямиком через грязь, встала посреди двора и будто ухватила нечто невидимое. Женскую фигуру окутало марево раскаленного воздуха, от нее во все стороны волнами потек нестерпимый жар. Законы мироздания неумолимы — энергия не может исчезнуть бесследно, и потому Сурьма не пыталась превозмочь пожар силой воли, она лишь вытягивала беспредельную мощь пламени и развеивала ее в пространстве.

От луж повалил пар, грязь вмиг высохла и начала растрескиваться. Пятно сухой земли вокруг заклинательницы стремительно расширялось; доски забора нагрелись, на них выступили и потекли вниз капли смолы. Мы подались назад, но вспыхнуть дерево не успело — огонь во флигеле вдруг замигал и погас.

— Пошли! Пошли! Пошли! — тут же заорал Блондин, и бросивший щит громила первым взлетел на крыльцо. За ним устремились остальные, да и сам Франсуа от своих подручных не отставал.

— Все в оцепление! — крикнул магистр Прантл и двинулся вперед, показывая пример остальным.

Подвизавшийся при команде Рыбака медик спешно подбежал к отравленным бретерам, но те были уже мертвы; алхимический состав не оставил им ни единого шанса на спасение. Лекарь не рискнул прикасаться к телам, осмотрел их издали и покачал головой. Ему тут делать было нечего, с отравой предстояло разбираться Сурьме.

Все так же с пистолем в руке я прошел по корке спекшейся до каменной твердости земли и встал на углу дома. Уве несколькими махами зажатого в левой руке жезла сотворил заготовку магического полога и спросил:

— Не стоит им помочь?

— Сами справятся, — сплюнул под ноги маэстро Салазар. — Они свое дело знают, будешь только под ногами путаться.

Бретер оказался абсолютно прав: не прошло и минуты, как Блондин и его присные, кашляя и чихая, покинули флигель с единственным пленником, да и тот выглядел — краше в гроб кладут. Казалось, уже и не дышал даже.

— А остальные?! — всполошился Рыбак.

— Мертвы. Да и этот какую-то дрянь успел во славу солнца глотнуть, — пояснил Франсуа, склонился над школяром и резко ткнул его ладонью в грудь.

Незримую стихию передернула ощутимая судорога, а после в корчах начал биться и пленник. Школяра спешно перевернули на бок, его вырвало кровавой слизью, и больше дыхание уже не прерывалось, пусть и оставалось предельно слабым.

Уве с изумлением взирал на арестанта; я взял школяра за руку и подвел к ритуалисту, валявшемуся у крыльца с арбалетным болтом в груди.

— Посмотри лучше сюда, — попросил я, до предела понизив голос. — Посмотри и запомни крепко-накрепко: колдуны умирают точно так же, как и простецы. Именно это я пытался вбить в ваши пустые головы на лекциях, но пока не увидишь сам, не поверишь. Так что смотри, смотри. Избавь меня от необходимости тебя хоронить.

Уве судорожно сглотнул и выдавил из себя:

— Я понял, магистр!

Рыбак отправил подчиненных во флигель, и очень скоро на заднем дворе уложили рядком семь бездыханных тел. Трех застрелили лучники, еще одного прожарило взрывом шаровой молнии, остальные школяры сами выбрали свою смерть: двое сильно обгорели при пожаре, а последний из фанатиков отравился неведомым зельем.

— Ну не идиоты ли? — вздохнул магистр Прантл и обратился ко мне: — Филипп, изначально их была дюжина, значит, на свободе останутся трое. Надо организовать задержание, а мне просто не до того. Если сейчас напортачить с бумагами, все заслуги припишет себе кто-нибудь другой.

— К твоим услугам, Мориц, — криво усмехнулся я, прекрасно отдавая себе отчет, что сегодня меня ждет длинный вечер и еще более долгая ночь. Очень-очень долгая ночь.