Раненые звезды
Часть 19 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Время растянулось. За секунду я успел подумать о том, как пошел в первый класс. Как научился плавать. Ощутил запах летнего моря, лучи Солнца на коже…
Три.
В школе, когда готовился к ЕГЭ, я сел, и написал те свои качества, которые считал сильными сторонами. А потом рядом — то, что мне на самом деле интересно. Единственная точка пересечения была в графах «физическая форма — фитнес». Помню, как меня это поначалу испугало и озадачило.
Два.
Первый прыжок с парашютом. Тоже было страшновато — но кругом суета, шум, гул двигателей и шум ветра, обтекающего открытую рампу «Ил-76». Ты — в очереди. Все бегут, отказаться уже невозможно. Что бы ни случилось, ты уже в прыжке, хотя пока еще ощущаешь металлическую палубу под берцами.
Один.
Хрустальная звенящая тишина. Морозное звездное небо над заснеженным лесом. Тело, завернутое в старое одеяло. Будешь ли ты ждать меня там, на другой стороне неба, верный друг?
Я хотел зажмуриться, но, вспомнил про Босса, своего умершего пса, и вдруг на душе потеплело. Страх ушёл.
Вибрация. Как будто мышцы напряглись под рекордным весом. Это мысленное сравнение сделало корабль почти живым. Эдакий титан с огненными мускулами.
На груди — тяжесть. Но мои собственные мышцы легко с ней справляются, продолжая уверенно накачивать легкие кислородом.
На экране — цифры бортовой телеметрии, траектория, красивый овальный бегунок, отображающий стадии полёта. И даже изображение с внешней камеры, ориентированной вниз. Там — ревущее пламя, а еще ниже — ультрамариновое море. Платформу не разглядеть, но в отдалении видно множество кораблей. Южно-китайское море довольно оживленное место. Интересно, как мы смотримся со стороны? Что думают моряки, глядя на взлетающую ракету? Что чувствуют?
Легкий толчок, пауза, и тяжесть наваливается с новой силой. Отошла первая ступень. Бустеры внизу ждет другая платформа, где они должны благополучно приземлиться.
Да, мы живем в мире рачительной космонавтики, вынужденной заботиться о себестоимости полётов…
В капсуле был настоящий иллюминатор. Даже два — с каждого борта. Но мне с центрального места смотреть в них было неудобно, тем более под перегрузками. Но все же нет-нет, но взгляд цеплялся за стремительно чернеющий кусок неба.
В какой-то момент в одном из иллюминаторов мелькнула Земля. Не привычный «самолетный» вид с облаками — нет. Настоящая Земля, вид из космоса. А спустя несколько секунд отошла вторая ступень. В груди стало заметно легче: тяга двигателей сократилась раза в три.
Еще пара минут, и тяжесть исчезла совсем. Появилось ощущение падения. Несмотря на все доводы разума, пульс зачастил, ведь подсознание кричало: еще секунда, и наступит неизбежное столкновение! В этот момент очень помог огромный монитор, очень наглядно и доходчиво демонстрировавший всю информацию о том, что происходит с кораблем.
Справившись с подсознанием, я ощутил еще один необычный эффект невесомости. Стало ужасно щекотно где-то в нижней части живота. Раньше я испытывал похожие ощущения в прыжке с парашютом, или когда самолет попадал в воздушную яму — но там это продолжалось всего несколько секунд. А тут, я знал, это не закончится еще много-много часов, до тех пор, пока межпланетный корабль, ждущий нас на орбите, не включит плазменные двигатели, способные давать ощутимое ускорение.
В какой-то момент щекотка стала невыносимой, и я прыснул. Питер и Чжан синхронно повернулись в мою сторону. И как раз в этот момент эта проклятая щекотка все-таки исчезла.
— Все в порядке, приятель? — участливо спросил Питер.
Вместо ответа я показал большой палец.
— «Орел» ноль-первый, — раздалось в шлемофоне, — выход на расчетную орбиту подтверждаем. Заход по двухвитковой схеме. Отбой до ноль-четыре-ноль-ноль.
— ЦУП, приняли, — ответил американец, — на борту норма. Отдых до ноль-три-пять-пять, прошу подтвердить.
— Программу подтверждаем, — ответил тот же голос в шлемофоне, — до связи, «Орел»
— Отличный отсюда вид! — Чжан отстегнулся, и придвинулся к иллюминатору со своей стороны.
— Проходим Индокитай, — ответил Питер, — места там хорошие. Отдых отличный. Я успел съездить пару лет назад. Мой дед там воевал — вот, устроил себе экскурсию по местам боевой славы.
— Мой отец тоже, — ответил Чжан. После этого он отплыл от иллюминатора, подлетел к распределительному шкафчику, который располагался между нашими креслами, открыл крышку, и уверенным движением выдернул несколько проводов из гнезд, — теперь можем говорить свободно, — прокомментировал он свои действия.
— Уверен? — Питер скептически изогнул бровь.
— Уверен, — кивнул Чжан, — все модули связи из китайских комплектующих. С нашими закладками.
— Поэтому мы никогда и не доверяли нашим частникам! — нахмурился американец.
— И правильно делали, — улыбнулся полковник, — в общем, такое дело. Все уже догадались, что нас приносят в жертву?
Мы с Питером переглянулись.
— Были такие мысли, — согласился я.
— И я вроде как не против, — кивнул Чжан, — у меня двое детей. Мальчишки оба. Мне себя не жалко — ради того, чтобы они жили.
— У меня родители… — сказал я.
— А у меня — никого! — вмешался Питер, — и я сторонник свободных отношений!
Я беспомощно поглядел на китайца, надеясь, что тот найдет какие-то слова, приличествующие ситуации. Но тот предательски молчал, и многозначительно пучил глаза.
— У меня никого нет, — повторил Питер, — но я вообще людей люблю.
«По-всякому», — додумал я про себя, и невольно улыбнулся.
— И знаю, что такое долг и честь, — продолжал американец, — там, где работаю я, эти вещи — единственное, что удерживает психику на плаву. Так что со мной проблем не будет. Если это спасет Америку, то я готов.
— Я думал об этом, — повторил я, — и нашел, что есть некоторые нестыковки… ну, то есть, гипотеза, что нас сливают, не вполне совершенна.
— И какие же? — насторожился китаец.
Я мысленно обругал себя за неосторожность. Не рассказывать же им теперь про то, что я видящий?
— Наша экспедиция готовилась до того, как появилась эта съемка с астероидом, — я пожал плечами, — и первоначальная цель была явно иной. Появление угрозы ускорило реализацию проекта, и только.
— Получается, мы получим настоящие инструкции уже на Марсе? — Питер почесал подбородок, — что ж. Признаю, вполне в духе нашей организации.
— Что делает твой тюрвинг, Григорий? — спросил Чжан, — друг про друга мы давно знаем. Уверен, и ты знаешь о нас тоже, — он указал на американца, — но с тобой какие-то непонятки. Если было бы больше времени, уверен, мы бы договорились о том, чтобы раскрыть карты.
— Я… я не уверен, что могу говорить об этом, — осторожно сказал я, но внутренне сильно напрягся, готовясь ко всему — вплоть до попытки тюрвинг отнять.
— Да брось, — вмешался Питер, — расслабься. Не собираемся мы тут играть в инквизицию! Не хочешь — не говори!
— Думаю, у меня он самый страшный, — продолжал Чжан, — даже если план удастся, и я его применю — мне придется иметь дело со влюбленными в меня пришельцами. Иногда кажется, что гибель — не такая уж и плохая идея, ага?
— Мой заставляет исчезать врагов, — ответил я, — причем не только тех, которых видно, а целые социальные группы, и цепочки подчиненности. Остается одежда, и все личные вещи, вплоть до трусов. Но люди исчезают.
— Интересно, — произнес Питер, — аннигиляция? Слияние со средой, или же что-то поинтереснее?
— Я не знаю, — я постарался как можно более искренне изобразить недоумение; делиться тем, что открылось прошлой ночью благодаря визиту незнакомца в черном комбезе, мне совершенно не хотелось, — есть разные теории, но ни одна не получила окончательного подтверждения. Или мне просто не предоставили такую информацию.
— Ясно, — кивнул Чжан, — нам известно то же самое. Думал, может ты сам что-то подозреваешь, или о чем-то догадываешься. Это могло бы быть полезно всем нам.
— Не факт, — ответил Питер, — если принять во внимание, что истинная цель полета нам может быть неизвестна. При некоторых раскладах нам лучше было бы сохранить неведение относительно друг друга, — он вздохнул, — но, так понимаю, разведка у всех хорошо работает, и обратно знания не отдать.
— Как ты получил тюрвинг? — я решился спросить американца, — по слухам, у вас попытка им завладеть была чем-то вроде легализованной эвтаназии.
— Просто повезло, — широко улыбнулся Питер, — узнал, что контроль над тюрвингом нужен, чтобы Америка гарантированно получила участие в полете. Из-за вас, шустрых русских, мы реально могли оказаться за бортом. И никто ничего не мог поделать. А двое русских на борту корабля надежды — это уже заявка на мировое господство. Что мне совершенно не нравится.
— А что так? — спросил я, — по мне так твоя родина очень яркий пример того, когда мировое господство очень даже нравится.
Питер зыркнул на меня, но промолчал, сделав вид, что чем-то заинтересовался в иллюминаторе.
— Так, — вмешался Чжан, — я врубаю прослушку. Если будем молчать слишком долго — это будет подозрительно.
Я согласно кивнул.
12
Космический туалет — вещь крайне специфическая. По правде говоря, не представляю, как народ справляется в смешанных экипажах. Хотя нет, вру — кажется, все-таки представляю: старыми добрыми памперсами. Потому что сделать то, что предполагает эта хитроумная система шлангов, вентиляторов, мешков и присосок, практически, публично — это нужно иметь или очень крепкие нервы, или очень своеобразный склад характера.
У мужчин в этом смысле есть совершенно незаслуженное преимущество. Альтернатива памперсам, которой я с удовольствием воспользовался. Такая штуковина, которая надевается прямо на член, и закрепляется специальным поясом. Моча отводится по специальной трубке в плоский баллон с клапаном под отрицательным давлением, закрепленный на внутренней поверхности правого бедра. Левое бедро, кстати, было занято специально сделанной для этого полета кобурой для тюрвинга. Такое вот соседство.
Пиктограмма с мужской и женской фигурками в капсуле издевательски висела прямо под нашими головами. Теоретически я знал, что дверца раскрывается в небольшую ширму — как раз достаточного размера, чтобы прикрыть булки, но не более того. Хорошо хоть во время подготовки на Земле познакомиться с этим устройством ближе я просто не успел.
Все эти часы я с ужасом ожидал, что будет, если кому-то из нас сильно приспичит по крупному. Но, к счастью, не пронесло. Никого.
Даже по-маленькому никто в бортовой туалет не ходил. Очень вероятно, у всех было такое же устройство, как у меня, или же его аналог.
И все равно — несмотря на относительный комфорт и удобство — сходить в туалет, не снимая скафандра, к тому же, глядя на соседей, или участвуя в обсуждении особенно живописного урагана, зависшего над Мадагаскаром, было тем еще испытанием. Сфинктер просто наотрез отказывался подчиняться, несмотря ни на какие доводы разума, и переполненный мочевой пузырь. Но, промучившись минут тридцать, я все-таки смог одолеть свой организм. Наверно, это был самый необычный поединок в моей жизни.
До сближения с кораблем мы успели перекусить, и даже немного вздремнуть. Сон в невесомости — дело очень благодарное. Еще не придумали перину, которая была бы мягче полного отсутствия веса.
Забавный факт: если капсула — челнок, которая вывела нас на орбиту, имела собственное имя: «Орел» (банальщина жуткая, но все-таки), то главный корабль такой чести не удостоился. Катя сказала, что название корабля — это единственный вопрос, который не удалось согласовать всем заинтересованным сторонам. И в итоге им решили просто не заморачиваться.
— «Орел», стыковка через пять минут. Займите места, и пристегнитесь, — прозвучал обезличенный голос в шлемофоне.
Мы послушно заняли места. На большом мониторе напротив моего кресла уже было выведено изображение с внешней камеры, по центру которого был стыковочный узел большого корабля.
Сам безымянный корабль выглядел несуразно, и в то же время величественно. Несуразно — потому что инженеры с видимым удовольствием плевали на сопротивление воздуха, добавляя изогнутые под немыслимыми углами фермы с эмиттерами защиты, вакуумными и электромагнитными датчиками, и прочими крайне полезными в космосе штуковинами. Величественно — потому что он был огромным. По-настоящему большим. Раза в три больше МКС в ее лучшие времена. Оба центровых отсека состыковали практически идеально. Если не знать, что корабль — по сути, химера, созданная из двух проектов, то заподозрить что-то подобное было бы сложно.
Три.
В школе, когда готовился к ЕГЭ, я сел, и написал те свои качества, которые считал сильными сторонами. А потом рядом — то, что мне на самом деле интересно. Единственная точка пересечения была в графах «физическая форма — фитнес». Помню, как меня это поначалу испугало и озадачило.
Два.
Первый прыжок с парашютом. Тоже было страшновато — но кругом суета, шум, гул двигателей и шум ветра, обтекающего открытую рампу «Ил-76». Ты — в очереди. Все бегут, отказаться уже невозможно. Что бы ни случилось, ты уже в прыжке, хотя пока еще ощущаешь металлическую палубу под берцами.
Один.
Хрустальная звенящая тишина. Морозное звездное небо над заснеженным лесом. Тело, завернутое в старое одеяло. Будешь ли ты ждать меня там, на другой стороне неба, верный друг?
Я хотел зажмуриться, но, вспомнил про Босса, своего умершего пса, и вдруг на душе потеплело. Страх ушёл.
Вибрация. Как будто мышцы напряглись под рекордным весом. Это мысленное сравнение сделало корабль почти живым. Эдакий титан с огненными мускулами.
На груди — тяжесть. Но мои собственные мышцы легко с ней справляются, продолжая уверенно накачивать легкие кислородом.
На экране — цифры бортовой телеметрии, траектория, красивый овальный бегунок, отображающий стадии полёта. И даже изображение с внешней камеры, ориентированной вниз. Там — ревущее пламя, а еще ниже — ультрамариновое море. Платформу не разглядеть, но в отдалении видно множество кораблей. Южно-китайское море довольно оживленное место. Интересно, как мы смотримся со стороны? Что думают моряки, глядя на взлетающую ракету? Что чувствуют?
Легкий толчок, пауза, и тяжесть наваливается с новой силой. Отошла первая ступень. Бустеры внизу ждет другая платформа, где они должны благополучно приземлиться.
Да, мы живем в мире рачительной космонавтики, вынужденной заботиться о себестоимости полётов…
В капсуле был настоящий иллюминатор. Даже два — с каждого борта. Но мне с центрального места смотреть в них было неудобно, тем более под перегрузками. Но все же нет-нет, но взгляд цеплялся за стремительно чернеющий кусок неба.
В какой-то момент в одном из иллюминаторов мелькнула Земля. Не привычный «самолетный» вид с облаками — нет. Настоящая Земля, вид из космоса. А спустя несколько секунд отошла вторая ступень. В груди стало заметно легче: тяга двигателей сократилась раза в три.
Еще пара минут, и тяжесть исчезла совсем. Появилось ощущение падения. Несмотря на все доводы разума, пульс зачастил, ведь подсознание кричало: еще секунда, и наступит неизбежное столкновение! В этот момент очень помог огромный монитор, очень наглядно и доходчиво демонстрировавший всю информацию о том, что происходит с кораблем.
Справившись с подсознанием, я ощутил еще один необычный эффект невесомости. Стало ужасно щекотно где-то в нижней части живота. Раньше я испытывал похожие ощущения в прыжке с парашютом, или когда самолет попадал в воздушную яму — но там это продолжалось всего несколько секунд. А тут, я знал, это не закончится еще много-много часов, до тех пор, пока межпланетный корабль, ждущий нас на орбите, не включит плазменные двигатели, способные давать ощутимое ускорение.
В какой-то момент щекотка стала невыносимой, и я прыснул. Питер и Чжан синхронно повернулись в мою сторону. И как раз в этот момент эта проклятая щекотка все-таки исчезла.
— Все в порядке, приятель? — участливо спросил Питер.
Вместо ответа я показал большой палец.
— «Орел» ноль-первый, — раздалось в шлемофоне, — выход на расчетную орбиту подтверждаем. Заход по двухвитковой схеме. Отбой до ноль-четыре-ноль-ноль.
— ЦУП, приняли, — ответил американец, — на борту норма. Отдых до ноль-три-пять-пять, прошу подтвердить.
— Программу подтверждаем, — ответил тот же голос в шлемофоне, — до связи, «Орел»
— Отличный отсюда вид! — Чжан отстегнулся, и придвинулся к иллюминатору со своей стороны.
— Проходим Индокитай, — ответил Питер, — места там хорошие. Отдых отличный. Я успел съездить пару лет назад. Мой дед там воевал — вот, устроил себе экскурсию по местам боевой славы.
— Мой отец тоже, — ответил Чжан. После этого он отплыл от иллюминатора, подлетел к распределительному шкафчику, который располагался между нашими креслами, открыл крышку, и уверенным движением выдернул несколько проводов из гнезд, — теперь можем говорить свободно, — прокомментировал он свои действия.
— Уверен? — Питер скептически изогнул бровь.
— Уверен, — кивнул Чжан, — все модули связи из китайских комплектующих. С нашими закладками.
— Поэтому мы никогда и не доверяли нашим частникам! — нахмурился американец.
— И правильно делали, — улыбнулся полковник, — в общем, такое дело. Все уже догадались, что нас приносят в жертву?
Мы с Питером переглянулись.
— Были такие мысли, — согласился я.
— И я вроде как не против, — кивнул Чжан, — у меня двое детей. Мальчишки оба. Мне себя не жалко — ради того, чтобы они жили.
— У меня родители… — сказал я.
— А у меня — никого! — вмешался Питер, — и я сторонник свободных отношений!
Я беспомощно поглядел на китайца, надеясь, что тот найдет какие-то слова, приличествующие ситуации. Но тот предательски молчал, и многозначительно пучил глаза.
— У меня никого нет, — повторил Питер, — но я вообще людей люблю.
«По-всякому», — додумал я про себя, и невольно улыбнулся.
— И знаю, что такое долг и честь, — продолжал американец, — там, где работаю я, эти вещи — единственное, что удерживает психику на плаву. Так что со мной проблем не будет. Если это спасет Америку, то я готов.
— Я думал об этом, — повторил я, — и нашел, что есть некоторые нестыковки… ну, то есть, гипотеза, что нас сливают, не вполне совершенна.
— И какие же? — насторожился китаец.
Я мысленно обругал себя за неосторожность. Не рассказывать же им теперь про то, что я видящий?
— Наша экспедиция готовилась до того, как появилась эта съемка с астероидом, — я пожал плечами, — и первоначальная цель была явно иной. Появление угрозы ускорило реализацию проекта, и только.
— Получается, мы получим настоящие инструкции уже на Марсе? — Питер почесал подбородок, — что ж. Признаю, вполне в духе нашей организации.
— Что делает твой тюрвинг, Григорий? — спросил Чжан, — друг про друга мы давно знаем. Уверен, и ты знаешь о нас тоже, — он указал на американца, — но с тобой какие-то непонятки. Если было бы больше времени, уверен, мы бы договорились о том, чтобы раскрыть карты.
— Я… я не уверен, что могу говорить об этом, — осторожно сказал я, но внутренне сильно напрягся, готовясь ко всему — вплоть до попытки тюрвинг отнять.
— Да брось, — вмешался Питер, — расслабься. Не собираемся мы тут играть в инквизицию! Не хочешь — не говори!
— Думаю, у меня он самый страшный, — продолжал Чжан, — даже если план удастся, и я его применю — мне придется иметь дело со влюбленными в меня пришельцами. Иногда кажется, что гибель — не такая уж и плохая идея, ага?
— Мой заставляет исчезать врагов, — ответил я, — причем не только тех, которых видно, а целые социальные группы, и цепочки подчиненности. Остается одежда, и все личные вещи, вплоть до трусов. Но люди исчезают.
— Интересно, — произнес Питер, — аннигиляция? Слияние со средой, или же что-то поинтереснее?
— Я не знаю, — я постарался как можно более искренне изобразить недоумение; делиться тем, что открылось прошлой ночью благодаря визиту незнакомца в черном комбезе, мне совершенно не хотелось, — есть разные теории, но ни одна не получила окончательного подтверждения. Или мне просто не предоставили такую информацию.
— Ясно, — кивнул Чжан, — нам известно то же самое. Думал, может ты сам что-то подозреваешь, или о чем-то догадываешься. Это могло бы быть полезно всем нам.
— Не факт, — ответил Питер, — если принять во внимание, что истинная цель полета нам может быть неизвестна. При некоторых раскладах нам лучше было бы сохранить неведение относительно друг друга, — он вздохнул, — но, так понимаю, разведка у всех хорошо работает, и обратно знания не отдать.
— Как ты получил тюрвинг? — я решился спросить американца, — по слухам, у вас попытка им завладеть была чем-то вроде легализованной эвтаназии.
— Просто повезло, — широко улыбнулся Питер, — узнал, что контроль над тюрвингом нужен, чтобы Америка гарантированно получила участие в полете. Из-за вас, шустрых русских, мы реально могли оказаться за бортом. И никто ничего не мог поделать. А двое русских на борту корабля надежды — это уже заявка на мировое господство. Что мне совершенно не нравится.
— А что так? — спросил я, — по мне так твоя родина очень яркий пример того, когда мировое господство очень даже нравится.
Питер зыркнул на меня, но промолчал, сделав вид, что чем-то заинтересовался в иллюминаторе.
— Так, — вмешался Чжан, — я врубаю прослушку. Если будем молчать слишком долго — это будет подозрительно.
Я согласно кивнул.
12
Космический туалет — вещь крайне специфическая. По правде говоря, не представляю, как народ справляется в смешанных экипажах. Хотя нет, вру — кажется, все-таки представляю: старыми добрыми памперсами. Потому что сделать то, что предполагает эта хитроумная система шлангов, вентиляторов, мешков и присосок, практически, публично — это нужно иметь или очень крепкие нервы, или очень своеобразный склад характера.
У мужчин в этом смысле есть совершенно незаслуженное преимущество. Альтернатива памперсам, которой я с удовольствием воспользовался. Такая штуковина, которая надевается прямо на член, и закрепляется специальным поясом. Моча отводится по специальной трубке в плоский баллон с клапаном под отрицательным давлением, закрепленный на внутренней поверхности правого бедра. Левое бедро, кстати, было занято специально сделанной для этого полета кобурой для тюрвинга. Такое вот соседство.
Пиктограмма с мужской и женской фигурками в капсуле издевательски висела прямо под нашими головами. Теоретически я знал, что дверца раскрывается в небольшую ширму — как раз достаточного размера, чтобы прикрыть булки, но не более того. Хорошо хоть во время подготовки на Земле познакомиться с этим устройством ближе я просто не успел.
Все эти часы я с ужасом ожидал, что будет, если кому-то из нас сильно приспичит по крупному. Но, к счастью, не пронесло. Никого.
Даже по-маленькому никто в бортовой туалет не ходил. Очень вероятно, у всех было такое же устройство, как у меня, или же его аналог.
И все равно — несмотря на относительный комфорт и удобство — сходить в туалет, не снимая скафандра, к тому же, глядя на соседей, или участвуя в обсуждении особенно живописного урагана, зависшего над Мадагаскаром, было тем еще испытанием. Сфинктер просто наотрез отказывался подчиняться, несмотря ни на какие доводы разума, и переполненный мочевой пузырь. Но, промучившись минут тридцать, я все-таки смог одолеть свой организм. Наверно, это был самый необычный поединок в моей жизни.
До сближения с кораблем мы успели перекусить, и даже немного вздремнуть. Сон в невесомости — дело очень благодарное. Еще не придумали перину, которая была бы мягче полного отсутствия веса.
Забавный факт: если капсула — челнок, которая вывела нас на орбиту, имела собственное имя: «Орел» (банальщина жуткая, но все-таки), то главный корабль такой чести не удостоился. Катя сказала, что название корабля — это единственный вопрос, который не удалось согласовать всем заинтересованным сторонам. И в итоге им решили просто не заморачиваться.
— «Орел», стыковка через пять минут. Займите места, и пристегнитесь, — прозвучал обезличенный голос в шлемофоне.
Мы послушно заняли места. На большом мониторе напротив моего кресла уже было выведено изображение с внешней камеры, по центру которого был стыковочный узел большого корабля.
Сам безымянный корабль выглядел несуразно, и в то же время величественно. Несуразно — потому что инженеры с видимым удовольствием плевали на сопротивление воздуха, добавляя изогнутые под немыслимыми углами фермы с эмиттерами защиты, вакуумными и электромагнитными датчиками, и прочими крайне полезными в космосе штуковинами. Величественно — потому что он был огромным. По-настоящему большим. Раза в три больше МКС в ее лучшие времена. Оба центровых отсека состыковали практически идеально. Если не знать, что корабль — по сути, химера, созданная из двух проектов, то заподозрить что-то подобное было бы сложно.