Разоблаченная

У него его много, и я хочу видеть, как долго он будет кончать.



Поэтому я выпускаю его из своего рта и глажу по всей его длине, вонзая кулак в основание, двигая со всей силы. Еще одна липкая, горячая струя спермы попадает на мою грудь.



Он так долго кончает, я поднимаю взгляд, наблюдаю, как он толкается, и понимаю, что еще не все.



Ртом хватаю его член, облизываю кожу и сперму, беру его глубоко в рот. Сосу, глажу основание, прикасаюсь к яичкам, трогаю, сосу, глотаю семя, которое попадает на мой язык, и еще больше сосу.



Я разрешаю ему вытащить его, и, когда он падает, из него вытекает последняя капля. Я смотрю ему в глаза, наклоняюсь, вытаскиваю язык и слизываю ее.



‒ Боже, Изабель, ‒ рычит он.



‒ Логан, ты невероятно вкусный.



Я все еще держу его и не хочу отпускать.



Он опускается, чтобы лечь, и я должна отпустить его. Когда мы лежим рядом, наступает дикая и напряженная минута молчания.



Он встает и, ничего не объясняя, уходит. Я слышу шум воды, и он возвращается с мочалкой. Я тянусь к ней, но он качает головой, берет мою руку в свою, аккуратно и нежно вытирает липкую, высохшую сперму с моих пальцев. Потом он убирает губку и нежными движениями протирает меня теплой тканью, уделяя особое внимание моей груди, держа каждую по очереди и убеждаясь, что они обе чистые. Он снова уходит, бросает мочалку в ванну и возвращается к кровати, скользит ко мне под одеяло.



Я по-прежнему там, где и была, лежу рядом с ним на расстоянии нескольких дюймов.



Я не знаю, что будет дальше. Я хочу большего. Я хочу его. Нас. Но я не знаю, чего хочет он и как об этом спросить. И я понятия не имею, что обычно делают люди при таких обстоятельствах.



Он смотрит на меня.



‒ Что ты там делаешь?



Я нахмурилась, озадаченная.



‒ Там это где? Я рядом с тобой.



‒ Именно. Слишком далеко.



Он рукой подхватывает меня, и я подкатываюсь к нему, мое лицо прижимается к его груди. Я лежу с левой стороны от него и слышу биение его сердца: тудум, тудум, тудум, звучит как литавра у меня под ухом. Его рука напрягается, притягивает меня еще ближе. Приподнимает и укладывает таким образом, что одна половина моего тела находится на нем, другая ‒ на кровати. Он бережно держит меня, его мускулистая рука перекинута через мои плечи, вдоль спины, его большая, широкая и грубая ладонь обхватила мою попу. Мое бедро лежит на его. Рука лежит у него на груди.



‒ Лучше, ‒ говорит он.




Я не могу дышать.



Это чересчур. Слишком правильно.



Я этого не заслуживаю. Много счастья, слишком прекрасно, слишком изумительно, очень-очень-очень слишком. Восторг заставляет меня ломать ногти, затрудняет дыхание. Я сейчас расплачусь.



Он обнимает меня.



Просто обнимает.



Я слушаю его сердцебиение и пытаюсь успокоиться, пытаюсь успокоить свое безумное сердце.



И естественно, Логан замечает мое тяжелое состояние.



‒ Изабель, милая. Ты дрожишь как лист. Что случилось?



Я качаю головой.



‒ Я не знаю.



‒ Бззззззз, ‒ говорит он, звуча как звонок. ‒ Неправительный ответ. Попробуй еще раз.



‒ Все это слишком.



‒ Что «это»?



‒ Это, ‒ я хлопаю по его груди. ‒ Мы. Ты обнимаешь меня. Я не знаю, как... это слишком хорошо. Мне это очень нравится. Я очень этого хочу.



‒ Как что-то может быть слишком хорошим?



‒ Просто может. Я не знаю.



Внезапно я начинаю нервничать. Охвачена чем-то настолько интенсивным, я не могу понять его масштаб. И, кажется, близка к слезам, и не могу их остановить, хотя плакать ‒ это последнее, чего я хочу после такого чувственного, сексуального, невероятного опыта.



Но я начинаю шмыгать носом и ненавижу себя за это.



‒ Эй, эй. ‒ Он касается моего подбородка, поднимает лицо и всматривается. ‒ Это хорошие или плохие слезы?