Рассвет Ив

Она двинулась за ним, съежившись, опустив подбородок и ссутулив плечи. Этот ублюдок здорово повлиял на ее самооценку.

— Макария, — позвала я и подождала, пока она повернется ко мне. — Только ты определяешь свою ценность. Его неспособность видеть тебя — это его собственная дисфункция, — я втянула в себя забитый слезами воздух, принимая свои слова близко к сердцу.

Ее лицо побледнело, и она оглядела комнату, как будто видела разрушение в первый раз.

— Он уничтожил все, носясь по кругу как бешеный и теша свой вялый член, — я попыталась засмеяться, но смех вышел сдавленным. — Тебе будет лучше без него. Он живет в дряблом мире истерик с маленькими кулачками и проблем с эрекцией. Я сомневаюсь, что он смог бы заставить своего дружка встать, даже если бы его член был привязан к птице в полете.

Она прикрыла свой ахнувший рот, и ее глаза метнулись к Салему.

Я почувствовала тяжесть его взгляда и притворилась, будто не замечаю его. Я била лежачего и ненавидела себя за это. Но я была привязана к креслу, а мое гребаное сердце валялось на полу. То, что он сделал со мной, было намного хуже любого оскорбления, которое я могла бы бросить в его адрес, и прямо сейчас оскорбления были всем, что у меня осталось.

— Сотни мужчин будут сражаться друг с другом за возможность полюбить тебя, — сказала я. — Горячие, красивые мужчины, которые знают, как доставить удовольствие женщине. Просто… — моя грудь наполнилась накатывающей волной горя. — Оставайся в живых и не оглядывайся назад.

Она прижала руку к горлу и уставилась на свои ноги.

— Теперь я понимаю.

Мои ресницы дрогнули, и по щеке скатилась слеза.

— Что?

— Я понимаю, почему он так тебя любит, — она выпрямилась, плечи ее расслабились, и она прошептала: — Спасибо.

Она проскользнула в зал, миновала Эребуса и скрылась из виду. Он вошел в комнату и, наклонив голову, слушал, как Салем дает ему указания относительно ее сопровождения.

Я вцепилась руками в веревку, страшась предстоящего разговора. Без сомнения, он держал меня привязанной, чтобы контролировать и заставить выслушать его угрызения совести. Я не смогу отгородиться от него так же, как не смогу вытереть слезы теперь, когда они потекли.

Страдание засело у меня в груди, как разбитое сердце, которое отбивало оцепенение. Оно треснуло и кровоточило, и я знала, что боль только началась.



Глава 31



Я ждала в темноте своего разбитого сердца, где не существовало ни солнца, ни жизни, ни будущего. Это было намного хуже, чем отсутствие надежды. Это смерть, пока ты еще дышишь.

Без него я была пуста, бездушна, больше не жила.

С ним я была растоптанной, оскорбленной, жалкой версией самой себя.

Бежать некуда.

Он закрыл дверь и засунул пальцы в передние карманы брюк. Его фарфоровое лицо было бы безупречным, если бы не взгляд, который сверкал, как молния в буре лжи.

Опустив подбородок, он посмотрел на меня из-под тени своих бровей.

— Истерики с маленькими кулачками?

— И с вялым членом, — из-за слез мои слова звучали сипло.

— Ты вернулась, — его прерывистое дыхание звучало отдаленным громом, эхом, отдававшимся из ниоткуда и отовсюду.

Я чувствовала себя еще более потерянной, чем когда-либо.

— Я больше не вернусь.

Он шагнул ко мне, и гром стал громче, сотрясая мои кости и сжимая сердце. Это он, прокладывающий себе путь внутрь меня.

— Все те разы, когда я спрашивала, есть ли другие женщины… — в моем голосе было столько негодования, что воздух потрескивал.

— Это была всего лишь она. Только один раз.

Несмотря на его приглушенный шепот, я съежилась от резкости его слов. Я не хотела ему верить, но он говорил с такой беспомощностью, что я поняла: он не лжет. Но это не имело значения. Один раз — это слишком много.

Мне нужно было понять, почему.

— До той ночи ты мог бы сказать мне, что моногамен. Ты проявляешь жестокость просто ради удовольствия быть жестоким?

— Я не понимал этой концепции. Я никогда не… хранил верность? Это то самое слово? Я никогда не был только с одной женщиной, не был в отношениях, и я терял равновесие, — он сократил расстояние с чисто человеческой осторожностью и опустился на колени у моих ног. — Я испугался. Я считал свою верность слабостью. Ты кастрировала меня быстрее, чем я мог убежать.

Каждое слово было ударом клинка, боль внутри меня далеко не уменьшилась.

— Это называется любовью, тупой ублюдочный изменник.


— Тогда я этого не знал. Я никогда не чувствовал ничего подобного раньше, — он вцепился в подлокотники кресла, и его руки находились в нескольких дюймах от моих связанных запястий. — Ты как будто вышла на миссию убийцы, соблазняя меня своими глазами и манипулируя своим телом.

— Нет, это не так, — ложь прозвучала жалко.

Он выгнул бровь, разжигая тихую бурю между нами. После напряженного молчания я сдалась.

— Да, хорошо, я пыталась притвориться, — я согнула пальцы на подлокотниках. — Я пыталась заставить тебя полюбить меня, не отвечая взаимностью. Но это не повод…

— Я видел эту ловушку за милю и не смог удержаться, чтобы не свалиться в нее. Я уже был опасно влюблен в тебя, — его глаза горели, пока огонь не затмил мрачное выражение его лица. — Я был готов умереть за тебя, дать тебе свою вену и позволить тебе превратить меня в прах. Я был готов пожертвовать своей жизнью и жизнями моих друзей, потому что я люблю тебя.

— Слова, — яд пронзил мое тело и поразил мою израненную душу. — Все это чушь собачья. Ты говоришь одно, но…

— В тот день в тренажерном зале я склонил перед тобой шею. Я предложил тебе свою жизнь, — в его взгляде бурлил поток эмоций. — Ты помнишь, что случилось?

Боль внутри меня усилилась, и слезы потекли по щекам.

— Я колебалась. Я не могла это сделать.

— Да, — шепот. — Ты не могла укусить меня, потому что любила, — серебряные глаза горели изумлением. — Тогда-то я и понял. Я жертвовал не только своей жизнью. Но и твоей, — он смотрел на меня, сдвинув брови, как демон, сбитый с толку любовью. — Что происходит с женщиной, когда она убивает того, кто держит ее сердце?

— Она спасает человечество.

— И уничтожает саму себя.

Сила его слов перенесла меня в воображаемое место, где я родилась не как пророчество, и моей единственной целью было любить и быть любимой темным принцем. Эта мысль пробудила глубоко укоренившуюся тоску, которая душила мое тело.

— Ты не хотел, чтобы я уничтожила себя, — задохнулась я. — Итак, ты засунул свой член в Макарию. Как по-твоему, что должно было случиться? Мы излечились бы от любви?

— Да.

Это одно ужасно сильное слово ударило в то место, где мои раны кровоточили и где он был всем.

— Я пошел к ней, — сказал он, сжимая мои связанные руки, — потому что думал, что это заставит меня ненавидеть себя больше, чем я люблю тебя. Что ты увидишь мою неполноценность и тоже возненавидишь меня, — свет в его глазах померк. — Если бы ты ненавидела меня, то не уничтожила бы себя, спасая мир.

У меня вырвался всхлипывающий вздох, но он еще не закончил.

— Я потерпел провал по всем пунктам, — его голос был мягким, но диким в своем отвращении к самому себе. — Я уничтожил нашу связь. Забрал твои клыки. Уничтожил мою способность освобождать гибридов. Я чертовски презираю себя, но все равно люблю тебя еще больше.

— Не надо…

— Я люблю тебя так сильно, что едва могу это вынести.

Ужасный спазм моего сердца угрожал превратить меня в мяукающее разбитое месиво. Он был не единственным виноватым в этом. Я плохо к нему относилась. Вместо того чтобы превратить его в пыль, я превратила его в безвольную тень мужчины, который пытался заставить меня ненавидеть его. Потому что он не хотел, чтобы я уничтожила себя.

Я любила его. Я все еще любила его, и каждый кровоточащий вздох моего тела хотел сочувствовать ему. Мне пришлось заставлять себя злиться на него, потому что, черт возьми, я охереть как сильно хотела его. Мужчина, демон, его нежность и жестокость — я хотела всего этого. Я жаждала насилия. Жертва моего собственного безумия.

Но я ему этого не прощу. Он ушел к другой женщине вместо того, чтобы прийти ко мне. Он сломал нас самым ужасным образом. Сама мысль об этом злила меня. Так чертовски злила, что я позволила гневному жару ненависти скручиваться и скручиваться, пока все не взорвалось.

— Ты отвратителен, — закипела я.

Он кивнул.

— Я не заслуживаю тебя.

— Ты никого не заслуживаешь, — я заерзала на кресле, хватаясь за обидные слова. — Ты — вирус тупости.

Он взял меня за подбородок и посмотрел прямо в глаза.

— Я знаю.

— Не смей пытаться смягчить мой гнев.

— Вовсе не пытаюсь. Я с тобой согласен.

— Ты не можешь соглашаться. Ты не имеешь права на мнение. Ты… Ты… — мой голос дрогнул. — Ты трахнул мое доверие в задницу. Ты… ты, бл*дь, разбил мне сердце, — воздуха нет. Не могу дышать. Вверх, вверх, пока не утонула. — Я не могу поверить, что ты такой жестокий.

— Мне очень жаль, — он обхватил мое лицо ладонями, глаза его были пусты и остекленели от слез.

— Твои слова ничего не значат, — я вырвалась из его объятий, и каждый дюйм моего тела боролся с болью. — Ты — высший класс жестокости. Мета-жестокость. Транс-жестокость. Сверхчеловеческая жестокость.

— Ты закончила?

— Нет. Ты настолько катастрофически жесток, что выходишь за рамки научных законов жестокости и попадаешь в совершенно иной ад жестокости, — слезы текли по моему лицу. Мне было так больно, что я даже не могла придумать хорошего оскорбления. — Ты канцероген жестокости и…