Раненые звезды
Часть 38 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
С помощью компьютера создателей, мне удалось перенацелить выходной створ тоннеля на другую планету с заданными координатами. На обсчёт новых не оставалось ни времени, ни возможностей. Выбирая между древней Землёй и Фаэтоном, я выбрал Фаэтон.
Его военные сами определили судьбу своего мира.
Сделав это, я вернулся к управлению компьютером.
Попытался найти информацию о хозяевах. О себе. Как должны выглядеть. ДНК. Координаты миров.
Тщетно.
Хозяева были слишком умны, чтобы оставлять такую информацию в мозгу автономного робота.
Тогда я дал задание провести повторный тест всех систем. Сбросить накопленную информацию, которая не вошла в предыдущий доклад. Отключить все системы слежения и сбора информации до прибытия помощи.
Мне показалось, что, перед тем как выполнить последнюю директиву, компьютер немного заколебался.
Но в следующую секунду розоватые стены помещения, где мы находились, погасли.
— Что происходит? — спросил Кай, включая фонарик, — Гриша, ты в курсе?
— Очень многое, Кай, — ответил я, поразившись, каким чужим мне показался собственный голос.
14
Катастрофа, апокалипсис целого мира, со стороны выглядел величественно в своей медлительности.
Запись была сделана с расстояния около миллиона километров, и аппарат был потерян.
Сфера — проекция тоннеля в наше пространство, искажающая свет далёких звезд, походила на крошечный стеклянный шарик. Она существовала целую секунду, и была гораздо больше исходного объема материи нейтронной звезды. Поэтому оптика аппарата успела сфокусироваться, и дать максимальное приближение.
Потом «стеклянный шарик» исчез; на его месте вспыхнула крохотная красная искорка — совсем не опасная и не зловещая, на первый взгляд.
Взрыв выглядел так, как будто его снимали в замедленной съемке. Однако, этот эффект возникал из-за масштабов происходящего. Ведь никто не отменял релятивистских ограничений в трёхмерном пространстве Вселенной. Искорка вспухала, формируя раскалённую добела сферу. В тот момент, когда эта сфера коснулась края атмосферы сине-зелёной планеты, внизу уже бушевал ад. Кора трескалась, выплёскивая наружу тяжелые, многокилометровые фонтаны лавы, сформированной из богатой железом мантии. С этой стороны планеты выживших уже не было.
Меньше повезло тем, кто был с обратной стороны. Их агония длилась несколько часов. И даже на отдельных осколках, светящихся тусклым красным светом, всё еще могли быть живые — уцелевшие в укреплённых подземных бункерах.
Я так подумал. И спросил присутствующих, можно ли для них что-то сделать.
— Мы проведём исследования. Но шансы не очень велики, — ответил Барс, ведущий академик, один из членов правления Марсианской конфедерации, — лучше сосредоточится на спасении обитателей внешних поселений… хотя бы ради сохранения генофонда…
Если бы у камеры было бы разрешение, позволяющее видеть отдельные трагедии. Гибель семей. Детей. Наверно, я бы с трудом пережил бы происходящее. Если бы вообще смог с этим смириться. Но, к счастью, у камеры такой возможности не было. Трагедия оставалась абстракцией. Частью причудливой небесной механики. Четыре с половиной миллиарда живых существ. Просто цифры в пустоте…
Я закрыл глаза, и потёр виски.
— Ты… знал, что так будет? — это спросил Леопард, самый пожилой из членов Совета. Он же — председатель. Формально — первое лицо Конфедерации.
После того, что случилось на Венере, я решил больше не скрываться. В этом не было никакого смысла. Обсудив ситуацию с Камелией, и убедившись, что ей не грозит серьезное наказание за моё укрывательство, я пересказал свою историю всем членам Совета. Я был готов ко всему — вплоть до ареста и изоляции. Но здравый смысл возобладал. Цивилизация Марса была в отчаянном положении (как выяснилось позже). А я мог (и самое главное желал) помочь.
— Нет, — ответил я, — конечно, нет. То есть, я знал, что в наше время Фаэтона не существует, а Марс — необитаем. Насчёт Марса были некие сведения о возможной катастрофе в прошлом — но это теории, не имеющие безусловных доказательств. Да и разброс времени возможного катаклизма — сотни миллионов лет!
— Извини, если мы повторяемся, — мягко сказал Барс, — нам предстоит принять решение. Самое важное в жизни каждого из нас.
— Я понимаю, — кивнул я, — и говорю всё, что мне известно.
— Если ты — продукт цивилизации Создателей, есть ли шанс, что нам удастся с ними договориться? Хотя бы через тебя? — продолжал Барс.
— Во-первых — насчёт моей природы это пока только предположения, — ответил я, вздохнув, — строить стратегию на основе предположений — не лучшая идея. Согласитесь. Кроме того, даже если это и так. Помните, меня создадут через миллиарды лет. Это пропасть времени. Что из себя представляют теперешние Создатели — ни я, ни вы не знаем. Едва ли мои Создатели могли предвидеть то, что случилось со мной.
— О том, что Создатели считывают планеты, обращая их в пыль, ты узнал от компьютера иной цивилизации, — заметил Леопард, — ты уверен, что тебя не дезинформировали?
— Нет, — я покачал головой, — полной уверенности у меня нет. Хотя интуитивно чувствую — Алиса говорила правду.
— Хорошо. Как много времени у нас есть? До того, как явятся создатели? — спросил Леопард.
— И точно ли они явятся? — вмешалась Камелия. Конечно же, она тоже была на собрании.
— Я не знаю, когда, — я снова покачал головой, — но явятся. Солнечная система, которую я знаю — она стерильна. Понимаете? Словно бы её тщательно вычистили от любых артефактов. И спираль на обратной стороне Луны. Её могли оставить только они, — я сделал паузу, потёр лоб, сосредоточиваясь, — теперь насчёт сроков. Думаю, они явятся, скорее, рано, чем поздно. Это сложно объяснить… интеллект венерианского зонда, как бы это сказать… он не был настроен на долгое ожидание.
— Точнее ты сказать не можешь, — Барс посмотрел мне в глаза.
— Точнее — не могу, — ответил я.
— Пора ему рассказать… — Камелия произнесла это очень тихо, почти прошептала.
Члены совета переглянулись между собой.
— Пора, — согласился Леопард.
На большом экране сменилось изображение. Вместо документальной съемки там теперь было схематическое изображение эволюции осколочного облака — того, что раньше было планетой.
— Этот осколок, — на экране вспыхнул один из элементов схемы, — в основе — ядро планеты. Самая массивная часть, и самая горячая. Пересечёт орбиту Марса через четыре с половиной месяца. И так уж случилось, что именно в этой точке будет находиться наша планета…
Я снова закрыл глаза, стараясь усилием воли выключить эмоции.
— Что… что вы… что мы можем сделать? — спросил я, понимая, что не очень хочу слышать ответ.
— Есть небольшой шанс, — ответила Камелия, — что серия фокусированных термоядерных взрывов у поверхности объекта могут привести к достаточной корректировке орбиты.
— С вероятностью около пятнадцати процентов, — вмешался Леопард, по нашим данным, — и это в любом случае только даст отсрочку на полтора года. Осколок вернётся к Марсу.
— За это время мы сможем построить еще некоторое количество зарядов, — заметил один из членов совета; я не запомнил его имени.
— Если переживём первое сближение, — ответил Барс.
— И в любом случае это всё не будет иметь никакого смысла, — заключила Камелия, — если к тому времени явятся эти… считыватели…
— Самое главное, что все присутствующие понимают, — продолжал Леопард, — у нас ресурсы ограничены. Мы можем их потратить или на попытки сдвинуть бывшее ядро Фаэтона, или…
Присутствующие, в том числе и я, затаили дыхание.
— Или мы можем успеть построить первый в истории межзвездный корабль, — спокойно закончил председатель.
В помещении повисло напряженное молчание. Было очевидно, что новость о такой возможности была сюрпризом для большинства из присутствующих.
— Конечно, решения потребуются очень нестандартные, — продолжал председатель.
— Посмотрите на этот осколок, — вмешался Барс; один из осколков на схеме засветился синим, — это часть бывшего океана. Гравитация материи нейтронной звезды придала воде ускорение, отличное от более вязкой мантии. Сработала как сепаратор. Перед нами — несколько квадратных километров океанской воды. Почти неограниченные ресурсы по кислороду. Больше того — в толще льда остались значительные биоресурсы, которые можно использовать.
— Как вы собираетесь двигать эту махину? — оправившись от первого шока, спросил еще один из членов совета, Барсук, самый молодой из присутствующих.
— Гравитационный буксир, на нём — очень большие плазменные движки. Самые большие, которые мы успеем построить, — ответил Барс, — и, конечно же, генераторы поля стазиса, технологию которого мы получили благодаря Грише.
— Умно, — ответил Барсук, — получается, это даже не будет корабль поколений, как я подумал?
— Нет, — покачал головой Барс, — конечно, нет. Для пассажиров путешествие продлится всего несколько лет. И они будут надежно защищены.
— Подождите, — снова вмешался член совета, имени которого я не запомнил, — я тут прикинул… у нас не хватит ресурсов, чтобы перевезти два с половиной миллиарда. Просто не успеем построить столько средств вывода на орбиту… и объем корабля… даже если по кубометру на человека. Мы не укладываемся! Никак.
— Вы верно посчитали, — спокойно заметил Леопард, — мы не сможем спасти всех. Поэтому будем спасать только детей.
В помещении повисло тягостное молчание. Присутствующие переглядывались, но не решались нарушить тишину.
Член совета (надо будет всё-таки спросить его имя, хотя бы для истории) что-то считал на планшете.
— На Марсе около четырехсот миллионов детей… рождаемость падала последние двадцать лет… — бормотал он, — четыре тысячи стартов в день… потом увеличиваем до четырёхсот тысяч… создать орбитальные концентраторы, чтобы сократить время оборота — главное ведь вывести всех в космос… Да, мы успеваем! — сказал он громко, обращаясь ко всем, — если начать немедленно — мы успеем спасти всех детей!
— И наше культурное наследие. Наши ценности. Нашу систему воспитания, — добавил Леопард, — коллеги, этот план уже рассчитан. И полностью готов к исполнению.
— Останутся ли ресурсы, чтобы спасти выживших фаэтонцев? — спросила Камелия, — для этого не нужно много. Мы знаем, что на их дальних поселениях тоже есть дети. Мы можем хотя бы предложить…
— Мы никогда не были сторонниками геноцида, — ответил Леопард, — попробуем спасти тех, кого сможем.
Следующие несколько недель прошли как в тумане. Помогая марсианам, я в полной мере использовал свои возможности. Помогал обсчитывать ключевые моменты всей операции по спасению детей. Максимально экономил время и ресурсы.
Их общество оказалось удивительно сплоченным. Никто не секретил информацию о будущей катастрофе. Все понимали, что ждёт — и работали как проклятые, чтобы спасти детей.
Возможно ли было такое на Земле? Мне не хотелось об этом думать. Но почему-то я был уверен: нет, невозможно. Мы слишком разобщены, слишком эгоистичны. Конечно, кто-то бы спасся. Но точно не все дети планеты.
Я долго размышлял об этом. Пытался решить — означает ли это, что мы хуже? И понял, что на этот вопрос нет однозначного ответа. Мы всё-таки никогда не были настолько развиты. Нам никогда не угрожал мощный внешний враг…
Его военные сами определили судьбу своего мира.
Сделав это, я вернулся к управлению компьютером.
Попытался найти информацию о хозяевах. О себе. Как должны выглядеть. ДНК. Координаты миров.
Тщетно.
Хозяева были слишком умны, чтобы оставлять такую информацию в мозгу автономного робота.
Тогда я дал задание провести повторный тест всех систем. Сбросить накопленную информацию, которая не вошла в предыдущий доклад. Отключить все системы слежения и сбора информации до прибытия помощи.
Мне показалось, что, перед тем как выполнить последнюю директиву, компьютер немного заколебался.
Но в следующую секунду розоватые стены помещения, где мы находились, погасли.
— Что происходит? — спросил Кай, включая фонарик, — Гриша, ты в курсе?
— Очень многое, Кай, — ответил я, поразившись, каким чужим мне показался собственный голос.
14
Катастрофа, апокалипсис целого мира, со стороны выглядел величественно в своей медлительности.
Запись была сделана с расстояния около миллиона километров, и аппарат был потерян.
Сфера — проекция тоннеля в наше пространство, искажающая свет далёких звезд, походила на крошечный стеклянный шарик. Она существовала целую секунду, и была гораздо больше исходного объема материи нейтронной звезды. Поэтому оптика аппарата успела сфокусироваться, и дать максимальное приближение.
Потом «стеклянный шарик» исчез; на его месте вспыхнула крохотная красная искорка — совсем не опасная и не зловещая, на первый взгляд.
Взрыв выглядел так, как будто его снимали в замедленной съемке. Однако, этот эффект возникал из-за масштабов происходящего. Ведь никто не отменял релятивистских ограничений в трёхмерном пространстве Вселенной. Искорка вспухала, формируя раскалённую добела сферу. В тот момент, когда эта сфера коснулась края атмосферы сине-зелёной планеты, внизу уже бушевал ад. Кора трескалась, выплёскивая наружу тяжелые, многокилометровые фонтаны лавы, сформированной из богатой железом мантии. С этой стороны планеты выживших уже не было.
Меньше повезло тем, кто был с обратной стороны. Их агония длилась несколько часов. И даже на отдельных осколках, светящихся тусклым красным светом, всё еще могли быть живые — уцелевшие в укреплённых подземных бункерах.
Я так подумал. И спросил присутствующих, можно ли для них что-то сделать.
— Мы проведём исследования. Но шансы не очень велики, — ответил Барс, ведущий академик, один из членов правления Марсианской конфедерации, — лучше сосредоточится на спасении обитателей внешних поселений… хотя бы ради сохранения генофонда…
Если бы у камеры было бы разрешение, позволяющее видеть отдельные трагедии. Гибель семей. Детей. Наверно, я бы с трудом пережил бы происходящее. Если бы вообще смог с этим смириться. Но, к счастью, у камеры такой возможности не было. Трагедия оставалась абстракцией. Частью причудливой небесной механики. Четыре с половиной миллиарда живых существ. Просто цифры в пустоте…
Я закрыл глаза, и потёр виски.
— Ты… знал, что так будет? — это спросил Леопард, самый пожилой из членов Совета. Он же — председатель. Формально — первое лицо Конфедерации.
После того, что случилось на Венере, я решил больше не скрываться. В этом не было никакого смысла. Обсудив ситуацию с Камелией, и убедившись, что ей не грозит серьезное наказание за моё укрывательство, я пересказал свою историю всем членам Совета. Я был готов ко всему — вплоть до ареста и изоляции. Но здравый смысл возобладал. Цивилизация Марса была в отчаянном положении (как выяснилось позже). А я мог (и самое главное желал) помочь.
— Нет, — ответил я, — конечно, нет. То есть, я знал, что в наше время Фаэтона не существует, а Марс — необитаем. Насчёт Марса были некие сведения о возможной катастрофе в прошлом — но это теории, не имеющие безусловных доказательств. Да и разброс времени возможного катаклизма — сотни миллионов лет!
— Извини, если мы повторяемся, — мягко сказал Барс, — нам предстоит принять решение. Самое важное в жизни каждого из нас.
— Я понимаю, — кивнул я, — и говорю всё, что мне известно.
— Если ты — продукт цивилизации Создателей, есть ли шанс, что нам удастся с ними договориться? Хотя бы через тебя? — продолжал Барс.
— Во-первых — насчёт моей природы это пока только предположения, — ответил я, вздохнув, — строить стратегию на основе предположений — не лучшая идея. Согласитесь. Кроме того, даже если это и так. Помните, меня создадут через миллиарды лет. Это пропасть времени. Что из себя представляют теперешние Создатели — ни я, ни вы не знаем. Едва ли мои Создатели могли предвидеть то, что случилось со мной.
— О том, что Создатели считывают планеты, обращая их в пыль, ты узнал от компьютера иной цивилизации, — заметил Леопард, — ты уверен, что тебя не дезинформировали?
— Нет, — я покачал головой, — полной уверенности у меня нет. Хотя интуитивно чувствую — Алиса говорила правду.
— Хорошо. Как много времени у нас есть? До того, как явятся создатели? — спросил Леопард.
— И точно ли они явятся? — вмешалась Камелия. Конечно же, она тоже была на собрании.
— Я не знаю, когда, — я снова покачал головой, — но явятся. Солнечная система, которую я знаю — она стерильна. Понимаете? Словно бы её тщательно вычистили от любых артефактов. И спираль на обратной стороне Луны. Её могли оставить только они, — я сделал паузу, потёр лоб, сосредоточиваясь, — теперь насчёт сроков. Думаю, они явятся, скорее, рано, чем поздно. Это сложно объяснить… интеллект венерианского зонда, как бы это сказать… он не был настроен на долгое ожидание.
— Точнее ты сказать не можешь, — Барс посмотрел мне в глаза.
— Точнее — не могу, — ответил я.
— Пора ему рассказать… — Камелия произнесла это очень тихо, почти прошептала.
Члены совета переглянулись между собой.
— Пора, — согласился Леопард.
На большом экране сменилось изображение. Вместо документальной съемки там теперь было схематическое изображение эволюции осколочного облака — того, что раньше было планетой.
— Этот осколок, — на экране вспыхнул один из элементов схемы, — в основе — ядро планеты. Самая массивная часть, и самая горячая. Пересечёт орбиту Марса через четыре с половиной месяца. И так уж случилось, что именно в этой точке будет находиться наша планета…
Я снова закрыл глаза, стараясь усилием воли выключить эмоции.
— Что… что вы… что мы можем сделать? — спросил я, понимая, что не очень хочу слышать ответ.
— Есть небольшой шанс, — ответила Камелия, — что серия фокусированных термоядерных взрывов у поверхности объекта могут привести к достаточной корректировке орбиты.
— С вероятностью около пятнадцати процентов, — вмешался Леопард, по нашим данным, — и это в любом случае только даст отсрочку на полтора года. Осколок вернётся к Марсу.
— За это время мы сможем построить еще некоторое количество зарядов, — заметил один из членов совета; я не запомнил его имени.
— Если переживём первое сближение, — ответил Барс.
— И в любом случае это всё не будет иметь никакого смысла, — заключила Камелия, — если к тому времени явятся эти… считыватели…
— Самое главное, что все присутствующие понимают, — продолжал Леопард, — у нас ресурсы ограничены. Мы можем их потратить или на попытки сдвинуть бывшее ядро Фаэтона, или…
Присутствующие, в том числе и я, затаили дыхание.
— Или мы можем успеть построить первый в истории межзвездный корабль, — спокойно закончил председатель.
В помещении повисло напряженное молчание. Было очевидно, что новость о такой возможности была сюрпризом для большинства из присутствующих.
— Конечно, решения потребуются очень нестандартные, — продолжал председатель.
— Посмотрите на этот осколок, — вмешался Барс; один из осколков на схеме засветился синим, — это часть бывшего океана. Гравитация материи нейтронной звезды придала воде ускорение, отличное от более вязкой мантии. Сработала как сепаратор. Перед нами — несколько квадратных километров океанской воды. Почти неограниченные ресурсы по кислороду. Больше того — в толще льда остались значительные биоресурсы, которые можно использовать.
— Как вы собираетесь двигать эту махину? — оправившись от первого шока, спросил еще один из членов совета, Барсук, самый молодой из присутствующих.
— Гравитационный буксир, на нём — очень большие плазменные движки. Самые большие, которые мы успеем построить, — ответил Барс, — и, конечно же, генераторы поля стазиса, технологию которого мы получили благодаря Грише.
— Умно, — ответил Барсук, — получается, это даже не будет корабль поколений, как я подумал?
— Нет, — покачал головой Барс, — конечно, нет. Для пассажиров путешествие продлится всего несколько лет. И они будут надежно защищены.
— Подождите, — снова вмешался член совета, имени которого я не запомнил, — я тут прикинул… у нас не хватит ресурсов, чтобы перевезти два с половиной миллиарда. Просто не успеем построить столько средств вывода на орбиту… и объем корабля… даже если по кубометру на человека. Мы не укладываемся! Никак.
— Вы верно посчитали, — спокойно заметил Леопард, — мы не сможем спасти всех. Поэтому будем спасать только детей.
В помещении повисло тягостное молчание. Присутствующие переглядывались, но не решались нарушить тишину.
Член совета (надо будет всё-таки спросить его имя, хотя бы для истории) что-то считал на планшете.
— На Марсе около четырехсот миллионов детей… рождаемость падала последние двадцать лет… — бормотал он, — четыре тысячи стартов в день… потом увеличиваем до четырёхсот тысяч… создать орбитальные концентраторы, чтобы сократить время оборота — главное ведь вывести всех в космос… Да, мы успеваем! — сказал он громко, обращаясь ко всем, — если начать немедленно — мы успеем спасти всех детей!
— И наше культурное наследие. Наши ценности. Нашу систему воспитания, — добавил Леопард, — коллеги, этот план уже рассчитан. И полностью готов к исполнению.
— Останутся ли ресурсы, чтобы спасти выживших фаэтонцев? — спросила Камелия, — для этого не нужно много. Мы знаем, что на их дальних поселениях тоже есть дети. Мы можем хотя бы предложить…
— Мы никогда не были сторонниками геноцида, — ответил Леопард, — попробуем спасти тех, кого сможем.
Следующие несколько недель прошли как в тумане. Помогая марсианам, я в полной мере использовал свои возможности. Помогал обсчитывать ключевые моменты всей операции по спасению детей. Максимально экономил время и ресурсы.
Их общество оказалось удивительно сплоченным. Никто не секретил информацию о будущей катастрофе. Все понимали, что ждёт — и работали как проклятые, чтобы спасти детей.
Возможно ли было такое на Земле? Мне не хотелось об этом думать. Но почему-то я был уверен: нет, невозможно. Мы слишком разобщены, слишком эгоистичны. Конечно, кто-то бы спасся. Но точно не все дети планеты.
Я долго размышлял об этом. Пытался решить — означает ли это, что мы хуже? И понял, что на этот вопрос нет однозначного ответа. Мы всё-таки никогда не были настолько развиты. Нам никогда не угрожал мощный внешний враг…