Разрушенный трон

Несмотря на то, что Воло Самос держал ее в ловушке, благодаря ему она стала той, кто она есть. Такой сильной, такой свирепой. И она любила его, что бы там кто ни думал. Она любила его и позволила ему умереть. Я знаю, что она винит в его смерти себя. И что она до сих пор видит его последние минуты в кошмарах. Она сбежала из своей клетки – а ценой этому побегу стала человеческая жизнь.

Я начисто забываю об отречении и моей будущей работе. Без колебаний я обнимаю ее, прижимаясь щекой к ее спине, – и чувствую, как колется ее шерстяной свитер.

– Эви, мне так жаль, – шепчу я. – Я не хотела напоминать.

– Все в порядке, – резко отвечает она. – Мне напоминает каждая дверная петля.

Каждая серьга. Каждый замок. Каждая лампа. Каждый нож. Каждый пистолет. Каждый кусочек металла в пределах ее восприятия. Он научил ее этому, сделал из нее оружие, которым она является сейчас.

«Неудивительно, что она всегда бежит в сад».

Она сбежала от него, но от памяти о нем сбежать не может.

По крайней мере, она позволяет мне обнимать ее. Это начало. Благоприятная возможность. И ответственность.

– Я знаю, ты любишь притворяться, что сделана из железа, – бормочу я, крепче сжимая ее в объятьях. Она прижимается ко мне, ее плечи поднимаются и опускаются. – Что у тебя даже сердце железное. Но, любовь моя, мне лучше знать. Со мной тебе не нужно прятаться.

Письмо в гостиной, кажется, прожигает дыру в моем мозгу.

«Она должна отречься от престола вместе с Птолемусом. Это самый лучший способ покончить с этим, самый безопасный способ. Возможно, это не спасет нас от дальнейшего кровопролития, но избавит ее от чувства вины. Не знаю, сколько времени она сможет это терпеть».

– Я знаю, почему ты не хочешь возвращаться в Разломы, – бормочу я. Она напрягается, но не убегает. Это хороший знак. – Ты боишься, что там будет твоя мать.

Эванжелина так легко вырывается из моих объятий, что я почти не замечаю, как она уходит.

Дверь за ней захлопывается, и я остаюсь одна.





Глава 3




Эванжелина



Я чувствую, что могу дышать, только когда оказываюсь на другом конце поместья премьер-министра. Можно было бы сказать, что это все потому, что поместье находится на вершине холма, но я уже давно привыкла к разреженному воздуху. Нет, мне сжало грудь от неудобных, идиотских чувств. Не говоря уже о банальном чувстве стыда.

Элейн видела меня плачущей. Но это не значит, что мне нравится плакать у нее на глазах – или еще как-то показывать перед ней свою слабость. Показывать слабость перед кем-либо. Я понимала это, потому что жила при дворе Норты – а это было очень жестокое место. Я хорошо играла в эту игру, скрываясь за своими драгоценностями, доспехами и семьей, такой же страшной, как и любая другая.

Но теперь это не так.

Меня там не было, я не видела, как он умер. Но я слышала достаточно перешептываний, чтобы знать, какой его ждал конец, и мне все равно снятся его последние минуты. Почти каждую ночь я просыпаюсь – и вижу этот образ у себя перед глазами. Вижу, как Воло Самос шагает через поле боя, вижу, как остекленели его глаза, как устремлен вдаль его взгляд. Джулиан Джейкос спел ему песнь и отправил его навстречу смерти.

Интересно, понимал ли он, что происходит? Был ли он заперт в своей собственной голове, понимал ли, что с каждой секундой все ближе его конец?

Каждую ночь я вижу, как тело моего отца разбивается о корабль Озёрных. Вижу его раздробленный череп. Дергающиеся в судороге пальцы. Вижу серебряную кровь, вытекающую из его многочисленных ран. Сломанный позвоночник. Вывернутые ноги. Вывалившиеся на палубу кишки. Иногда он взрывается, превращаясь в пыль и пепел. Я всегда просыпаюсь до того, как до него добираются королевы Озёрного края или его тело накрывает речная волна.

Мы считаем, что Озёрные забрали его труп. Его не было в реке, когда наши собственные нимфы прочесывали воду в поисках выживших. Сенра и Айрис сохранили его тело по причинам, которых я не смогу понять, и умчались в свое далекое королевство. А мой отец гнил рядом с ними.

– Водяная сука, – бормочу я себе под нос, повторяя слова давно умершего короля. Это немного помогает, хоть я и не могу излить свой гнев именно на нее. Айрис Сигнет не убивала моего отца. Я даже сомневаюсь, что смогу винить в его смерти Джулиана. Потому что в ней виноват лишь один человек из ныне живущих.

Я знала, что это произойдет, и ничего не сделала.

Я запускаю пальцы в волосы и с силой тяну себя за голову. Знакомая боль немного проясняет разум, прогоняя другую боль, более глубокую.

Качая головой, я пытаюсь оценить обстановку. Роскошный дом Дэвидсона не такой большой, как Дворец Белого Огня, но поместье более извилистое, и здесь все равно легко заблудиться.

«Хорошо».

Как и в остальных комнатах, в этом отдаленном зале полы сделаны из полированного дерева, стены – темно-зеленые, и то тут, то там встречаются акценты из речного камня. Соседний ряд окон выходит на густой сосновый лес, часового, возвышающегося над Асцендентом. Солнце опускается все ниже с каждой секундой. Я почти чувствую, как тикают часы на стоящем неподалеку от меня маленьком столике. Конечно, Птолемус улетит до захода солнца. Ни один пилот не захочет лететь с гор в темноте.

С тех пор как меня фактически выгнали из сада Кармадона, а теперь и из моих собственных покоев, мне приходится выбирать между двумя совершенно разными формами отвлечения внимания. А именно – кухнями и спортивным залом. Кармадон может быть назойливым, но он великолепный повар, и его кухонный персонал так же талантлив, как и он. К сожалению, на кухне будет полно слуг и, вероятно, и сам Кармадон, наблюдающий за следующим допросом, замаскированным под званый ужин.

При этой мысли я содрогаюсь. Скоро должно состояться какое-то торжество, празднование, хотя война на востоке еще далека от завершения. Не знаю, что можно праздновать, но это, несомненно, будет настоящее представление. Я знаю, что идея принадлежала Дэвидсону. Он пригласит делегации из Штатов Норты, Красные и Серебряные, а также членов своего собственного правительства и представителей Алой гвардии, которых можно освободить от их обязанностей. Некоторые из них уже шатаются по округе, но я держу пари, что он постарается собрать в одной комнате как можно больше членов альянса. Ему действительно нравится ложный образ единого фронта. Красные, Серебристые и новокровки – у которых совпадают цели и убеждения.

«Может, лет через десять», – фыркаю я про себя.

Чтобы мечта Дэвидсона стала реальностью, нам предстоит еще много работы. Основным препятствием является Озёрный край, вместе с Пьемонтом, Прериями – и многими другими. Слишком многими.


Интересно, а буду ли я в этом участвовать? Захочу ли я в этом участвовать?

«Эванжелина, хватит».

Я принимаю решение. Мне нужно в спортзал. Сейчас я просто не в состоянии делать что-то осмысленное, и могу только бить по чему-то большому и тяжелому.



Тренировочные арены Норты были как будто стерильными. Белые стены, стеклянные ограждения, мягкие полосы препятствий. Жесткие и совершенные. Наготове всегда были целители, которые могли разобраться с самыми незначительными травмами. В Ридж-хаусе тренировочная арена была такой же, хотя с нашей, по крайней мере, открывался красивый вид. Я пропадала там часами, доводя свои физические способности и военные навыки до совершенства. К старой рутине вернуться не трудно.

В Монфоре предпочитают тренироваться на природе и свежем воздухе. Вероятно, здесь считают, что если тренироваться в грязи и снегу, можно стать выносливее. Тренировочный комплекс поместья находится рядом с арсеналом, состоящим, в свою очередь, из набора небольших зданий. Они окружают кольцевую трассу, которая сама по себе является импровизированной ареной для спарринга.

Переодевшись в свою легкую экипировку, я начинаю с разминки. Сосны отбрасывают на пустую дорогу длинные тени.

Когда я пришла сюда впервые, закончить пробежку было труднее, чем я ожидала. Высота оказывает влияние на всех, и я добрую неделю при любой возможности глотала воду, пытаясь предотвратить обезвоживание. В конце концов мы приспособились, хотя Элейн на это потребовалось немного больше времени. Она по-прежнему щедро обмазывается увлажняющими кремами и бальзамами для борьбы с сухим воздухом.

Сейчас я почти не чувствую напряжения. Это место делает людей сильнее – во многих отношениях.

Через полчаса, когда кровь стучит у меня в ушах, я замедляю шаг. Кожу охлаждают стекающие по ней капли пота, тело бросает в дрожь.

Где-то вдали я чувствую медь – и резко поворачиваюсь в ту сторону. Адреналин бурлит в моих венах. Несмотря на свою гордость, я почти срываюсь с места.

– Птолемус, – бормочу я.

Мой брат пробирается через территорию арены, у него за поясом спрятан тот самый медный диск. Маяк, якорь. Кусок металла, который означает, что мы никогда не потеряем друг друга на поле боя. Сегодня он надел его не потому, что мы вместе идем на войну, а потому, что он хочет, чтобы я почувствовала его приближение. Он хочет дать мне шанс сбежать.

Я стискиваю зубы и переступаю с ноги на ногу.

Я обязана сделать для него хотя бы это.

Технически мой брат теперь король. В ту секунду, когда череп моего отца разбился о палубу корабля Озёрных, Толли стал Птолемусом, королем Разломов, хотя никто из нас никогда этого не признает. Сегодня он выглядит как тень, его серебристые волосы зачесаны назад, одежда полностью черная. Не придворный наряд и даже не что-то, подходящее для путешествий. Когда он подходит ближе, я понимаю, что на нем тренировочный костюм, похожий на мой. Черная кожа, серебристая отделка. Достаточно растянутый, чтобы двигаться, но достаточно прочный, чтобы смягчить удар. Он готов к бою.

– Добрый вечер, Эви, – говорит он. Его голос был ни мягкий, ни жесткий.

Я не могу сдержать раздраженного вздоха. Сейчас я думаю, что мне следует просто носить повсюду табличку с надписью «Я НЕ ЕДУ».

– Вы все меня выслеживаете? По очереди? Ну, ладно, Толли, вот твой шанс.

Уголки его губ дергаются, выдавая желание улыбнуться. Он бросает взгляд на деревья.

– Ты уже видела Рен?

– Рен? – фыркаю я. Мой желудок скручивается при мысли о том, что я столкнусь лицом к лицу с еще одним человеком, который может попытаться заставить меня отказаться от моего решения. Девушка Толли, по крайней мере, не будет давить на меня так сильно, как остальные. – Нет, еще не видела. Но уже поговорила с Элейн и Кармадоном. Думаю, они готовились к разговору.

– Элейн – возможно. Кармадон – определенно. – Толли хихикает, уперев руки в бока. Его поза расширяется, подчеркивая ширину его плеч. Так он напоминает мне Кэла. Просто еще один солдат в этой грандиозной неразберихе. – Насколько я понимаю, им не особо удалось чего-то добиться.

Я вызывающе вздергиваю подбородок.

– Да. И тебе тоже не удастся.

– А я и не буду пытаться.

– Нет?

Толли пожимает плечами, как будто ему скучно или неинтересно.

– Нет.

Я пытаюсь понять, лжет он или нет, но не могу найти признаков лжи.

– Тогда?.. – Я колеблюсь и оглядываюсь на пустую тренировочную арену. Сейчас я понимаю, что она не должна быть такой безлюдной. Не в этот час. Мы одни и можем делать то, что нам заблагорассудится. Подозреваю, что в этом как-то замешан Дэвидсон. Он расчищал мне дорогу, куда бы я не пошла, чтобы дать моей семье возможность попытаться изменить мой путь.

«У них не получится, – говорю я себе. – Стой на своем».

Брата не беспокоит мое молчание. Вместо этого он начинает тянуться, изгибаясь всем телом, чтобы растянуть руки.

– Я думал потренироваться в последний раз перед отъездом, – говорит он. – Не хочешь присоединиться?

– Знаешь, это ведь я придумала эту тактику. – Мои мысли переносятся к Мэре Бэрроу и тренировочному залу в Ридж-хаусе. Я вспоминаю, как мы с ней спарринговали, пока за нами наблюдал Кэл, – и как мы чуть не превратили друг друга в кровавый фарш. И для того, чтобы подтолкнуть Калора и Бэрроу ближе друг к другу, и для того, чтобы вытащить голову Бэрроу из ее собственной чертовой задницы. Я подозреваю, что мой брат думает, что может сделать то же самое со мной.

– Какую тактику? – спрашивает он, обращая на меня совершенно невинный взгляд. Но меня не обманешь. Я бы с огромным удовольствием не слушала, как он хрустит пальцами. Мы с Толли тренировались достаточно, чтобы он знал, что я бью сильно, быстро и в основном без предупреждения.

Ухмыльнувшись, я начинаю кружить вокруг него. Он перемещается, отражая мои движения, никогда не позволяя мне оказаться позади него или вне его поля зрения.