Разрушенный трон

Я вздыхаю и отмахиваюсь от него.

– Это так не работает, Кэл.

Он не колеблется, только наклоняется все ближе ко мне, пока наши носы не оказываются всего в нескольких дюймах друг от друга.

– Просвети меня, – четко говорит он.

У меня сжимается грудь.

– Полагаю, я бы попросила тебя остаться.

Его глаза вспыхивают.

– Хорошо.

– И я бы надеялась, что в идеальном мире каждый раз, когда ты смотришь на меня, ты не видишь труп своего брата. – Последние слова звучат хрипло, отрывисто. Я опускаю взгляд, глядя куда угодно, только не на его лицо. Я смотрю на его пальцы и вижу, как они подергиваются, выдавая его собственную боль. – И что каждый раз, когда я смотрю на тебя, я не вижу его и того, кем он мог бы быть. Если бы я могла… сделать больше.

Внезапно его рука оказывается у меня под подбородком, и он поднимает мою голову, заставляя меня встретиться с ним взглядом. Его прикосновение – пламя, кожа слишком горячая, чтобы это можно было вынести.

– Кого бы ты выбрала – в идеальном мире? – хрипит он.

Я знаю, о чем он спрашивает. Кого бы я выбрала между Кэлом и Мэйвеном давным-давно, еще до того, как мы узнали, что за человек его брат и как низко он пал. Ответить на этот вопрос невозможно. Невозможно поставить на чаши весов двух людей, которых на самом деле не существует.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – бормочу я, медленно убирая его руку от своего лица. Но я не отпускаю его пальцы. – Не потому, что не хочу, а потому, что просто не могу. Он не из тех, на которые я смогу найти ответ.

Он крепче сжимает мои руки.

– Я не вижу его каждый раз, когда смотрю на тебя, – говорит он. – Ты действительно видишь его каждый раз, когда смотришь на меня?

«Иногда – да. Но каждый раз? Сейчас?»

Я смотрю на него, мои глаза скользят по каждому видимому дюйму его кожи. По его покрытым мозолями ладоням. По венам на его обнаженной шее. По тени щетины, уже пробежавшей по его щекам. По густым бровям, прямому носу, вечно кривой ухмылке. И смотрю ему в глаза, которые никогда не напоминали мне о глазах Мэйвена.

– Нет, – говорю я. И это не ложь. – Ты ждал, Кэл?

Его пальцы переплетаются с моими, когда он усмехается.

– Я жду и сейчас.

Вот, должно быть, каково это – летать на гравитроне. У меня скручивает живот – и при этом внутри у меня все поет. Несмотря на тепло, исходящее от него, я начинаю дрожать.

– Я не могу ничего тебе обещать, – торопливо бормочу я, пытаясь опередить признание, которое мы оба уже сделали. – Неизвестно, что нас ждет завтра. Моя семья здесь, а у тебя так много дел на востоке…

– Да, – кивает он. – Но я ведь очень хорошо умею управлять реактивными самолетами.

Я не могу удержаться от смеха.

– Мы с тобой оба знаем, что ты не можешь просто взять и реквизировать самолет, когда захочешь меня увидеть.

Хотя от этой мысли у меня замирает сердце.

– Мы с тобой оба знаем, что ты тоже здесь надолго не задержишься, – парирует он, и его свободная рука снова касается моего подбородка. Я не отталкиваю его. – Не в ближайшем будущем. Сомневаюсь, что ты сможешь долго сидеть без дела.

Когда я начинаю отвечать ему, мои слова едва поспевают за моими мыслями. Я думаю о том, какие нас ждут препятствия, о проблемах, которые будет необходимо решить.

– Это не значит, что я буду где-нибудь поблизости от Штатов, когда решу снова ввязаться во все это.

Ухмылка Кэла становится только шире. На мгновение он становится вторым солнцем, согревающим меня своим теплом. Это одновременно разбивает и преображает мое сердце.

– Если нам мешает только география, я считаю вопрос решенным.

Я выдыхаю и позволяю себе немного расслабиться. Неужели все действительно так просто?

Я наклоняю голову, прижимаясь щекой к его руке.

– Ты прощаешь меня?

Его глаза темнеют, а улыбка, кажется, исчезает.

– А ты простила себя?

Он снова оглядывает меня, ища ответа. Готова к тому, что я солгу.


Мне требуется вся моя сила, чтобы не сделать этого.

– Нет, – шепчу я, ожидая, что он отступит. Чтобы отвернуться. – И не знаю, смогу ли.

У него есть свои собственные демоны, их столько же, сколько и у меня. Я не буду его винить, если он не захочет взвалить на свои плечи и мое бремя тоже. Но он только крепче сжимает мою руку, пока я не перестаю понимать, где кончаются мои пальцы и начинаются его.

– Все в порядке, – просто говорит он, как будто это так очевидно. – У нас есть время.

Я моргаю, когда чувствую, что падаю со скалы, равновесие наконец-то нарушено.

– У нас есть время, – эхом отзываюсь я.

Мое сердце бьется ровно и размеренно. Электричество в стенах, в свете фонарей гулом отзывается на мой зов. А потом я просто выключаю его, погрузив таверну и улицу в объятия тьмы. Это так же легко, как дышать. Голоса вокруг нас встревоженно повышаются, но я игнорирую их, вместо этого сосредоточившись на Кэле. Теперь нас никто не видит.

Его губы медленно и настойчиво встречаются с моими. Он всегда позволяет мне задавать темп, всегда дает мне шанс отступить. У меня нет намерения замедляться или останавливаться. Звуки таверны затихают, я закрываю глаза, и кажется, что в этом мире существует только он и его прикосновения. И потрескивание жаждущего свободы электричества под моей кожей.

Если бы я могла, я бы проживала этот момент вечно.

Когда вокруг меня снова начинает гудеть жизнь, я отстраняюсь.

Он медлит, явно не хочет меня отпускать, а затем ухмыляется и тянется за деньгами. Но я уже оставила их на столешне: у меня руки быстрее, чем когда-либо будут у него. Мы улыбаемся друг другу. Хотела бы я, чтобы у меня все еще оставалась монета, которую он дал мне в ту ночь, когда я стояла в тени и ждала, когда кто-нибудь увидит меня такой, какая я есть.

Я беру его за руку и веду обратно вверх по склону горы. В его комнату, в мою, в лес. К огню или молнии. Это не имеет значения.

Мне почти девятнадцать. И у меня есть время.

Время, чтобы выбирать, чтобы восстанавливаться.

Чтобы жить.





Глава 6




Кэл



День гала-концерта мне хочется целиком провести в постели. Он действительно похож на хищника, притаившегося в ожидании нападения в конце недели. За свою жизнь я повидал более чем достаточно балов, вечеринок и пышных торжеств. Я знаю, что будет, и знаю, насколько скучной, утомительной и в остальном тошнотворной будет эта ночь. После дней, наполненных собраниями и дискуссиями, светская беседа с делегатами будет солью в открытой, сочащейся ране.

По крайней мере, так считаю не я один. Мэре это не нравится так же сильно, как и мне, но когда я предложил ей притвориться, что оба мы заболели, она подпалила мне волосы. Мы проводим достаточно времени вместе. Люди бы в это поверили.

Но она права. Мы обязаны сделать из этого события шоу – для альянса, наших делегаций и для самих себя. В конце концов, это просто вечеринка, и, может быть, мы сможем немного повеселиться. Не говоря уже о том, что кухня Кармадона работала всю неделю. По крайней мере, сегодня вечером я пойду спать очень сытым. Кроме того, я бы предпочел не рисковать и не навлекать на себя гнев Нанабель – или разочаровывать Джулиана. Оба слишком много работали на этой неделе, особенно Нанабель. После первого собрания она успокоилась и делала все возможное, чтобы преодолеть пропасть между Серебряными Норты и остальной частью альянса. Без ее работы, да и работы Радиса тоже, в стране могло бы начаться еще одно восстание, с большим количеством дворян, готовых присоединиться к Отделению. Вместо этого у нас есть союзники.

Сегодня вечером она намерена наслаждаться своими маленькими победами и надела старые драгоценности, которые носила, еще будучи королевой. Пока мы ждем Джулиана и Сару, она разглядывает себя в зеркалах, висящих у нас в гостиной, поворачиваясь то одним боком, то другим, чтобы драгоценные камни огненного цвета блестели на свету. Ее длинное, струящееся оранжевое платье, кажется, танцует, когда она крутится перед зеркалом. Анабель не дура. Она не стала надевать корону, даже если все еще одевается как королева.

– Джулиан сказал мне, что после его свадьбы ты задержишься здесь на несколько дней, – говорит она своему отражению, хотя эти слова предназначены для меня.

Я закончил собираться полчаса назад и, когда она заговорила, почти заснул на диване. При звуке ее голоса я подскакиваю и выпрямляюсь. На мне простой черный костюм, из украшений – переплетенные круги красного, белого и серебряного цветов.

– Да, – отвечаю я, собравшись с духом. Ее глаза следят за мной в зеркале. – Может, даже на несколько недель. Затем я приеду в Археон и вернусь к работе.

Я напрягаюсь, готовясь услышать язвительное замечание или резкий отказ. Вместо этого Нанабель просто поправляет волосы, убирая седые пряди за уши. Она тянет с ответом, заставляя меня ждать.

– Хорошо, – наконец говорит она, и я чуть не падаю. – Ты заслужил перерыв.

– Я… полагаю, что да, – удивленно бормочу я. Она знает, у кого я буду жить и почему. И она не питает слишком уж теплых чувств к Мэре Бэрроу. – Спасибо.

– Пожалуйста, – говорит она. Когда бабушка поворачивается ко мне, я вижу на ее лице улыбку. Ее явно забавляет мое удивление. – Может, ты так и не считаешь, но я горжусь тобой, Кэл. Тем, что ты сделал, и тем, что продолжаешь делать. Ты еще так молод и уже столького достиг. – Ее шаги тихие, приглушенные богатыми коврами. Диван опускается, когда она садится рядом со мной и кладет свою покрытую морщинами руку на мою ладонь. – Ты сильный человек, мой дорогой мальчик. Слишком сильный. Ты заслуживаешь немного счастья в жизни. И больше всего на свете – больше короны или страны – я хочу, чтобы ты жил.

Я чувствую, как у меня сжимается горло, и мне приходится отвести от нее взгляд, хотя бы для того, чтобы скрыть острую боль от слез. Она сжимает челюсти, ей так же неловко от эмоций.

– Спасибо, – выдавливаю я, сосредоточившись на пятне на ковре. Как бы сильно я ни хотел услышать от нее эти слова, их нелегко осознать или принять.

Она крепче сжимает мою руку, заставляя меня поднять голову. У нас с ней одни глаза. Пылающая бронза.

– Я жила во время правления четырех королей. Я знаю, что такое величие – и самопожертвование, – когда это вижу, – говорит она. – Твой отец бы гордился тобой. В конце концов.

Когда Джулиан и Сара наконец входят в комнату, они тактично не замечают, что у меня покраснели глаза.