Разоблаченная

Его руки перемещаются с моей правой ноги на левую, и невозможно думать о чем-то еще, только о его прикосновениях к моей гладкой коже на сгибах за коленями. И это так интимно, что заставляет меня желать самыми грязными закоулками разума, хотеть, чтобы руки подвинулись выше. Но я понимаю, что это самое неправильное, что может произойти между нами сейчас.



− Голодна?



Я небрежно киваю.



− Да. Очень! Очень-очень!



− Ты напилась, − говорит он, смеясь.



− Напилась. Да, я напилась. Иииии мне нравится это!



А еще мне нравится диван. Он очень удобный. Диван поглотил меня и затянул в себя.



− Хорошо. Это − главное. Но не слишком ли много?



− Вообще, я не пью много и очень редко. Калеб следил за моим... здоровьем.



− Ну, у меня есть что-то нездоровое и вкусное для тебя. Только держись. − Я слышу, как хрустит пластик, тишина, потом звуки открывающейся и закрывающейся дверцы микроволновой печки, которая начинает что-то разогревать. Мне очень любопытно и приятно, и комфортно быть пьяной, так хочется посмотреть, что же он там делает. И через мгновение я чувствую аромат, но не могу определить, что так пахнет.



Он плюхается на диван рядом со мной, в его руках керамическая тарелка и еще две бутылки пива. Он забирает у меня из рук бутылку − я так и не поняла, когда она опустела и не помню, как я ее опустошила, и вручает мне другую, полную. Делаю глоток, и он, как и те, другие до него, вкусный. Но потом я чувствую запах еды. И не помню, когда я последний раз ела. На тарелке лежат чипсы, желтые кукурузные чипсы, намазанные сыром, шарики и нити оранжевого сыра лежат поверх треугольников бело-желтых чипсов.



Я пробую один. О! Ого! О мой бог!



− Фтоэто? − я спрашиваю с полным ртом, забитым чипсами и сыром.



Он смеется.



− Похоже, что я кормлю инопланетянина. И похоже, что ты никогда не пробовала нормальной еды. Это начос, детка. Сырные чипсы. Лучшая еда пьяных и обкуренных.



− За исключением пиццы, − добавляю я, − и куриной шаурмы.



− И картофельных чипсов.



− И пива.



− Пиво − это очень важно, − соглашается Логан. Он тянется к чипсам, но останавливается и смеется. Я их все съела. − Ты голодна?




Смущенно смотрю на него.



− Прости, я не хотела так по-свински.



Логан лишь качает головой, смеясь.



− Не смеши меня и не извиняйся. − Он протягивает руку и тянет меня за волосы. − Хочешь еще чего-нибудь?



Я просто киваю. Я уже съела все. А это была большая тарелка, полная чипсов.



− Да, пожалуйста.



Он направляется на кухню, но вдруг останавливается и наклоняется над диваном за моей спиной, опираясь подбородком о мое плечо. Мне очень хочется поцеловать его, его щеку, рот, висок, его что-нибудь. Но я не смею.



− Ты когда-нибудь ела О-М и Дж? − спрашивает он.



− Что?



− Я больше чем уверен, что нет. Сэндвич с ореховым маслом и джемом.



Пожимаю плечами.



− Я не помню.



− Тогда давай. Тебе понравится. Другая правильная еда. Я жил на О-М и Дж пока рос. И до сих пор, если я не знаю, что съесть, я ем это.



Он возвращается через несколько минут с четырьмя бутербродами, два для меня, два для него. И первый кусочек... невероятный вкус. Хрустящие орехи, прохладный фруктовый джем, мягкий белый хлеб. Я закончила с первым бутербродом в одно мгновение. И уже была на полпути ко второму, когда меня накрыло.



Яркое солнце. Слепит. Светит прямо в глаза, а я сижу за столом. Чувствую дерево ладонями, плотная огрубевшая древесина с трещинами и бороздками, отполированными по мере износа. Под моим указательным пальцем правой руки чувствую ямку, я ковыряю ее ногтем. Я делала это миллионы раз. Сидела здесь, скребла ногтем это углубление и ждала. Я чувствую... море. Морскую соль. Где-то далеко океанские волны разбиваются о берег. Разными голосами кричат чайки.



Силуэт на фоне солнца, женщина, высокая и гибкая. Длинные черные волосы лежат почти на талии. Ее бедра покачиваются под музыку, которая слышна только ей, она стоит у стола и что-то готовит. Она делает сэндвич. Щедро мажет виноградный джем. Ореховое масло с большим количеством арахиса. Режет бутерброд по диагонали и ставит его передо мной. На белой фарфоровой тарелке с окантовкой из нежных голубых цветов.



Она наклоняется и закрывает солнце, которое мешало мне разглядеть ее. Я вижу ее улыбку, озаряющую лицо. Ее глаза сверкают.



− Comma, mi amor. − Ее голос звучит как музыка.



Она касается губами моей щеки, и я чувствую запах чеснока и духов.