Райские птички

Он моргнул, как будто ожидал моего страха.

Ресницы у него были длинные, темные, обрамляющие пронзительные глаза. Без маски он был неотразимо красив, как я и ожидала. Челюсть у него была выбритая, угловатая, жесткая. Его нос был идеально симметричен, либо он не дрался, либо не проигрывал ни разу.

Его заделанные в пучок волосы были почти такими же белыми, как снег позади него. Он был одет в дорогой костюм и шерстяное пальто, его мускулистое тело занимало весь мой дверной проем.

Он сделал шаг.

Я отпрянула назад, когда его запах снова атаковал мои ноздри своим очарованием.

Он вежливо стряхнул снег с ботинок, прежде чем войти в дом, и тихо прикрыл за собой дверь, все время наблюдая за мной.

— Ты вернулся, чтобы убить меня? — спросила я ровным, но дрожащим голосом.

Он посмотрел на меня еще немного, а затем прошел мимо меня в спальню.

Я последовала за ним на деревянных ногах, мои шлепанцы шаркали вслед за его итальянскими мокасинами.

Он обошел мою кровать и направился прямо к шкафу, почти пустому. Когда целыми днями сидишь дома, не нужны коктейльные платья.

Мой стиль - это толстые черные леггинсы, теплый и мягкий шерстяной кардиган и угги. Такая одежда не только для тепла, но и для защиты. Даже в середине лета их носила.

Шкаф был почти пустой, но мужчина - мой убийца - нашел единственную сумку, которая у меня была, и бросил на кровать.

Я посмотрела на сумку.

Как и он.

Потом я посмотрела на него.

— Собирай вещи, — приказал он.

Я моргнула. Не двигаясь.

И он тоже, пока не прошла почти минута. Я считала. Сорок восемь секунд тишины, зевающей по всей комнате.

— Собирай вещи, — повторил он твердым голосом.

Я словно проглотила наждачную бумагу.

— О чем ты говоришь?

Он вздохнул, долго и целеустремленно.

— Я говорю: собери сумку.

— Зачем?

— Съеденные молью свитера и обвисшие леггинсы, — огрызнулся он. — Похоже, это все, что у тебя есть, — он взглянул на жалкое подобие шкафа. — Мы исправим это, как только выберемся отсюда, — он посмотрел на сумку. — Собирайся.

Я снова моргнула, на этот раз быстро.

— Как только мы выберемся отсюда? — повторила я.

Он кивнул один раз.

— Быстро.

Я сглотнула и скрестила руки на груди.

— Я вообще не выхожу отсюда, если ты не заметил, — тихо сказала я. — Тем более с человеком, который, уверена, может меня убить.

— Лучше быть сильной, чем уверенной, — сказал он. — А я уверен, что люди, которые придут сюда, должны знать о твоей смерти. Вот этому можно поверить, solnyshko.

Этот комплимент на мгновение потряс меня. Но не звучало так, как будто комплимент принадлежал этому человеку, смотревшему на меня со слегка враждебным безразличием.

Он сказал по-русски, если не ошибаюсь. В старших классах я кое-что учила. Родители позаботились о том, чтобы я свободно владела несколькими иностранными языками - мандаринским и испанским, и еще три более-менее знаю.

Но у него ни намека на акцент. Он был либо американцем в первом поколении, либо преуспел в избавлении от каких-либо определяющих черт своего голоса.

Я сделала ставку на последнее.

В нем было что-то темное, чужое, странное. Он не отсюда.


Мой желудок скрутило от уверенности в том, что произошло до комплимента.

— Ну, они все равно придут, — сказала я тихим голосом.

Гнев, настоящий горячий гнев, вспыхнул в глубине его ледников.

— Что? — прошипел он.

— Они придут, — повторила я. — И ты прав, моя смерть будет неизбежна. Скорее всего, медленная, — я взглянула на сумку. — Потому что я ни за что не упакую сумку и не выйду из дома, — я сделала паузу. — Не могу.

Он расстегнул пиджак, видимо, для свободы движений. Потому что потом он подошел к моему шкафу и выдернул оттуда все вещи, запихивая их в сумку. Я стояла, приклеив ноги к полу, язык к нёбу, и наблюдала. Я молча позволила ему сложить мои скудные пожитки в одну сумку.

Он поднял глаза.

— Я предполагаю, что у тебя в ванной есть аптечка, полная наркоты, которые тебе понадобятся?

Я моргнула.

— Наркоты?

Он коротко кивнул.

— Антипсихотики, антидепрессанты. Усиливающие. Успокоительные. Валиум, Лоразепам, Прозак, — перечислил он с нетерпением и злобой.

— Я их не употребляю, — тихо сказала я.

Раздражало, что каждая частичка меня сжималась в его присутствии. Не то чтобы я была очень сильной. Но хотелось бы думать, что у меня больше сил для сражений в такой ситуации.

Но, как я уже неоднократно узнавала, никакой борьбы внутри меня не было. Только неудача.

Он постучал указательным пальцем по штанине. Возможно, незначительное проявление раздражения. Но я была уверена, что для него это маленькое подергивание было равносильно удару в стену.

Я не знала, откуда мне это известно. Я просто поняла.

— Неудивительно тогда, почему ты в такой жопе, — пробормотал он почти про себя.

Я услышала. Всё, что осталось от моей силы, лежало среди разбитых осколков. У него было ко мне полнейшее отвращение.

— Ты даже не представляешь, через что я прошла, — прошипела я.

— Нет, не представляю, — согласился он. — Но предполагаю, что это было ужасно. Уродливо. Злобно. К сожалению, ужасное, уродливое и злое не удивительно и не редко, — он подошел к моей тумбочке, теребя раскрытую книгу. — Невозможно найти человека, которого ни разу не затронул ужас. Некоторые только слышали, другие пережили, многие наполнены этим ужасом.

Он поднял книгу и сунул в сумку. Я не успела рассмотреть этот странно задумчивый жест, как его жестокость и безразличие вернулись.

Его глаза сфокусировались на мне, когда он застегивал молнию на сумке.

— Так что в этом нет ничего особенного, и это не повод сдаваться. Потому что после ужаса есть два варианта. Ты выживешь. Или нет. Вот и все. Третьего варианта нет. А ты каким-то образом нашла способ болтаться между. Ты должна выбрать. А сейчас я заставляю тебя действовать. Поэтому, откровенно говоря, солнышко, мне плевать, через что ты прошла, потому что ты не особенная. Люди переживали и похуже, и они выжили. Меня не волнует твое прошлое, но я обеспечу тебе будущее. Почему? Я не знаю. Но мое решение принято, а я не так легко отклоняюсь от принятых решений.

С этими словами он вскинул сумку на плечо, пересек комнату, схватил меня за руку и потащил за собой.

Как только я поняла, куда он направляется, я начала бороться.

— Отпусти меня! — я закричала, извиваясь, вырываясь от него.

Но это было бесполезно, его сильная рука обхватила мою костлявую руку: я была слаба от недоедания и… жизни. Поэтому он продолжал тащить меня к предвестнику гибели.

Входная дверь.

— Я не могу пойти туда! — закричала я.

Он резко остановился, взявшись за ручку.

— Можешь, — сказал он. — Ты можешь, потому если нет, ты умрешь. Неужели ты этого не понимаешь?

Я с трудом втянула в себя воздух, а на лбу выступили капельки пота.

— Конечно, я понимаю, — прошипела я между вдохами. — Но это ничего не меняет. Я не могу уйти, — мысль о близости к двери заставила мой желудок болезненно и сильно сжаться, зрение затуманилось.

Он осмотрел меня с презрением и чем-то еще.

— Ты не можешь умереть, — заявил он с какой-то яростью.

А потом повернул ручку.

Я погружалась в безумие. Давление открытого воздуха душило меня, мои легкие сжимались, всё закружилось, когда он тащил меня. Я кувыркалась за ним, спотыкаясь о рыхлый гравий и лед, не в силах упасть, потому что его хватка мешала этому. Моя кожа пульсировала от той силы, с которой я пыталась вырваться. Легкие струйки воздуха вырывались из моего рта. Я попыталась втянуть в себя побольше воздуха, но ничего не вышло. Только безопасный, внутренний воздух из дома будет поддерживать меня насыщенным кислородом.