Пыль грез. Том 2

Мраморные колонны, окружающие Главный зал, словно бы смяло чудовищным ударом. В них зияли трещины, многие опасно выгнулись или покосились, а мозаичный пол тонким слоем покрывала белесая пыль. Кое-где спекшаяся в грязные пятна.

Йедан пересек огромную палату, не обращая внимания на мусор. Он чувствовал, как внутри пульсирует тепло, словно бы ему предстояло сейчас броситься в бой. В воздухе до сих пор струилась магия, переполненная конфликтующими эмоциями. Ужас, горе, черная ярость и страшные муки. На цитадель некогда обрушилось безумие, и кровь затопила собой весь мир.

Сразу за Главным залом обнаружился боковой коридор, вход в него был украшен странной резьбой – торжественной процессией женщин. Высоких женщин с кожей цвета полуночи. Внутри коридора изображения по обеим стенам изменились и сделались картинами плотских утех, становившихся по мере продвижения все причудливей. Миновав ряд комнатушек, назначение которых казалось совершенно очевидным, Йедан оказался в палате с куполообразным потолком. Терондай – так ведь, кажется? Хотя кто знает, что сделалось со словом за столь долгий срок. Священный глаз во тьме, свидетель всему сущему.

Согласно тайным легендам, в стародавние времена свет еще не явился в этот мир, тьма была абсолютной. Однако в таком краю могли существовать лишь истинные дети Матери, а чистота крови вечной не бывает. Кроме того, в Ночи обитали и другие существа. Способные видеть то, что есть, – и неспособные тоже.

Свет просочился сюда через рану Матери – рану, которую она приняла добровольно, как и последовавшие за ней роды. «Все дети должны иметь возможность видеть, – сказала она тогда. – Мы дарим всем живущим свет, тьму и тень. Нашу истинную природу невозможно познать в отсутствие того, что не есть мы. Выйти из тьмы, пройти сквозь тень, двинуться к свету. Вот эти истины. Небеса без земли невозможны, как говорили азатанаи в пыли своих каменоломен».

Тайные легенды, вероятней всего, – обычная чушь. Слова, нужные, чтобы придать смысл уже существующему, и существовавшему раньше – независимо от того, приложили ли здесь руку разумные создания. Дать смысл вот этому камню, вон той реке, расплавленному огню глубоко внизу, замерзшему дождю наверху. Йедана подобное никогда не впечатляло.

Терондай был вымазан золой, засыпан сухими листьями. От тел, которые никто не убрал, остались лишь продолговатые холмики белой пыли. Оружия и украшений видно не было, и Йедан заподозрил, что в палате побывали мародеры – как, вероятно, и в прочих помещениях Цитадели. Странно, но хранимые в роду тайные легенды об этих суетливых воришках не упоминали. И все же, мы ведь присутствовали при кровавом конце? Но без оружия. Не принимая героических поз. Но… что же мы тогда делали? Просто наблюдали? За этим сразу следует другой вопрос – кто мы вообще такие были, во имя Берега? Жалкие слуги? Рабы?

Давайте же, тайные легенды, откройте мне тайную истину.

А как же тогда древние притязания на что-то вроде королевской крови? Чем мы, спрашивается, правили? Дровяным сараем? Садиком на речном острове? Ну да, он был готов со всей уверенностью убеждать остальных, что они с сестрой имеют право отдавать приказы, раз уж иначе их не подчинить. У них же титулы имеются, верно? Сумрак. Дозорный. Йан Товис, принимая на себя роль королевы шайхов, поступила точно так же. Роль, и вместе с ней ношу властительницы – только взгляните, как мы согнулись под ее тяжестью.

Выпятив челюсть, он еще раз обвел зал взглядом – теперь куда более внимательным.

– Болван треклятый.

Он обернулся, встретился взглядом с сестрой.

– Ты в храме, придурок, – хоть бы с коня слез!

– Здесь есть террасные сады, – ответил он. – Найди среди своих людей кого-нибудь с фермерским опытом, пусть начинают их расчищать. Остальных я отправлю к реке – уж сетей-то у нас достаточно.

– Ты хочешь, чтобы мы остались в городе?

– Почему нет?

Похоже, у нее не нашлось ответа.

Йедан пустил коня по кругу, пока не оказался лицом к сестре.

– Сумрак, ты провела нас Галлановой Дорогой. Дорогой Слепца. Теперь мы в царстве Тьмы. Только это царство мертво. Умерло, но сохранилось благодаря магии. Если здесь когда-то был наш дом, мы могли бы снова сделать его домом. Не в этом ли и есть наше предназначение?

– Предназначение? Отчего это слово всегда звучит словно извлекаемый из ножен меч, Странник его подери? Йедан, может статься, мы действительно раньше жили в этом городе. Может статься, легенды не лгут, и наш род начался отсюда. От времен славы Харканаса. Однако ни одна из историй не утверждает, что мы здесь правили. Мы тут не хозяева.

Он какое-то время смотрел на нее.

– Значит, идем дальше?

– Да.

– И куда же?

– В лес за рекой. Сквозь него и на другую сторону. Йедан, мы прошли уже очень далеко. Давай все же вернемся обратно в то место, откуда путешествие началось. Место, которое и есть наш истинный дом. Первый Берег.

– Мы даже не знаем, что это означает.

– Значит, узнаем.

– Стоит все-таки сперва взглянуть на реку, – уточнил он. – У нас еда кончается.

– Само собой. А теперь, брат, в память о тех, кто здесь пал, слезь уже наконец со своего треклятого коня!



Стоило им покинуть палату, как ее хранимая многие тысячелетия неподвижность вдруг нарушилась. Мертвые листья зашелестели, закружились, словно по полу прошли мелкие вихри. В воздухе повисла пыль, странный приглушенный полумрак – самый свет казался здесь нежеланным гостем – вздрогнул.

Палату медленно заполнило нечто, больше всего похожее на давно уже сдерживаемый выдох. А жалобное эхо его показалось всхлипом.



Коротышка проследовала за Умницей к входу в переулок. В руках у обеих были фонари, и раскачивающиеся тени на стенах двинулись вместе с ними до середины узкого прохода.

Потом Коротышка застыла на месте, как за мгновение до того и ее подруга. Обе уставились на тела.

– Они мертвы? – спросила Коротышка.


– Нет, дорогуша. В обители снов – и одна, и другая.

– И давно?

– Скорее всего, нет, – ответила Умница. – Я видела, как обе сюда забрели, ради какого-то ритуала, что ли. Чуть попозже заглянула внутрь, вижу – факелы-то погасли. Вот я и решила посмотреть, что к чему.

Коротышка присела на корточки, а фонарь поставила рядом. Ухвативши ту из ведьм, что поближе, она перевернула женщину на спину и стала вглядываться ей в лицо.

– Пулли, если не ошибаюсь. Они на близнецов сделались похожи.

– Причем все больше и больше делаются, как мне кажется, – согласилась Умница.

– Веки-то как дергаются.

– Я ж и говорю – в обители снов.

Коротышка оттянула одно веко.

– Глаза закатились. Может, ритуал им боком вышел?

– Все может быть. Так что делать будем?

– Мне их закопать поскорее хочется.

– Так они ж пока не мертвые?

– Сама знаю. Только когда еще такой случай представится?



«Что сломано, того не починить. Ты нас сломала, но это не все – погляди, что ты еще наделала».

Галлан был в ужасе. Он оказался неспособен переносить новый мир. Он жаждал возвращения темноты – и, выцарапав себе глаза, добился этого. Сандалат стояла, крепко сжимая в руке ладошку сына, смотрела на безумца сверху вниз, видела кровь у него на лице, кровь, размазанную по полу, но не понимала, что видит, – здесь, на самом пороге зала терондаи, подобное казалось немыслимым. Галлан плакал и раз за разом чем-то давился, но не мог выплюнуть то, что у него во рту, – а губы его блестели алым, и зубы были красными, словно кедровые щепки.

– Мама, – спросил ее сын, – что случилось?

Мир изменился. Ты болван, Галлан. То, что ты сделал, ничего не вернет назад.

– Какое-то несчастье, – ответила она. – Надо поскорей позвать кого-нибудь на помощь…

– Но зачем он свои глаза ест?

– Беги-ка, Орфантал, найди жрицу – и побыстрей!

Галлан снова подавился, все его попытки проглотить глаза заканчивались тем, что он выкашливал их обратно в рот. Дыры у него на лице плакали кровавыми слезами.

Поэтическое высказывание – как и все у тебя, Галлан. Грандиозный символ, искусно размещенный у самого входа в храм. Ты так и будешь здесь валяться, пока не появится кто-то по-настоящему важный, вот тогда-то ты их наконец, чтоб тебя, и проглотишь. Для шедевра важно правильно выбрать момент.

Думаешь, Галлан, поразить этим Мать Тьму в самое сердце? Как бы ее попросту не стошнило.

– Все кончено, старик, – сказала она ему. – Возврата не будет.

Очевидно, он ее не понял – потому что расхохотался.

Она разглядела в полуоткрытом рту один из глаз, и ей на какое-то безумное мгновение показалось, что он на нее смотрит.

«Что сломано, того не починить. Ты нас сломала, но это не все – погляди, что ты еще наделала».

Сандалат негромко зашипела, когда эхо этих слов вторично вторглось в ее воспоминания. Там, в возрожденной памятью сцене, тем словам было не место. Они прозвучали где-то еще, у кого-то еще. Не были сказаны, именно прозвучали. В чем и заключался весь ужас. Она слышала эти слова, произнесенные ее собственным голосом, и голос этот прекрасно знал, что такое – быть сломанной.

Это и есть горькая истина. Меня не удалось починить. Сколько бы лет ни прошло…

– Ты спишь? – спросил лежащий рядом Вифал.

Она прикинула, стоит ли отвечать, решила, что нет, – и промолчала.

– Опять во сне говорила, – пробормотал он, ворочаясь под меховым одеялом. – Вот только хотел бы я знать, что именно сломалось…

Она подскочила на месте, словно ужаленная скорпионом.

– Что?

– Ага, не спишь все-таки…

– Что ты сейчас сказал?