Реквием души

– Это прекрасно, – я еле смогла отвести взгляд.



Она подняла голову и отстраненно пожала плечом, а потом приподняла брови.



– Вообще-то у меня есть дела, кроме как нянчиться с тобой.



– Я могу сама о себе позаботиться. Даже буду рада.



– Тогда мы обе навлечем на себя гнев Сантьяго. Сюда, – она развернулась на каблуках и ушла. Я бросилась ее догонять, быстро следуя по дому, пока не вышла через парадную дверь, где нас уже ожидал мужчина на «Rolls Royce». Спустя мгновение я осознала, что это Джеймс. И что я видела его прежде. Мне казалось, он работал на Абеля, но, по всей видимости, за мной раньше следил именно Сантьяго. Это даже имело смысл.



Джеймс открыл перед нами дверь, и я села внутрь вслед за Мерседес, а потом уставилась в окно, как ребенок, завороженно рассматривая громадный дом и сады, простиравшиеся, казалось, на многие мили.



– Это лабиринт? – спросила я, мельком увидев высокую живую изгородь.



– Да.



Когда мы, наконец, доехали до железных ворот, которые тут же распахнулись для нас, я вытянула шею, пока не смогла уловить один из двух шпилей дома вдали.



С нашей брачной ночи я помнила, что особняк находился не слишком далеко от центра города, но он прятался на собственном, далеко не маленьком участке земли. Комната, в которой я была заперта, теперь показалась еще более тесной.



Когда я все же отвлеклась от окна и посмотрела на Мерседес, то увидела, что она следила за мной недовольным взглядом темных глаз. Но также в них была и искра любопытства. Не такая, когда человеку хотелось узнать, кто перед ним. Скорее Мерседес пыталась раскопать мои слабости, которые потом могла использовать против меня. В этот момент я остро почувствовала, что рядом с ней была наивным дитя.



Прочистив горло, я снова уставилась в окно. До больницы около получаса езды. Я уже подумала, что поездка будет очень неловкой, но Мерседес вдруг вытащила телефон и стала полностью меня игнорировать.



Когда Джеймс, наконец, припарковался, я посмотрела на сестру Сантьяго, в это время болтавшую с кем-то и разглядывающую ногти. Джеймс вышел и раскрыл перед нами дверцу.



– У тебя пятнадцать минут, – бросила Мерседес, когда я вылезла.



– Что?



– Я не собираюсь заходить внутрь. Больницы меня угнетают.



– Пятнадцать минут?



– У нас куча дел. Брат поручил мне подготовить тебя для выхода в «Общество». Нам придется позаботиться... ну, о многом, – с отвращением выговорила она, скользнув по мне взглядом.



– Ты серьезно?




Мерседес усмехнулась, демонстративно сверяясь со своими тонкими наручными часами, инкрустированными бриллиантами.



– Тебе лучше поторопиться.



Сантьяго





Лоусон Монтгомери склонился над инвестиционным портфелем, лежавшем на моем столе, и изучал все с цепкостью ястреба, которой и славился. Он был шафером на моей свадьбе, но, кроме того, старым другом и единственным человеком в отделении Нового Орлеана, которому я доверял безоговорочно.



Окружающим он был больше известен как Судья, учитывая занимаемую им должность в судебной системе Луизианы. По очевидным причинам Лоусон был ценным для «I.V.I.» активом, но также одним из немногих, с кем я мог разговаривать свободно.



– Выглядит отлично, – он закрыл папку и снова устремил на меня свой прожигающий взгляд. – Как там у тебя дела со счастливой новобрачной?



Я приподнял уголок губ в ответ на его сарказм. У Судьи, несомненно, было сухое чувство юмора.



– Как и следовало ожидать.



– Верю, что твое правосудие будет быстрым и суровым.



Когда я промолчал в ответ, он выгнул брови. Я налил нам обоим по стакану виски, скользнув взглядом по экрану с постоянно меняющимися цифрами позади Судьи.



– Это твой способ сказать мне, что на ней все еще нет метки?



– Метку я поставил, как тебе хорошо известно, – я повертел стакан перед носом, впитывая в себя аромат с ноткой дыма.



– Но не шрам, – закончил за меня он.



Его наблюдательность нервировала. У меня не было привычки излагать другим свои планы, но Судья был одним из самых суровых людей, которых я знал. Он заработал репутацию жесткого человека. Что в зале суда, что в «Обществе». По крайней мере, когда того требовала ситуация. Судья твердо верил в старую пословицу «око за око». И когда однажды вечером я напился и признался ему в своих намерениях насчет Айви, именно он подарил мне очевидную идею.



Какое наказание может быть для семьи, которая изуродовала меня и была ответственна за смерть моих родных? «Шрамы, – просто сказал тогда Судья. – Оставь им шрамы, если вообще решишь оставить в живых».



В тот вечер мне это показалось простым и очевидным. Конечно, у Айви должны появиться шрамы. Какие-нибудь под стать моим собственным. Постоянное и неизбежное напоминание о грехе ее отца при каждом взгляде в зеркало.



Я несколько месяцев фантазировал о том, как это сделаю. Выжгу на ней клеймо. Или порежу. Выгравирую мое имя на ее горле. Возможно, потом даже нарисую череп на правой стороне ее лица, чтобы он точно соответствовал моему. Чтобы один его вид преследовал Айви в кошмарах.



Но теперь она в моем распоряжение, поселилась в моем доме, а я не выполнил ни единый пункт плана. Ни на йоту не приблизился к осуществлению задуманного, но еще не готов был признать, что бездействовал по причинам, которые и сам плохо понимал.