Разделенные

Они переглянулись, чуть улыбнулась Симото.

— Я могу спеть. Это не история, но отвлечет так же хорошо.

— Подожди, — потребовала Таари. Метнулась наружу, вернулась тут же с несколькими пустыми свитками. Спросила: — Ты не против, если я буду записывать?

Симото только с улыбкой качнула головой. Тронула струны, склонилась над мандолиной так, что волосы закрыли и ее лицо, и руки.

— Пусть холодно порой, но приходи ко мне, утомившись от дневных забот. Мы укроемся одним одеялом, и нас осыпят лепестки отцветающих слив...

Хриплый, тихий, невыносимо пронзительный голос. Акайо понял, что невольно нашел руку Таари, сплел с ней пальцы. В словах не было ничего, что заставило бы понять — эта любовь будет несчастной, но то, как Симото пела ее, какие образы выбирала, заставляло поверить, что одного из двоих, лежащий на крыше под могучим деревом, вот-вот унесет ветер. Следующие песни, словно пронизывающий холод, пробирались под кожу, разъедали надежду на лучшее. Утверждали — женщине, певшей на улице Яманоко, в самом деле нечего было терять.

— Волосы сплетаю, не могу поверить, что этой ночью постель моя холодна...

— И дом мой не дом, и струны мои умолкли, я ищу твои следы на лунных дорогах, хотя знаю — мне их не найти, мне уходить одной...

Она пела, в коротких паузах отпивала глоток чая, но Акайо не успевал даже перевести дух, когда звучала новая песня. Он понимал, что раньше не слышал ни одной и оставалось странное чувство, что на этот раз Симото решила рассказать им свою историю. Он не все мог понять, да и почти не пытался, унесенный музыкой, как рекой. И словно проснулся, когда Симото замолчала на середине песни, прижала струны ладонью. Сдержанно поклонилась.

— Простите, ясный брат. Я не желала нарушать ваше очищение.

В дверях стоял молодой монах, смотрел на нее зачарованно. Кажется, даже обращенные к нему слова услышал не сразу. Отвернулся резко.

— Мои глаза не видят соблазна, а уши не слышат искушения. Я пришел сообщить, что ваш собрат готов к дороге. Чем быстрее вы уйдете, тем легче будет ему живым достичь цели вашего пути.

А монахам продолжать не видеть и не слышать искушения, добавил про себя Акайо. Улыбнулся юноше, встал первым.

— Тогда мы немедленно покидаем вас, ясный брат. Передай нашу благодарность старшим.

— Благодарите предков, которые направляют нас всех.

В саду уже смеркалось, но они не стали отказываться от своих слов. Пара монахов принесла на носилках спящего от лекарств Рюу, велела не давать ему ни еды, ни питья до самого Каминою. Помогли закрепить на паланкине пару фонарей и ушли, словно растворившись в тенях сада.

Акайо подставил плечо под балку, с ним в пару стал Джиро, с утра, кажется, не проронивший ни слова.

Пошли.





Глава 14





На рассвете носильщики сменились, но надолго останавливаться не стали. Короткие привалы помогали большинству, а тем, кто не выдерживал темп, помогали Иола и Наоки: недолго несли на спине, давая прийти в себя, оба достаточно сильные, чтобы справляться с таким грузом. Акайо шагал в тягучем трансе, мысли текли самовольно, принимали странные формы… Забывались. На него с каждым шагом все сильней опиралась Таари, наконец он поднял ее на руки. Сам почти спящий, шел, слушая ее ровное дыхание, и казалось — он несет весь мир.

— Нужно остановиться, — донесся голос откуда-то очень издалека. — Я осмотрю Рюу и все поспим, хотя бы немного. Даже мы такие переходы не делали, а мы были особой императорской разведкой.

Акайо встряхнулся, посмотрел на Тэкэру. Она хмурилась, разворачивая одеяло, усталое лицо снова, как когда она смахивала кровь с клинка, складывалось в старую маску идеального сына, солдата, разведчика Шоичи. Это само по себе говорило, насколько разумно предложение. Акайо оглянулся, увидел, как растянулась их цепочка, как споткнулся вдалеке Юки. Кивнул, первым сел на землю, осторожно уложил так и не проснувшуюся Таари. Посмотрел на остальных, кто еще мог держать нужную скорость.

— Четыре часа. Если не выдержим, надо будет опять делиться на две группы: одна пойдет вперед, вторая догонит позже.

Согласно кивнул Иола, наклонился, опуская на расстеленное на обочине одеяло Аой. Догнала их Симото, скользнула по всем взглядом, легла, обняв мандолину.

Все засыпали почти мгновенно, казалось, только Акайо достиг того состояния стоящего в дозоре, когда спать не можешь, даже если очень хочется. Заставлять себя не стал, хотя мог. Вместо этого откинулся на высокую обочину, расслабляя тело, медленно выдохнул, освобождая разум. Сидел так, не считая время, смотрел на дорогу, лежащую перед ними, щурился от слишком яркого света. И подскочил, как положено дозорному, когда увидел на горизонте пыль. Толкнул Иолу, рядом мгновенно проснулся Джиро. Глянул вдаль, сказал:

— Патруль, — и вместе с Акайо бросился прикрывать свернувшихся в траве женщин. Шепнул на ухо встрепенувшейся Аой: — Не шевелись, что бы ни случилось, пока мы не снимем одеяло.

Та смотрела непонимающе, ее крепко взяла за руку Таари. Кивнула Акайо, помогла накрыть их, не задавая вопросов.

Женщины не могут спать у дороги, тем более в компании множества мужчин, и не могут выглядеть так, как они сейчас. Аой, конечно, переоделась в старое кимоно Симото, но наряд бродячей гейши привлекал не многим меньше внимания, чем окровавленные свадебные одежды.

Кадеты должны были ловить таких бродяжек, и Акайо не был уверен, что кто-нибудь из них сейчас способен убедить верных солдат Империи, что все в порядке. Значит, нужно было сделать так, чтобы им не стали задавать вопросы. Казаться простой группой путешественников, решивших отдохнуть.

Едва успел вспомнить, что простые путешественники еще склоняют головы перед солдатами. Они шагали мимо, а Акайо смотрел на пожелтевшую от пыли форму, на военные сандалии — к тем, что сделали для них в Эндаалоре, так толком и не привык, хотя они удобно сидели на ноге.

Мимо маршировала его жизнь, а он сидел на обочине дороги и хотелось коснуться руки Таари или хотя бы потереть шею, еще недавно плотно охваченную черной лентой ошейника. Слишком невозможным казалось в усталом полусне, что он не один из этих солдат, измеряющих окрестности города шагами, зорко следящих за соблюдением законов.

Обратил бы он внимание на путников у дороги? Наверное, да. Может быть, на стоянке нашел бы время, изложил офицеру подмеченные несоответствия — например, что они сидят на самом краю одеял, даже если считать, что спрятавшиеся под ними соответствуют общему духу пейзажа, похожего на застывшее каменистое море.

Если среди кадетов найдется хотя бы один внимательный человек, если офицер выслушает его, им лучше поторопиться.


С другой стороны, на марше нельзя разбивать строй и задавать вопросы, а до ближайшей заставы еще полдня пути, это Акайо помнил хорошо. В монастыре кадеты не могут задавать вопросы, дороги расходятся во много сторон, а они не такие значимые цели, чтобы устраивать облаву. Значит, даже если кто-то обратит внимание на странных путников, они успеют уйти достаточно далеко, чтобы их не сумели найти. Но ночевать лучше будет в стороне от дорог.

Когда пыль, поднятая солдатами, улеглась и Акайо убрал одеяло, накрывавшее Таари, он это и рассказал. Кивнула Тэкэра, подтверждая, указала подбородком на паланкин:

— Нам лучше поспешить. У нас есть время, но не так много, как хотелось бы.

***

Они устали снова, и быстро. Кеншин предложил взяться за руки, чтобы никто не отстал, Симото развернула мандолину перед собой.

— Немного сбавьте шаг, — посоветовала. — Спешка хороша, но дорога слишком длинна, чтобы надеяться ее пробежать.

Заиграла, подстраивая перебор струн под их общую скорость. Сегодня ее песни были не так печальны, как вчера, наоборот, они дышали легкостью юности, очарованием, почти верой в чудеса и трепетным ожиданием чего-то неизведанного, но несомненно прекрасного. И они помогали идти. Сбросила обувь Таари, ноги тонули в мягкой дорожной пыли, а она торопливо записывала льющиеся рекой стихи. Акайо шагал рядом, нес в руках ее сандалии. Улыбался.

Эти песни не уводили в неизвестность, напротив. Они все были этим мигом, и он вдыхал мелодию надежды на лучшее, как воздух.

Он сможет. Они справятся, так или иначе, Таари уже собрала и передала огромное количество материала, Эндаалор больше не станет игнорировать Империю, а Империя уже понемногу начала пользоваться благами Эндаалора — если считать их всех таким благом. Дорогу от моря до гор невозможно проделать в один миг, но если решиться идти по ней, однажды достигнешь цели.

Он все еще помнил, что может не справиться, но сейчас это не было чем-то парализующим. Просто на каждой дороге есть ямы, и нужно смотреть под ноги, чтобы не упасть и расшибиться.

В конце концов, он уже пережил одну свою смерть. И если суметь заново поверить в предков, то можно представить, что тем просто надоело смотреть, как потомки ничего не делают.

Улыбнулся, просыпаясь от того, куда завели его мысли. "Посланные предками", до чего только не додумаешься, когда идешь так долго без остановки. Хорошо, что хотя бы не вслух присвоил им всем императорский титул.

Музыка стихла, сменилась шелестом ветвей и ровным ритмом их шагов.

— У меня больше нет песен, — Симото погладила мандолину. — Теперь они все вплетены в дыхание ветра.

Кивнула Таари, догнала паланкин, убрала в простенок свитки. Шевельнулся внутри Рюу, хрипло попросил откинуть плетенку. Аой шла рядом, стараясь не отставать. Они взялись за руки, оба бледные, одна от страха, другой от потери крови, заговорили едва слышно, впервые с тех пор, как вдвоем умерли друг за друга. Умолкли, глядя в стороны, только остались сцеплены руки, пальцы переплетены так крепко, что кажется — не разорвутся, что бы ни случилось. Придется бежать — будут бежать вдвоем, придется умереть — умрут вдвоем.

Иола, на плече которого снова лежала балка, смотрел на них задумчиво. Качнул головой, перевел взгляд на дорогу. Сказал:

— Еще не все рассказали о себе. Например, я.

Помолчал немного. Идущий впереди Наоки оглянулся, тут же опустил голову. Акайо шел, чуть отставая, левая ладонь соединена с рукой Тетсуи, правую сжимает Таари. Ждал. Думал — Иола был одним из лучших в армии. Как он стал таким? Похожа ли его история на историю самого Акайо?

— У меня есть фамилия, — начал Иола, — и есть герб. Хон Иола, свиток и меч, монахи и воины. Земля, две деревни, додзе. Все было полузаброшенным даже в моем детстве. Для империи я мертв уже давно, но вряд ли кто-то записал мое имя на стене храма. У меня нет родичей, и род пресекся. В этом есть и моя вина.

Снова тишина, тот особый тип тишины, не похожий на машинный гул Эндаалора, а живой, дышащий, шелестящий листвой, шуршащий ящерками в придорожном опаде. В глазах Иолы отражалась Империя.

— Наша земля примыкает к границе. Не с Эндаалором, а с пустошами, где не растет рис, и куда запрещено ходить. Мне было девять, когда я вышел за столбы. Мне было интересно, чем земля там отличается от земли тут, если на вид и там, и там луга, заросшие сорной травой, — усмехнулся устало, приподнял балку, поднырнул под нее, меняя плечо. Продолжил: — Мне говорили о домах предков, пещерах, куда нельзя спускаться, иначе они разозлятся и ты умрешь. Этот запрет я не собирался нарушать, просто провалился под землю, не увидев затянутой паутелью дыры.

Дом предков? Но разве умершие не остаются в храмах своих семей? Акайо пробежал мысленно свою библиотеку, нашел порядком запылившийся свиток. "Предки покинули нас, но вернутся, если мы будем достойны". Если имеются в виду эти предки... Он никогда не думал о них, как о людях, которые действительно когда-то где-то жили. И почему их дома должны быть опасны? И что это на самом деле, если мыслить с точки зрения Эндаалора?

Он думал, а Иола рассказывал дальше:

— Потом мне сказали, что меня не было три дня, но я мало что помню. Знаю, что нашел там воду и еду, и что она была вкусней, чем все, что я пробовал раньше. Знаю, что не чувствовал себя больным или усталым, пока не нашел выход из-под земли. Знаю, что почему-то видел в темноте, и что мне не было страшно, — вздохнул. Закончил: — Знаю, что хотя я остался жив, что-то изменилось во мне. Я забыл, как писать, и не смог научиться заново. И сколько бы женщин не делили со мной постель, ни одна из них не понесла ребенка, хотя, я знаю, травы для этого пили не все. Я бы взял замуж любую, чтобы продолжить род, но что бы ни жило в воздухе той пещеры, хоть оно и пощадило мою жизнь, но отняло возможность иметь детей.

Тихо вскрикнула Аой, замерла на миг, прижав руку к губам. Приподнялся на подушках Рюу, желая спросить что-то, но смог только сжать зубы, побеспокоив рану. Девушка тут же испуганно склонилась над ним, зашептала что-то. Он мотнул головой, указал на Таари:

— Лучше у нее спроси.

Та, погрузившаяся в глубокую задумчивость после рассказа Иолы, повернулась к ним, улыбнулась поощряюще.

— О чем ты беспокоишься, Аой?

Она только склонила голову, колеблясь. Потом все-таки решилась, коснулась шнурка на шее, вытянула из-под одежды небольшую пластину.

— Это из дома предков. У нас нет запрета, но есть уважение, и вещи оттуда приносят редко, только если очень нужно. Мы верим, что предки смотрят на того, кто взял их вещь, и если повод будет недостаточный, то они отвернутся от всей семьи. Но мне нужно было уйти очень далеко от дома, я должна была выйти за того, кого никогда не видела. Поэтому я пошла к предкам и нашла это. Я просила... — запнулась, покраснела, с нежностью глядя на Рюу. Тут же нахмурилась, снова опустила взгляд. — Вдруг из-за оберега я, как доблестный Иола, стану пустой?

Таари протянула руку, молча предлагая дать ей оберег. Аой, оглянувшись на Рюу, стянула шнурок через голову, вложила в чужую ладонь.

Это была узкая зеленая пластина, покрытая тонкими серебряными прожилками. Таари долго смотрела на нее, не меняясь в лице, но Акайо чувствовал — она сейчас вспоминает, как нужно дышать. Погладила оберег кончиками пальцев, перевернула. На обратной стороне пластинки были странные наросты, похожие на черных жуков.

— Это еще не подтверждение, — прошептала. — Не более, чем люди на другом краю галактики. Могут быть просто выжившими, как мы. Может быть, колонисты до войны успели…

Моргнула, словно просыпаясь. Улыбнулась, возвращая подвеску Аой:

— Не бойся. Если вы живете рядом с домом предков и легко спускаетесь туда, то твой оберег безопасен. Иначе ваша деревня вымерла бы, как это случилось с землей Иолы.

Аой неловко кивнула, смущенная ответом, снова надела оберег, спрятала на груди. Покачнулась на ходу, неловко схватилась за паланкин. Рюу потянулся поддержать, но первым успел Джиро. Помог девушке выровняться, бросил быстрый взгляд на благодарно прикрывшего глаза Рюу. Оглянулся на Иолу, тяжело поправляющего балку на плече. Предложил:

— Давай я.

Это было правильно и Акайо присоединился, сменил идущего впереди Наоки. Паланкин показался тяжелее, чем ночью, пригибал к земле. Усталость быстро вымела все из головы, заставила сконцентрироваться только на шагах. Раз, два, одна нога, вторая. Приподнять балку, поднырнуть под ней, дать отдых онемевшему плечу. Раз, два. Бесконечные, бессчетные "раз, два".