Реальные ублюдки

– Мы продолжаем мериться силой с полнокровными, – ответил Кул’хуун. – Они погибают. Мы погибаем. Их погибает больше.

Блажка никогда не была в уделе Клыков наших отцов. Но судя по тому, что она слышала, смотреть там было особо не на что. Из всех копыт, их земли лежали дальше всех к югу, то есть совсем рядом с Кишкой – узкой полосой, отделявшей Уль-вундулас от Дар’геста. Так близко от орков, которым нужно было лишь пересечь Затопленное море, что Клыки сочли благоразумным не строить ни крепости, ни постоянного поселения. Вместо этого они разъезжали в вечном патруле, спали где придется и ели только то, что добывали на охоте. Нужно было быть наполовину безумным, чтобы согласиться на такую жизнь, даже более суровую, чем та, что ведут вольные ездоки. Хотя сказать по правде, быть безумным наполовину было недостаточно, ведь Клыки также придерживались убеждений, которые большинство полукровок считали неприемлемыми. Они чтили орков, подражали им во внешнем виде и в манерах, сбривали все волосы и использовали только их гортанную речь. Ходили также слухи, что они знали и кое-какую кровную магию тяжаков. И жуя теперь неприятное на вкус, но эффективное средство Кул’хууна, Блажка все меньше сомневалась, что это так.

Но спрашивать напрямую сейчас было не время. Они вышли на ровную поверхность, и уньяры ускорили шаг.

В окружении лошадей было трудно судить о пройденном расстоянии. Несколько лиг, не меньше, по пыльным равнинам за пределами Стравы, чтобы потом взобраться на гребень и обогнуть его край, пока равнины внизу не окажутся зажатыми в ущелье. Тогда вся колонна натянула поводья, и всадники на лошадях ушли, открыв полуоркам вид на широкую долину. Там, на краю, в обрамлении зловещего неба, их ждал Зирко.

Льняной балахон полурослика вздымался над его обутыми в сандалии ногами, а рука покоилась на рукояти короткого толстого меча, висевшего на бедре.

Его звучный голос прорывался сквозь яростный ветер.

– Я благодарю вас за то, что пришли, мастера копыт.

Вождь Мараных орками выпалил ответ, который хотел задать каждый из них.

– Зачем ты послал за нами, жрец?

Грубость троекровного не смутила Зирко.

– Я счел разумным, чтобы вы своими глазами, а не с моих слов, увидели это, раз верите первому и сомневаетесь во втором. Приблизьтесь, вожди, и узнаете.

Блажка, Свиная Губа, Шишак и еще пятеро полукровок спешились, чтобы подойти поближе к краю. Слева от себя Блажка снова заметила Кул’хууна.

– Черти чертовские, – проговорила она тихо, когда полуголый полукровка вышел вместе с ней. – Ты никогда не говорил, что во главе Клыков наших отцов.

Кул’хуун лишь посмотрел на нее ясными глазами и лениво почесал грудь.

– То, что вы видите внизу, это удел бывшего братского вам копыта, Скабрезов, – объявил Зирко.

Когда вожди глянули вниз, ветер разнес проклятия и ругательства.

Блажка смотрела молча.

Много лет назад, в особенно жестокую Предательскую, кентавры практически стерли Скабрезов с лица земли. Потом те пытались восстановиться, но у Уль-вундуласа было иное мнение на сей счет. В итоге они расформировались, и немногие уцелевшие братья разбрелись кто куда. Некоторые, как Хорек, нашли пристанища в других копытах. Блажке никогда не доводилось ездить по этой пустой долине, где прежде располагалась их крепость, но сейчас удивление у нее вызвали не ее руины и не развалины прилегающего поселения.

Внизу бесчисленные шатры образовывали обширный лагерь. От костров в небо поднимались столбы дыма, которых было так много, что готовящейся там еды хватило бы, чтобы прокормить целую армию. И там действительно была армия. По импровизированному поселению туда-сюда сновали люди, многие были на лошадях, которые содержались здесь не менее чем в тридцати загонах. Блажка не смогла не заскрежетать зубами, когда наконец увидела там слонов. Она видела такого несколько лет назад, когда приезжал караван артистов. Но теперь их был целый десяток – огромные звери неуклюже волокли сани с деревом и тесаным камнем. Уже сейчас было видно, чем они занимались: разбирали крепость полуорков на куски, чтобы возвести новую.

Свиная Губа сердито выпустил воздух сквозь свои большие зубы.

– Гиспарта забрала проклятый удел обратно себе.

Блажка выпятила челюсть. Чертов Бермудо. Он знал. Вот что означала его самодовольная улыбка. Из горла у нее вырвалось рычание, и она не была одинока в своем гневе. Возбуждение чувствовалось по всему гребню.

– Полагаю, нам следует поехать в Страву, – сказал Зирко. – Там мы проведем совет и решим, как лучше поступить.

Маленький жрец умел делать так, чтобы его предложения звучали как приказы к исполнению.

– Нет! – резко возразил Шишак. – Я не буду больше тянуть по твоей прихоти, коротыш черномазый. Не буду, прока гиспартские евнухи поднимаю в Уделье свои чертовы флаги!

– Спокойно, Шишак, – прорычал Свиная Губа.

Троекровный вождь повернулся к нему.

– А что? Я тебя обидел, Бивень? Или переживаешь, что оскорбил его? – Шишак презрительно указал огромной рукой в сторону Зирко. – Пока я посылаю сюда ездока в каждую Предательскую, рискуя его жизнью, он мне ничего не сделает. Таков уговор. И Мараные всегда его чтили. Но ничто не предписывает мне нагибаться, чтобы лизать зад этому гаду. И если я даже его оскорбил – что тогда? Ты не пошлешь мне свою птичку, маленький жрец? Не предупредишь о Предательской, потому что я тронул твою детскую гордость? Очень хорошо. Кентавры, может, и застанут нас врасплох, может, перебьют нас. Как было со Скабрезами. Потом у тебя было на одного полукровку меньше каждый раз, когда проклятая луна показывала свое лицо. И в Уделье появилась дыра. Которую теперь решила закрыть Гиспарта. И в этом твоя вина, мелкий! Так что нахрен твою гордость, твоих птиц и твоего бога.

– Это не Гиспарта, – заявил другой вождь.

– А кто еще, нахрен! – воскликнул Шишак.

Вождь Дребезгов с абсолютной невозмутимостью пожал плечами. Он ковырял у себя под ногтем гнутым кусочком железа. Носовой платок, повязанный вокруг его головы, был выцветшего малинового цвета, как и вышитый пояс на его талии, и такими красками не мог похвастаться больше никто на гребне. – Гиспарта так лагерей не строит.

– А ты откуда знаешь? – спросил Шишак.

– Потому что Заруб был разведчиком в королевской армии, – ответил кислолицый с сутулой спиной полукровка, скривив губы. Это мог быть только Кашеух из Казанного братства: оба его уха выглядели раздробленными в кашу, но напоминали теперь, скорее, творог, который подавали Блажке уньярские старики. Волосы у него были седые и длинные, хотя и редели на макушке.

– Это верно, – подтвердил Заруб, отрываясь от ногтей. – Был. И это не они. Вот троекровный сказал про флаги. И это еще один знак. Здесь их нет. Шатры тоже не такие.

– Тогда кто это? – спросил Свиная Губа.

– Слоны остроухи… – начала Блажка.

– Неважно, – сказал Шишак, его гнев никак не утихал. – Это хиляки на лошаках. Нам нужно показать, что здесь им не место.

– Это было бы опрометчиво, – заметил Зирко.


Шишак заклокотал, стиснув зубы.

– Если у тебя нет намерения их остановить, зачем позвал нас сюда?

– Намерение, – эхом повторил Зирко. – Наверное, это то, что нам нужно узнать у новоприбывших – их намерение. А потом уже развязывать войну.

Кашеух засомневался в его предложении.

– Ты хочешь сказать нам, что сам еще не знаешь?

– То есть? – переспросил Зирко.

– То есть вы же, коротыши, суетесь везде, куда можете, – ответил Шишак. – Какую дань ты уже выторговал у незваных гостей за предупреждения о Предательской?

– Я с ними не заговаривал, – ответил Зирко.

– Почему? – спросила Блажка. – Что толку было жда…

– Он хочет, чтобы мы вступили в бой и его людям не пришлось сражаться, – перебил ее Кашеух. – Он хочет выжать из нас побольше крови, чтобы спасти своих проклятых приспешников.

– Бой? – переспросил Заруб, ухмыляясь. – Ты что, считать не умеешь? Там человек восемьсот, не меньше.

– Боишься, что ли, Дребезг? – подколол его Шишак.

– Уж не тебя, – Заруб подмигнул ему.

– Спокойно, ребята, – вставил пузатый, седовласый полуорк, остро посмотрев на молодых вождей. Это мог быть не кто иной, как Отец, вождь Сыновей разрухи. – Сейчас не время.

– Мы не твои сыновья, хрен старый, – ответил Шишак. – Я не буду внимать каждому твоему слову, как задние мальцы в твоем копыте.

Отец лишь усмехнулся и покачал головой.

– Даже с восемьюстами можно справиться, – проговорил Свиная Губа, – если застигнуть их врасплох. А вот если они достроят эту крепость, то будет уже поздно. Большинство там, скорее всего, строители. И пока они не успеют сесть на лошадей, их можно порешить.

Шишак с готовностью кивнул.

– Так давайте порешим.

– Удачи вам, – сказал Заруб.

Кашеух указал пальцем на Дребезга.

– Лучше присмотри за этим. Еще ускользнет к старым хозяевам, скажет, что мы идем.

– Если дадут монету. – Заруб снова пожал плечами. – Но кто бы там внизу ни был, предупреждать их не нужно. Тем более о вашем дурацком плане. Мараные прибыли тремя ездоками. Ой, прошу прощения, они ведь троекровные, поэтому считают каждого своего за трех. Так что скажем, их девять. Из Казанного я видел одиннадцать братьев. Еще трое Бивней. Девять Сеятелей. Клыки явились одним, нахрен. Хотя Отец, похоже, привел половину своего копыта, это еще два десятка. И со мной двое. Так что получается меньше шести десятков, если учитывать раздутое самомнение Шишака о ценности своего племени.

Блажка не могла не заметить просчета в речи Заруба. Но обнаружила в себе приверженность старой привычке – когда нерушимое молчание было единственным для нее способом пережить собрание Серых ублюдков. Ваятель никогда не желал видеть ее в числе посвященных, но никто не мог и отрицать ее мастерства езды в седле или обращения с оружием. В патрулях, в боях с тяжаками, она была полезна и сдержанна, но слышать ее голос за столом никогда не хотели. В той комнате она всегда была чем-то выходящим из ряда вон. Когда она говорила, это только привлекало лишнее внимание Ваятеля. Поэтому было проще и безопаснее оставаться немым наблюдателем, который почти не двигался, чтобы не вызывать пущего гнева.

Сейчас происходило то же самое.

Она была изгоем. Только ей даже не нужно было ничего делать, чтобы ее игнорировали. Эти полукровки правили многими годами дольше. А когда она стала вождем, она ничего не знала о такого рода борьбе. Братья проголосовали за нее и с того момента ей подчинились. Ее слова, которые когда-то не давали сказать, теперь были законом.

И эти самоуверенные полукровки снова пытались засунуть кляп ей в рот.

Прения начинали вскипать. Шишак жаждал битвы, а Заруб забавлялся тем, что подначивал трикрат. Отец и Свиная Губа пытались установить мир, тогда как Кашеух продолжал требовать ответов от Зирко. Кул’хуун, стоя рядом с Блажкой, наблюдал за растущим смятением взглядом охотника и выжидал. Вождь Сеятелей черепов хранил молчание. Выглядел он чахлым, потому что крепость его копыта находилась под землей. Его бледная кожа и немногословность напоминали Блажке о Колпаке, но там, где Ублюдок был гибок и жилист, Сеятеля обтягивали мышцы. Жесткие, черные как смоль волосы резко выделялись на фоне белесо-серой кожи груди и рук. Лицо его затемняла фетровая крестьянская шляпа с полями.

Он отошел от края, уверенно направившись к своему свину.

– Гроб. – Отец окликнул его. – Ты куда это?

– Возвращаюсь в Борозду, – ответил Сеятель таким же глухим и неумолимым голосом, каким было его имя. – Жрец, спасибо, что дал мне это увидеть.

– Так и сбежишь? – спросил Шишак с вызовом.

Гроб остановился, наклонив шляпу, чтобы закрыться от жгучего солнца.

– Уль-вундулас не щедрый край. Ни один удел не сможет долго обеспечивать восемьсот человек. Сеятелям черепов и делать ничего не нужно. Только ждать.

Затем бледный вождь забрался в седло, повернул свина и уехал вместе со своими братьями.

– Трусло. – Кашеух плюнул в землю.

– Думаешь? – спросил Заруб. – Ты можешь оказаться еще бо́льшим дураком, чем Мараные.