Реальные ублюдки

– Думаешь, этот урод посчитал, что женщины не стоят того, чтобы их убивать?

Мед покачал головой.

– Я не знаю. Может быть, ты стоишь того… что можешь дать, пока жива.

Блажка увидела страх, что ему пришлось пересилить, чтобы высказать эту догадку.

– Он не насиловал меня, Мед.

Его облегчение сменилось еще большим замешательством.

– Так это еще меньше похоже на орка.

Он не шутил, но Блажка не смогла сдержать смеха.

– Кстати о женщинах. Как наши три новые соплячки?

– Инкус и Дача быстро учатся. А Аламра… – Мед скривил губы.

Блажка с пониманием подняла брови.

– Так и думала.

Мед не дал воцариться тишине.

– Так что будем делать, вождь? Со всем этим?

– Мне нужно поговорить с Зирко. Он единственный, кто может хоть что-то знать об этом долбаном тяжаке. Я не хочу начинать войну со Стравой, чтобы его увидеть, но они не дают мне особого выбора. Ты говоришь по-уньярски?

– Очень плохо. Мозжок, кажется, может.

– Приведи его.

Мед вскочил на ноги и вышел из хижины.

Уньяр поставил Блажке на колени миску с клецками. Когда она ела уже вторую порцию, Мед вернулся без Мозжка. Вид у него был встревоженный.

– Что-то случилось? – Блажка разом проглотила клецку.

– Он уезжает.

– Ну уж нет, нахрен!

Блажка последовала за Медом, когда он вышел в проулок. Пробираясь мимо людей, он повел ее к одному из свиных загонов. Мозжок был там, уже заканчивал готовиться к отъезду. Увидев приближение Блажки, он взглянул на нее поверх седла, но не остановился.

– Прости, вождь, – сказал он, привязывая сумку к седлу. – Рад видеть, что вы еще дышите, но остаться не могу.

– Мне нужно знать причину.

– Только что приехали Сеятели.

– Ты не должен бояться бывших братьев, – ответила Блажка.

Мозжок хмыкнул. Он то и дело поглядывал на вход, словно ожидая, что его старое копыто ворвется в загон в любой момент.

– Есть вражда. Между мной и Гробом. Вражда.

– Страва – нейтральная земля, – сказала ему Блажка. – Здесь он тебе ничего не сделает.

Белокурые бакенбарды Мозжка выгнулись, когда он мрачно усмехнулся.

– Ты не знаешь Гроба. Лютее полукровки нет и не было. – Он стрельнул глазами на Меда. – Знал бы я, что здесь будет за встреча, хрен бы поехал. Я и так продержался здесь сколько мог.

– Ты не похож на труса, Мозжок.

Он ощетинился.

– Меня так еще никто не называл.

– И хорошо. Потому что ты нужен мне здесь. Ты говоришь по-уньярски?

– А как, ты думаешь, я узнал, кто едет? У меня все раскосые глаза на стреме.


Мозжок отвел глаза и напряг руки, готовый запрыгнуть в седло, когда в загон въехала троица полукровок. Увидев, что это не Сеятели черепов, он расслабился. Но не намного.

– Мне нужно к Зирко, – надавила Блажка. – Уньяры думают, я пришла на его зов и просто воплю, как все эти нетерпеливые полукровки, но я здесь по другой причине. Зирко сам захочет меня выслушать. Мозжок, мне нужен кто-то, кто сможет с ними поговорить и объяснить это. Ты хотел шанса остаться с Ублюдками, и пока ты кажешься мне достойным ездоком. Но если ты сбежишь сейчас от своего старого копыта, ты потеряешь и шанс попасть в новое. Места, куда может пойти кочевник, исчезают. Тебе нужен дом, а Ублюдкам нужны полукровки. Нахрен этого Гроба! Нахрен Сеятелей. Покажи им, покажи мне, что ты Реальный ублюдок.

Мозжок стиснул заросшие челюсти. Задумался на минуту, а потом встретил ее взгляд.

– Хорошо. Я постараюсь устроить тебе встречу с полуросликом. – Он указал на Меда. – А ты расседлаешь Мертвую Невесту.

– И, Мозжок… – сказала Блажка, когда он двинулся вокруг свина. – Давай быстрее.

Кочевник, улыбнувшись, вышел.

Мед принялся снимать седло с Мертвой Невесты.

– Как справишься, можешь посмотреть Щелкочеса? – спросила Блажка. – Его ранили стрелой, и я не хочу, чтобы рана загнила.

– Конечно, вождь. – Через мгновение взгляд Меда прояснился. Он попытался это скрыть, но она заметила.

– Что?

– Хорек должен мне месячную порцию вина. – Мед позволил себе улыбнуться. – Мы поспорили, что ты знаешь, как мы зовем твоего свина.

– Смешные вы стручки, каждый из вас, – сказала Блажка. – Вернусь-ка я пока в хижину и объемся там насмерть.

Троица всадников занялась своими варварами. Подойдя ближе, Блажка узнала Красного Когтя – старого полукровку, который помог Шакалу и сопроводил поселенцев из Отрадной в Пучину.

Блажке словно бросили в живот холодный камень.

Это означало, что трое ездоков были посвященными Шквала бивней.

Красный Коготь увидел, что она идет, и сказал что-то полукровке, еще более седому, чем он сам.

– Блажка, – сказал мастер Шквала, обходя своего варвара. – Наконец мы встретились. Я Свиная Губа.

Почему его так звали – было видно сразу. Его нижние клыки сильно выпячивались, чтобы потом загнуться поближе к носу. Такими зубами обладали большинство полукровок, но никогда еще Блажка не видела, чтобы у кого-то они были настолько огромными.

Блажка сжала протянутую руку.

– Сожалею о ездоках, которых вы потеряли, когда пытались нам помочь.

Он принял ее слова с твердостью опытного вождя.

– Они были хорошими братьями. Я желал бы только, чтобы вы вернули их останки, чтобы мы в Пучине могли их оплакать.

Блажка с сожалением кивнула.

– Мне жаль. Я также хочу поблагодарить вас за все, что вы сделали для Реальных ублюдков.

– В этом нет большой нужды, – ответил Свиная Губа. – Вы дорого за это заплатили.

– Вы приняли наш народ, когда пало Горнило, безо всяких обещаний платы и оберегали их, пока мы восстанавливались. Ублюдки в долгу перед Шквалом. И мы его вернем.

– Ты его вернешь, если расскажешь, зачем этот сосущий у бога коротыш заставил нас всех сюда приехать. – Блажка открыла было рот, чтобы ответить, но поняла, что Свиная Губа просто выражал свое недовольство. Он сделал глубокий вдох. – Тебе следует услышать это от меня. Я сожалею, но вынужден отозвать нашу помощь. В Шквале осталось всего семнадцать посвященных братьев. Я не могу позволить себе потерять еще ради проблем другого копыта.

Он не хотел терять еще ради пропащих, вот что он имел в виду. Ради копыта, чей вождь сошел с ума и которое потеряло свою крепость. Ради копыта, против которого был чародей и чья численность упала настолько, что они едва могли патрулировать свой удел. Свиная Губа не хотел больше терять ездоков ради копыта, чей вождь-побирушка стоял перед ним без тренчала и без бриганта.

И все же от этого его решения у нее вскипел мозг. Ей хотелось прокричать, что и он, и все его копыто – трусы и негодяи, что с семнадцатью ездоками им нечего бояться. Будь у Ублюдков семнадцать ездоков, они захватили бы целый мир! В этом же огне бушевало пламя иного толка – пламя, побуждавшее ее просить у Шквала прощения за гибель их ребят и за то, что им вообще пришлось помогать Ублюдкам. Самому же Свиной Губе едва удавалось скрывать жалость, которая подпитывала оба этих пламени.

Они не могли ее в чем-либо винить – это был бред. Но они винили, и правильно делали. Ведь она была вождем. Еще бо́льшим бредом было винить саму себя. Но самым бредовым было то, что она винила Шакала. Она часто задумывались, что он сделал бы на ее месте. Не любопытства ради, а серьезно спрашивала себя, со злобой. Что бы ты сделал, Шакаленок? Ты же так этого хотел. Хотя на самом деле нет, не этого. Не строить стены и учить сопляков, не кормить хиляков, побираясь у других копыт. Ты хотел не этого. От этого ты отказался!

Блажка ответила Свиной Губе единственное, что могла:

– Я понимаю.



Блажка напилась.

Она этого не планировала, но киноварь все еще лежала в ее седельной сумке, и Блажка приняла первую дозу за несколько дней. Сразу после этого, тогда было уже темно, Мозжок вернулся, качая головой. Уньяры не поддавались. Зирко не желал встречаться ни с кем из вождей-полукровок прежде, чем они соберутся все. Вынужденная остаться без дела, как бы это ее ни бесило, она удостоверилась, что Мед присмотрит за кочевником и не даст ему наткнуться на Сеятелей черепов, а сама спряталась в своей хижине, чтобы съесть все, что предложит ей пожилая пара. Если уж ей все равно здесь сидеть, то лучше было использовать это время, чтобы набраться сил. После тушеной баранины с хлебом пришел час перебродившего кобыльего молока. Блажка чуть не подавилась первым глотком, но кислый напиток притупил боль от лекарства Костолыба. А после второго блюдца ей стало совсем легко.

Каким бы мерзким на вкус ни было молоко, оно оказалось средством от растущего чувства вины за тот пир, что она себе устроила, пока ее народ голодал. Не помня, когда в последний раз у нее было столько вина, чтобы впасть в забытье, она быстро обнаружила себя плывущей в мутном потоке.

Кобылье молоко плескалось у нее в животе.

Она бродила по уньярской деревне, всюду нося с собой кувшин. Местные распевали песни под луной и плясали, даруя себе награду за очередной прожитый день. Дети перебегали дорогу перед шатающейся Блажкой, смеясь и крича друг другу. Каждая кучка людей, проходя мимо, приветствовала ее. Она не разбирала слов, но смысл их был ясен. Ее приглашали плясать, петь, отведать мяса с вертела и выпить еще кобыльего молока. Приглашали к себе. Уньяры были замкнутым народом, но их понятие о чести предполагало гостеприимство. Их широкие загорелые лица с узкими глазами, дружелюбно глядящими на нее, искренне улыбались Блажке, но она все шла дальше, оправдывая свою отрешенность опьянением. Она притворялась, будто не замечает еды, напитков и доброжелательных приглашений. Притворялась, будто не слышит имени Аттукхан, вновь и вновь звучащего в неясных ей речах.