Рассказывая сказки

Джеймс оторвался от разделочной доски. Видимо, он услышал голос Криса из прихожей и заранее подготовил ответ.

– Конечно, – сказал он. – Рад тебя видеть. – Он секунду помедлил. – Роберт и Мэри знают, что ты здесь? Мы могли бы их тоже пригласить.

– Господи, нет. – Крис пришел в ужас. – Прежде чем с ними увидеться, мне нужно хорошенько отоспаться.

Джеймс скинул лук с доски на сковородку.

– В холодильнике есть пиво, – сказал он. – Достань и мне тоже.

Когда Крис повернулся к ним спиной, Джеймс закатил глаза и скорчил гримасу. С чего бы это? Из-за отношения Криса к родителям или из-за разочарования от того, что вечер наедине потерян? Эмма не поняла.

Пока Кристофер пошел наверх принять душ, она накрыла стол и зажгла свечи в маленькой узкой комнате, дверь в которую вела прямо из кухни. Джеймс готовил салат. Он осторожно посетовал через открытую дверь:

– Ну, правда. Крис мог бы хотя бы предупредить. Мы могли быть заняты. Кто вот так вот является на порог?

– Он зацикливается, – сказала она. – Решил нас навестить, вот и все. Принял решение и уже не думал ни о чем, кроме как о дороге.

Кристофер всегда был таким, даже в юности. Циклился на предмете или проекте. Отдавал все свои силы. Всем остальным занимался поверхностно, отстраненно, и учителя знали, что в мыслях он где-то не здесь. Фиксация заканчивалась так же внезапно, как начиналась, и он переключался на что-нибудь другое – динозавров, или гравитацию, или какого-нибудь композитора. Его помешательство на птицах длилось неожиданно долго. Возможно, теперь ему надоели и тупики, и он приехал сюда.

В свое время они решили, что его неожиданные увлечения связаны с эксцентричностью ученого ума. Теперь Эмма задумалась, когда же начались эти фиксации. После переезда в Элвет или после убийства Эбигейл? И так ли они безобидны, как казались тогда, или указывают на более глубокие расстройства? Она пожалела, что не приложила больше усилий, чтобы понять его, когда они жили дома вместе, и решила, что его появление было хорошим знаком. Еще не поздно узнать его получше.

Сначала они ели молча. Ветер почти стих, но Эмма все равно его слышала, даже фоном. Она сделала пару попыток завязать разговор, спросила Кристофера насчет его работы, квартиры в Абердине, но вскоре поняла, что он вымотан. Он сидел, положив левый локоть на стол, подперев ладонью голову, правой держал вилку и запихивал пасту в рот. Она видела, что Джеймсу это не нравится. Он был помешан на застольном этикете. Периодически веки Криса закрывались, потом он вздрагивал, просыпался и какое-то время таращился на них широко открытыми глазами, как будто забыл, кто они. Он выпил пиво и почти всю бутылку красного австралийского вина. Эмма размышляла, какие трудности могли привести его обратно домой. Может, подсел на наркотики? Может, так ведут себя во время ломки? Она понятия не имела. Возможно, его депрессия – она подумала, что он, возможно, действительно в депрессии, – вызвана окончанием какого-нибудь любовного романа. Она и не думала, что приезд Криса в Элвет может быть связан с Эбигейл Мэнтел.

Они перешли к сыру и фруктам. Джеймс мягко сказал ему:

– Слушай, ты явно устал. Ложись спать, когда захочешь. Мы не обидимся.

– Нет! – Кристофер снова дернулся и мотнул головой. – Нельзя. Еще рано спать.

– Ну а я, думаю, пойду. Мне завтра рано вставать. – Он многозначительно посмотрел на Эмму. Может, он думал, что они продолжат с того, на чем остановились, когда Крис их прервал.

– Я тоже скоро пойду. – Но она постаралась, чтобы в голосе не звучало обещаний. К тому же она его знала – как только Джеймс ляжет в постель, сразу же заснет.

Она подождала, пока он поднимется, принесла еще вина из кухни, открыла и налила каждому по бокалу. Она не выпивала столько с тех пор, как узнала, что беременна. Но раньше ей никогда не приходилась играть роль старшей сестры. Ребенком она больше нуждалась в поддержке. А Крис был независимым, замкнутым.

– Что случилось, Крис? – спросила она. – В чем дело?

Он впервые за вечер выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты не понимаешь? – он сказал это жестко, грубо. – Серьезно, ты настолько тупая, что так и не поняла?

Она почувствовала, как ее глаза наполнились слезами.

– Прости меня, – сказал он. – Я в раздрае. Не спал с тех пор, как все это началось снова.

– Что? – резко спросила она. – Что началось?

– Эбигейл Мэнтел. Все это.

– О самоубийстве Джини написали только вчера. – Она не понимала, что происходит.

– Конечно, я не из-за этого приехал, – ответил он. – Все началось задолго до этого. В «Гардиан» опубликовали заметку. О ней говорят уже много недель.

– Я не знала, что она что-то для тебя значила.

Она вспомнила, как в тот вечер, когда она нашла тело Эбигейл, они вдвоем смотрели из окна его спальни на залитых лунным светом людей, которые несли носилки. Вроде бы тогда он не казался опечаленным. Или она была слишком поглощена своей ролью в этой драме и поэтому не заметила?

– Она значила все, – ответил он. – Когда-то.

– Ты же был маленький.

– Четырнадцать лет, – сказал он. – Склонный к одержимостям.

– Ты же не встречался с ней? – Эбигейл считала ниже своего достоинства общаться с парнями их возраста. И уж точно ни за что бы не снизошла до того, чтобы пойти на свидание с кем-то вроде Криса.

– Нет, – сказал он. – Ничего такого.

– А что тогда?

– Я следил за ней. Повсюду. Все то лето. – Он уставился на бокал. – Это началось, когда мы встретились там, в Пойнте. Когда ты с ней впервые заговорила. Мы только что переехали. Папа вытащил нас покататься на велосипедах. Помнишь?

– Мы ели мороженое.

– Да! – он чуть ли не закричал. – Да!


– А Эбигейл приехала на машине отца и вышла познакомиться.

– Тогда все и началось. Я не мог перестать о ней думать. В прямом смысле. Я просыпался с мыслями о ней, она была со мной, в моей голове весь день, а по ночам она мне снилась.

– Она была твоим проектом на лето. – Ее испугала его страсть, и она надеялась перевести все в шутку, но он ответил серьезно.

– Нет. Проекты – это для ума. Эбигейл была больше, чем проект. Я даже сейчас не могу объяснить. Я не жду, что ты поймешь. Посмотри на себя. Ты замужем, мать, слишком разумная для фантазий.

– С браком фантазии не заканчиваются, – сказала она очень тихо. Но он все равно не слушал. Она вдруг подумала: Если бы Эбигейл меня сейчас слышала, она бы изобразила, что ее тошнит. Слишком банально. Слишком слащаво. Впервые за долгие годы она почувствовала, что соскучилась по девочке, которая, несмотря на все последующие в этом сомнения, была ее настоящим другом.

Он продолжил.

– Знаешь, я так и не смог от этого избавиться. Если бы она не умерла, наверное, я смог бы двигаться дальше, преодолеть это. А так – я застрял. Страсть, которая никогда не удовлетворится. Фантазия, которая никогда не исполнится. – Он попытался улыбнуться. – Безумие, да?

Он потянулся за бутылкой вина. Она заметила, что его рука дрожит.

– Ты знаешь, что у меня никогда не было девушки? Настоящей. Были какие-то периодически, на одну ночь. Обычно когда напивался. Обычно рыжеволосые. Но ничего больше.

Какое-то время Эмма молчала. Она посмотрела на него через стол, не зная, как реагировать. Кристофер никогда не разговаривал с ней вот так. Никогда не говорил ни о чем важном. Она даже не была уверена в том, что верила ему.

– Я не догадывалась, – сказала она наконец. – Почему ты мне сейчас об этом говоришь?

– Потому что мне нужно было с кем-то поговорить. Мне кажется, я схожу с ума. Не понимаю, что настоящее, а что нет.

– Это безумие, – ответила Эмма. – Тебе нужно это отпустить.

– А ты отпустила?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты цепляешься за прошлое. Что это? Чувство вины? Ты же никогда особенно не любила Эбигейл. Наверняка ты была шокирована, но вряд ли сильно тосковала.

– Она была моей лучшей подругой.

– Нет, – сказал он. – Она была твоей единственной подругой. Других у тебя не было. И она постоянно напоминала тебе об этом, да? Не позволяла забыть, как многим ты ей обязана. – Он посмотрел ей в глаза. – Я всегда считал, – он сделал паузу, – что в глубине души ты ее ненавидела.

– Это не так, – ответила она, но воспоминание, которое мелькнуло у нее мгновение назад, как Эбигейл гримасничает и они вместе смеются, померкло.





Глава пятнадцатая




Эмма оставила Криса сидеть за столом, угрюмо уставившись в бокал с вином. Он замолчал и перестал на что-либо реагировать. Она пожелала ему спокойной ночи, но он, казалось, не услышал. Она медленно поднялась по лестнице. У нее больше не было сил на брата, но спать еще не хотелось.

Днем раньше они переселили Мэттью в его собственную спальню. Джеймс приготовил ее, когда она забеременела. Ради любви он даже согласился на цвета, которые она выбрала и которые были совсем не в его вкусе. Под ее руководством он покрасил старые обои в желтый и прикрепил бордюр, на котором были изображены волны, лодки и рыбки. С потолка свисал мобиль из серебряных звездочек. Она остановилась у приоткрытой двери и заглянула внутрь. Ребенок лежал в кроватке на спине, раскинув руки, спокойный и мягкий, как тряпичная игрушка.

Как она и думала, Джеймс уже спал. Она посмотрела на него, пытаясь воссоздать то возбуждение, которое ощутила, когда прикасалась к нему вечером, но оно исчезло. Он не пошевелился, когда она стала ходить по комнате. Она начала раздеваться, но чувствовала себя слишком беспокойно, чтобы уснуть. Прошла босиком по деревянным половицам, покрытым морилкой и лаком, прикосновение к которым всегда напоминало ей об уроках физкультуры в школьном спортзале. Одна учительница увлекалась современным танцем, и они, одевшись в черные трико, прыгали и извивались по залу под странную электронную музыку. Эбигейл считала эти упражнения нелепыми и не скрывала своих чувств. Эмма тогда разрывалась. Она втайне наслаждалась свободой движений, испытывая тот же восторг, как когда бежишь по песку к морю. Но из-за Эбигейл ей тоже приходилось язвить.

В одном Крис был прав. После смерти Эбигейл школа стала более сносной. До летних каникул в первой половине зимней четверти ее знали только как подружку Эбигейл. Потом она сама стала объектом внимания: ученики любопытствовали о ходе расследования, учителя сочувствовали. От их внимания она расцвела.

Когда она обнаружила в себе способность к языкам? Осенью? Они переводили небольшой текст с немецкого на английский, и когда очередь дошла до нее, она оттарабанила свой вариант, сразу же поняв, что имел в виду автор.

– Очень хорошо, Эмма, – механически произнес учитель. После смерти Эбигейл Эмму часто хвалили, словно в качестве компенсации за тот шок, что она испытала, обнаружив задушенное тело. Потом учитель замешкался и с удивлением повторил, уже отдавая себе отчет в словах: – Действительно очень хорошо.

Так языки стали ее фишкой. Она получила пятерки по французскому и немецкому, потом выбрала испанский в качестве дополнительного выпускного экзамена, затем русский в университете. Она не была гением – еле наскребла на четверку. Но это было больше, чем ее учителя могли надеяться, когда ей было пятнадцать. Родители тоже удивлялись ее успеху, хоть и пытались не демонстрировать. Чем она могла его объяснить? Просто голосами других людей говорить намного проще. Удобнее. Разве они могли это понять?

Так она познакомилась с Джеймсом. После университета она получила работу в небольшой судоходной компании с офисом в Халле. Почему она вернулась? Проведя три года в Эксетере и год во Франкфурте, она почувствовала себя свободной от влияния Роберта и Мэри. Она могла найти работу в любом месте страны, даже мира. Но практически неосознанно она снова очутилась здесь. Конечно, в какой-то мере она ощущала ответственность за мать. Она не представляла себе, каково было Мэри остаться там вдвоем с Робертом в этом огромном пугающем доме. Даже сейчас брак ее родителей оставался для нее загадкой. Что такого было в Роберте, что вдохновляло на такую преданность? Причем не только ее мать, но и всех женщин в приходе. Однако это была не единственная причина ее возвращения. Все то время, пока она была в разъездах, ее не оставляло чувство страха. Страха перед незнакомыми местами, суетливыми городами, перед людьми, которых она не знала. Страха перед неожиданным. Возможно, это было последствием того, что она обнаружила тело Эбигейл. Она боялась столкнуться с новым кошмаром. Знала, что в одиночку не справится. Дома были родители, которые хоть и доводили ее до белого каления, но могли ее поддержать, как это было в первый раз.

В офисе в Халле была кое-какая работа, связанная с переводами, но она чувствовала, что уровень языков у нее ослаб из-за нехватки практики. Когда ее попросили взять курс для взрослых, она согласилась с неохотой, только ради того, чтобы хоть как-то поддержать уровень русского. А на первое занятие пришел Джеймс. Он зашел в класс сразу после работы, в форме. Ее фантазии о нем были такими же яркими, как теперь о Дэне Гринвуде. Или нет?

Она подошла к окну, борясь с навязчивым желанием предаться своей любимой фантазии: Эмма выскальзывает из дома на улицу и, держась тени, идет через площадь к кузнице. Она толкает одну из больших дверей, полукруглых, как двери церкви, и заходит внутрь. Отказаться от нее будет очень сложно. Но продолжать не имеет смысла – теперь она знала, что влечения не было, было лишь смущение от того, что он узнал в ней школьницу, которая когда-то мимоходом фигурировала в одном из его дел. Ей будет не хватать этих ленивых вечеров, когда она погружалась в мечты, и ночей, когда она выглядывала на площадь, чтобы посмотреть, там ли он.

В мастерской горел свет, и двери не были заперты. Дэн задерживался. Видимо, Вера Стэнхоуп доставала его весь день, и теперь нужно было наверстывать работу. Или, может, работа в полиции пробудила в нем склонность к ночному труду. Свет погас. Дэн вышел из мастерской и на мгновение остановился, осматривая площадь. Он запер дверь, повесил замок, но не уходил. Вдруг ее охватила необъяснимая уверенность в том, что он ждал ее. Она уставилась на него, мысленно призывая посмотреть наверх. Но в спальне было темно. Как бы он ее заметил? Оранжевый свет фонаря отражается от окон, и за бликующим стеклом ничего не видно. Она подумала, не поднять ли окно, как в ту ночь, когда они с Джеймсом обсуждали самоубийство Джини, и прикинула, получится ли это сделать так, чтобы муж не проснулся.

На площадь выехала машина, черная и длинная. Она мягко притормозила перед Дэном, и он сел внутрь. Эмма не видела, кто был за рулем. Может, Вера Стэнхоуп хотела еще что-то выведать. Но перед тем как сесть, Дэн как-то украдкой осмотрелся. Может, это женщина – любовница, которую ему удавалось держать в тайне от всей деревни? Взревел мотор, и машина быстро стартовала. Эмма залезла в постель и легла, повернувшись к Джеймсу спиной.



Она проснулась от света, в панике.