Распутье

Я так и держала его на прицеле, а говорить старалась вообще без нервов и как можно честнее – он все равно видит все мои эмоции:

– Это сложно. Будь просто убить человека, то я бы не с тебя начала. Я вижу в тебе правильное, Коша, даже если ты не видишь этого сам.

– Понимаю. А так?

Он из-за пояса вынул еще один пистолет – неожиданно резко, хотя я и подозревала о его наличии. В бардачке у него только с глушителем, но Коша редко бывает невооруженным. И вытянул руку в мою сторону.

– А так, Елизавета Андреевна, проще? – повторил вопрос.

Я как будто больше всего опасалась именно такой картины: мы, замершие в терпком и глубоком кадре, стоим друг напротив друга, будто бы и есть самые главные враги. Все мое самообладание пропало, захотелось сморгнуть этот кадр, убрать его из взгляда. И уже не имеет большого значения, кто выстрелит первым, само это противостояние убивает.

Я не смогла выстрелить, когда он сделал шаг вперед. Затем опустил оружие и упал на колени, схватил мой ствол и прижал к середине лба.

– Стреляй, Лиза, потому что я не знаю, что делать. Прямо сейчас мы поедем домой, и я сообщу Ивану Алексеевичу, потому что подставить ребят не могу. И я не могу поехать домой и сообщить Ивану Алексеевичу. Так стреляй же, гнили во мне достаточно, чтобы саму себя оправдать.

Оказывается, этот кадр был еще хуже предыдущего. Меня затошнило от той же невозможности – я ведь сразу понимала, что не смогу его убить, раз даже Ивана не смогла, но хотела решимость свою показать и на ее фоне быть услышанной. А вышло так, что Коша сдался – капитулировал, чего я от него не ожидала.

– Я… не могу, ты и сам знаешь. Ты сразу знал, что не могу, потому и смеялся.

Заговорил он предельно серьезно, аж судороги по спине побежали:

– Не можешь? Сложно? А почему ты думаешь, что мне такой же выбор сделать просто? Ты своими поступками что делаешь, Лиза? Ты приставляешь мой пистолет к своему виску и орешь «Стреляй!». Почему я должен делать этот выбор, который сама потянуть не можешь?

– А-а… так это шантаж? Чтобы я больше не ставила тебя в такую ситуацию?

– Шантаж, – признал он. – Но ты все еще можешь выстрелить.

Я вырвала глушитель из его ладони, отвела в сторону. А шум на дороге заставил и Кошу подняться. Теперь мне посмотреть на него было очень сложно, я как будто всю историю его глазами увидела и больше не могла считать свой поступок таким же однозначным. Коше рассказать правду обо мне Ивану не легче, чем мне было выстрелить, то есть невозможно. И невозможно промолчать. Запоздалое чувство вины именно перед ним навалилось на плечи и ссутулило спину.

– Прости. Я поступила правильно, но за такое последствие – прости. Наверное, нельзя быть правой во всем. Поехали домой. Расскажи Ивану или предупреди Пижона с Моржом, чтобы сами каким-то образом отказались от этого дела. По дороге попробуем придумать.

– Ага, вместе как возьмем и как начнем придумывать, будто мы союзники, – его ирония вернулась.

А я все еще на него не смотрела.

– Союзники, Руслан. Ты ведь сам видишь, что не противники. У этой истории нет хорошего конца, но не мы с тобой будем закапывать друг друга. Не зря выехали сюда – устроили проверку, и оба ее провалили.

– Не совсем верно, Лиза. В следующий раз кто-то из нас выстрелит – первая проверка показала, что сейчас у нас не хватило мотивации, а в следующий раз ты уже ствол будешь доставать только с достаточным поводом. Или повод будет у меня. Не забудь об этом, когда снова решишься. Садись в машину, мы еще из этой передряги не выкрутились, чтобы планировать взаимное смертоубийство.

Почти весь путь он молчал, а я боялась и звук издать. Но уже за пять минут до дома Коша бегло заговорил, инструктируя о предстоящих показаниях.





Глава 23




– Че, бля? – это было почти детское удивление.

Все-таки мои тренировки самообладания роль играли, по крайней мере нужное волнение звучало естественно – хотя оно и было естественным, меня трясло от страха и боязни не договориться:

– Вань, да он реально прямо в учебный центр явился! Представился прокурором, а я глазами только хлопаю. Тебя преступником называл, а мне про программу защиты свидетелей пел. Я не сразу сообразила, чего этот Константин Аркадьевич от меня хочет! А как сообразила – говорю ему, что про прошлое твое не знаю, зато сейчас ты выбиваешь допфинансирование для муниципальных больниц. И зачем мне защита, бред какой-то! Чего он как Цербер вцепился в человека, который реально что-то для населения делает, а не только языком мелет? А он мне так спокойненько, с ехидной улыбкой – мол, не удивится, что ты прямо сейчас на него покушение организуешь! Ну тут уже я рассмеялась и говорю: наоборот все, это на меня покушение было, тогда очень повезло. Но от волнения немного растерялась и говорю, что Алаев против меня и тебя зуб имеет, вообще из головы вылетело, что тогда не алаевский снайпер стрелял, о нем же только разговоры и шли. Просто понимаешь, надо было что-то говорить, а он так смотрел пристально, как будто всех на свете подозревает, включая меня!

Иван не моргал, глядя на меня и время от времени переводя взгляд на Кошу, а потом рявкнул:

– Нимовский сам явился?! А ты как пропустил?

– Так я здесь при чем? – Коша развел руками. – У Елизаветы Андреевны телохранитель есть, Вера меня набрала, но когда я приехал, уже все закончилось. Вы не ругайтесь на жену – я уже со всех сторон обдумал, она ничего лишнего не сказала.

– Сказала! – обреченно вздохнула я. – Про Алаева зачем-то всплыло, я про него и ляпнула. Ну, чтобы про покушение не сильно голословно прозвучало. Ему так и сказала: «Если вас убить пытаются, то проверьте Фатыха Алаева, вот уж где дерьмища не разгрести». Я тут, Вань, просто вспомнила, как Коша про детство рассказывал и про то, как алаевские беспредел устраивали, и реально не понимаю, почему прокурор в тебя всей челюстью вцепился, когда настоящий преступник гуляет себе и покушения организовывает! Извини, дорогой, извини, что все это говорила, но я вообще к подобному готова не была!

– Да нет, девочка, ты молодец, – успокоил Иван. – Сейчас сядь, выпей воды и еще раз, только со всеми подробностями, ничего не упусти. А я пока поинтересуюсь – че, бля?

Коша тоже сел, но чуть ближе к столу и слегка подался вперед.

– Сам удивлен, Иван Алексеевич. Нимовскому наглости не занимать, но мы и предположить не могли, что он в поисках доказательств начнет все окружение шерстить. Заодно добавлю, что надо внимательнее отбирать персонал в дом, новых не принимать в ближайшее время. Он таким же образом на всех мог выходить, но, видимо, отчаялся. Ему улик для возобновления дела не хватает, а успокоиться не может.

– Да я о другом чёблякаю! В этой скотине и не сомневался, очень непростой сукин сын, но чтобы ты – и о своем детстве рассказывал?

– А-а, – Коша растерялся, – не думал, что это тайна.


– Да нет, не тайна, но ты и вот так запросто рот открываешь?

– Объяснял когда-то Елизавете Андреевне, почему вы хороший человек. В какой-то период это было ей нужно.

Про тот самый «период» нам с Иваном вспоминать не хотелось, потому я тоже зачастила:

– И меня тогда сильно зацепило, Вань. Я действительно не понимаю, почему этот прокурор в тебя вцепился именно сейчас, когда ты ничего плохого не делаешь! Если ему прошлое подавай – так пусть начнет разгребать прошлое Алаева!

Коша с кивком продолжил более равнодушным голосом:

– Ситуация вышла идиотская, но подумайте об этом, Иван Алексеевич. Нимовский ждет нападения, потому ребят пока лучше притормозить – ему сейчас любая зацепка против вас поможет, а вот перенаправить прокурора на другого человека вполне реально. Пусть Алаева грызет, если ему обязательно нужно кого-то грызть. Смотрите, у нас есть заноза в заднице – не пересадить ли ее в другую задницу? Нимовский Елизавету Андреевну уже выслушает, если она сама к нему придет, а доказательств против алаевских ребят мы с вами ей накидаем. Пока можем для затравки анонимно выступать, потом – кто знает? – может, и отцепится от вас прокуратура, если вы постоянно этой прокуратуре мяса будете подкидывать. Есть ли лучший способ легализации?

– Так-то оно так, – Иван заметно сомневался. – Только с Алаевым мы теперь не воюем…

– И не воюйте. Вам заняться больше нечем? Подкиньте Церберу мяса и не воюйте.

– Мать твою, Коша, я всегда знал, что ты ненавидишь татарина, и нате – подвернулся способ! Ладно, попробуем. Лиза, неужели ты согласишься стать временным посредником? Никаких официальных заявлений, свидетелем не выступай и ничего не подписывай. Мы просто подкинем Нимовскому несколько тем, а он уже сам разберется, где копать меньше.

Я легкомысленно дернула одним плечом.

– А что такого? Как будто у меня есть дела поважнее. И жена политика сама должна быть немного политиком. Иван, может, именно это нам обоим всегда и было нужно – чтобы я была не в стороне от тебя, а помощницей хотя бы в мелочах? Я – просто красивая кукла, так Нимовский меня и воспринимает, это можно использовать, но ты не воспринимай только так, я именно от этого с ума и сходила.

Ивану идея не нравилась, но он видел резон и в моих словах, и уж тем паче – в словах Коши. Напоследок мне намекнули, каким образом это будет происходить: жесткий инструктаж, а также прослушка в кармане на каждой встрече с Нимовским – «не потому, что Ваня мне не доверяет, как он может не доверять своей красавице? Но на всякий случай, чтобы быть готовым к любому последствию любого разговора». Меня это предупреждение не смутило, наоборот, обрадовало – я бы искала подводные камни, если б Иван так сразу доверил мне без контроля подобную миссию.

Когда мы уже вдвоем шагали к лестнице, я прошептала:

– Спасибо, Коша.

– За что?

– Ты знаешь. За то, что снова вытащил. Впредь постараюсь ничего не делать без твоего ведома – сначала услышу план своего спасения, а потом уже рвану спасать мир.

– Избавьте меня от этих аттракционов, Елизавета Андреевна, – попросил он. – И благодарить не за что. Я Алаева всегда терпеть не мог и этого не скрывал. Ну и заодно подумал, что не так уж много в силовых органах порядочных людей. Жаль тех единиц списывать.

– Я так и знала!

Он уже развернулся в сторону своего коридора, но уточнил – и я будто бы расслышала улыбку в голосе:

– Что?

– Знала, что ты меня слушал! И что далеко не окончательно все перемешалось.

Сам Коша своего довольства не показывал – еще чего. Но он был определенно рад такому революционному изменению – он ведь не только прокурора, но и меня «перенаправил»: раз уж мне надо против кого-то воевать, так почему бы не выбрать врагом тоже настоящего преступника, но не собственного мужа? Заторможенность Ивана была объяснима – он фактически поддался аргументам и впервые за всю жизнь согласился настолько привлечь меня к делам. Первой его мыслью было неприятие подобного, но ведь и он не дурак: чувствует, что пока я на его стороне – мне самой комфортнее. Теперь меня будут готовить на совсем другом уровне: что можно говорить, а о чем никогда не упоминать, как держаться и какие эмоции демонстрировать. Сама я в новой ипостаси выдела больше плюсов, чем минусов: Коша ошибается, что я про дела Ивана забуду, зато прокачивать меня сам Иван и начнет, а заодно и обо всех легальных его делах я буду в курсе из первых же уст. Вот так неожиданно мое спонтанное решение открыло множество новых возможностей.

Трудность на этом этапе оставалась одна – я погорячилась, когда начала посвящать Веру. Перед ней теперь или легкомысленную истеричку надо строить, которая от какой-то мелкой обиды все вообразила, или посвящать окончательно. А по поводу ее судьбы, если подобное всплывет, у меня сомнений не возникало. Мы, все такие законопослушные, сотрудничающие с прокуратурой и составляющие единую команду, все еще убиваем лишних свидетелей – просто так, чтобы под ногами не путались.

На следующий день, когда Вера везла меня на тренировку, я определилась с планом – и плевать, что буду выглядеть идиоткой. Сама ее заторможенность беспокоила – телохранительница на себя похожа не была. И не выдержала – свернула к обочине, чтобы все же проговорить нужное. Но вышла из машины, последовала за ней и я.

Разумеется, начала я, пока она не задала прямой вопрос:

– Вера, я вчера тебе наплела кое-что. А все потому, что Ваня в Испанию меня с собой не взял…

Я продолжала нести какую-то чушь о взбрыках избалованной барышни, несмотря на то, что Вера всем телом развернулась ко мне и с непонятным выражением лица слушала. И затем перебила – сухо и едва слышно:

– Я верю вам, Лиза.

– Что? – у меня тон тоже изменился, появились нотки страха. – Ты о чем?

И она повторила – так же тихо, но отрывисто, вкладывая смысл в каждое слово:

– Я верю вам, Лиза. Тому, что вы сказали вчера, а не про Испанию. – Она еще минуту рассматривала мое лицо, но я не нашлась, что сказать, ждала более внятного объяснения. И Вера продолжила: – Вчера вы несли полный абсурд, и скажу прямо – первой моей мыслью было то, что честный и любящий муж отказал глупой красавице в какой-нибудь цацке. Такая мысль меня полностью устроила бы.

Мой голос тоже сразу стал суше – без вящего дребезжания легкомысленных признаний:

– И что же произошло?

– Ничего, – удивила она. – Ничего особенного. Руслан вечером вызвал меня на встречу – еще раз похвалил за бдительность, но подчеркнул, что встреча членов семьи Морозовых с сотрудниками правоохранительных органов не является причиной для паники.

– И? – я не могла понять ее выражение глаз. Коша вроде бы правильно закрыл вопрос, учитывая последующую договоренность. – И как вытеснилась Испания?

– Сам его вызов был лишним – подобное он и по телефону мог заявить, если вообще была необходимость еще что-то заявлять. Нет, он вызвал меня, привел в приличный бар, растягивал время, мы хорошенько накидались – как раз до такого состояния, когда я выкладываю ему всю свою жизнь, а он задумчиво кивает. В этом тоже нет ничего странного, мы с Русланом давно в подобных приятельских отношениях… если бы он в разных контекстах не интересовался, а как вы сами мне объяснили визит прокурора в учебный центр.

У меня взмок затылок. Коша проверял, сказала ли я правду! И проверял не просто так – ему надо точно знать, что теперь делать с Верой: уволить или сначала вывезти на болота, а уже там уволить пулей. Он вытащил меня из проблемы, но собирался не допустить сопутствующих проблем.

– И что ты отвечала? – меня все-таки подвел голос.