Путь в террор

– Я бы не стал этого исключать, – нейтрально ответил Скобелев.

– Ну и ладно, я, признаться, не люблю пустыни, пески и все такое прочее. Море – вот моя стихия!

– Не скажите, ваше императорское высочество, – почтительно возразил ему художник. – И в пустынях есть своя прелесть, особенно весной, когда в ней уже тепло, но еще есть достаточно воды, в результате чего эти дикие места расцветают.

– Насколько я помню ваши картины, вы не столько красоты природы воспеваете, сколько изображаете ужасы войны? Хотя должен признать, и эти ваши картины иной раз весьма красочны.

– Благодарю, ваше импера…

– Да полно вам титуловать, – поморщился титулованный моряк. – Мы, слава богу, не на приеме в Зимнем.

– Как вам будет угодно, Алексей Александрович.

– Вот это уже лучше. Кстати, я слышал, вы лично принимали участие в перестрелках с текинцами?

– Случалось.

– Так расскажите что-нибудь, а то ехать еще долго.

– Право, я не слишком хороший рассказчик.

– Да ладно тебе, Василий, – поддержал просьбу великого князя Скобелев. – Я бы тоже послушал.

– Но что именно вам рассказать?

– Ну, не знаю, какой-нибудь запомнившийся случай.

– Извольте, это случилось одиннадцать лет назад, когда наши войска под командованием Кауфмана уже заняли Самарканд. Однако едва наш командующий с войсками выступил из города, там случился мятеж, и мы были осаждены во дворце эмира. Дворец этот представлял собой весьма порядочную крепость, и если бы его должным образом укрепили, как это приказывал генерал, то не было бы повода даже для малейшего беспокойства. Но, вероятно, инженеры не верили в возможность осады и взялись за дело, только когда уже было поздно. Спасибо хоть, главный пролом успели заделать до начала дела, кабы он остался – через полчаса вся цитадель могла быть занята!

– Пока гром не грянет, и инженер не перекрестится, что уж тут про мужиков говорить, – усмехнулся генерал.

– Именно так, – согласился художник и продолжил повествование: – Я тогда работал над портретом одного афганца. Весьма фактурный, доложу я вам, был молодец! Лицо и фигуру его я накануне почти закончил, и оставалось дописать ноги, но случиться этому было не суждено.

Только я сел пить чай, поданный мне казаком, как раздался страшный шум, крики – «Ур! ур!» – и стало ясно, что дело серьезное. Подхватив револьвер, я побежал к Бухарским воротам и поспел как раз вовремя. Их едва успели закрыть и отогнать несколькими залпами толпы атакующих.

Надобно вам знать, что гарнизон наш был очень мал, так что даже раненых и больных солдат приходилось ставить в строй, лишь бы они хоть как-то могли стрелять в сторону неприятеля. Увидев это, я тут же взял винтовку одного из убитых солдат, наполнил карманы патронами из его сумки и вместе с другими защитниками все восемь дней оборонял крепость.

– Страшно было?

– Говоря по чести, случалось. Но в бою к тому нет времени, а после уж все не то. Хотя было однажды. Какой-то туземец почти добрался до ворот, когда я подстрелил его. И вот надо же такому случиться, вероятно, из-за близости расстояния, моя пуля подожгла его ватный халат, и он принялся тлеть. Продолжалось это более суток, и особенно жутко было оттого, что рука, поднесенная им ко рту перед смертью, так и осталась скрюченной и после того, как он сгорел.

– Бр, – передернуло великого князя. – Вы, голубчик, до того все натурально описали, что я будто своими глазами увидел эту неприглядную картину. Но неужели не случалось историй хоть сколько-нибудь веселых?

– Были, как не быть, – усмехнулся Верещагин. – Я как-то оставил лошадь одному казаку, чтобы присмотрел, и побежал отбивать неприятельский приступ. Штурм-то мы отбили, слава богу. Только вот возвращаюсь, а казака и след простыл вместе с уздечкой. И что интересно, хоть убей не помню, как этот подлец выглядел. Казак и казак!

Услышав эту историю, его спутники дружно рассмеялись.

– Да уж, казаки они такие, палец в рот не клади – откусят по самые плечи!

– А что с тем афганцем? – неожиданно припомнил Алексей Александрович. – Верно, убили?

– С каким?

– Ну, с тем, которого вы так и не дописали?

– Ах, вот вы про кого. Нет, он был только ранен, но как раз в ноги, и еще в первый вечер наш врач ему обе и ампутировал.

– Н-да, неприятно. Впрочем, мы уже приехали.

– А я полагал, ваше императорское высочество, что флот проводит испытания на Охтинском поле, – удивленно заметил Скобелев, выходя из коляски.

– Вот еще, – хмыкнул великий князь. – Тащиться в такую даль! Ладно бы испытывать пушку, а то так – безделицу.

Михаил Дмитриевич не стал отвечать и с любопытством осмотрелся. Экипаж привез их в порт, где силами матросов с фрегата «Генерал-Адмирал» была расчищена небольшая площадка, на которой мастеровые занимались сборкой какого-то механизма. Командовавший матросами лейтенант, увидев прибытие высоких гостей, скомандовал: «Смирно!» – и подошел с докладом.

– Вольно, – небрежно козырнул в ответ великий князь и поинтересовался: – Все ли готово?

– Сию секунду, ваше императорское высочество!

Мастеровые и впрямь уже заканчивали, а к члену императорской фамилии почтительно приблизился известный изобретатель – инженер Барановский.

– Ну что, Владимир Степанович, – доброжелательно обратился к нему хорошо его знавший Алексей Александрович, – готов представить свое новое изобретение?

– Ну, изобретение не совсем мое, но для демонстрации мы готовы.


– Отлично. Тогда изволь начать. Кстати, знаком ли ты с Михаилом Дмитриевичем и Василием?..

– Ну кто же в России не знает знаменитого Белого генерала! Вы, верно, не помните, ваше превосходительство, но мы встречались…

– Отчего же не помню, – приветливо улыбнулся Скобелев и крепко пожал руку Барановскому. – Очень хорошо помню. И турки усовершенствованные вами митральезы Гатлинга должны хорошо помнить!

– Вы слишком добры ко мне.

– Ничуть. Ну, так что, покажете свою новую «адскую машину»?

Инженер, убедившись, что высокопоставленные зрители заняли свои места, пошел к стоявшим у картечницы мастеровым и озабоченно спросил:

– Ну как?

– Надо бы лучше, но уже некуда, – буркнул в ответ Будищев, которому не слишком нравились спешка и перенос места испытаний.

– Тогда с Богом!

– Он-то тут при чем? – хмыкнул Дмитрий и нажал на гашетку.

Пулемет в ответ громко зарокотал и, окутавшись клубами дыма, выпустил длинную очередь. Едва закончились патроны, натасканный вчерашним гальванером второй номер сноровисто снарядил магазин, и за первой очередью последовала вторая, но уже прицельная. С расставленных тут и там мишеней полетели щепки, вызвав тем самым бурный восторг у генерала с художником и некоторое оживление со стороны явно скучающего великого князя. И наконец, последовал коронный номер: несколько очередей, последовавших одна за другой, а когда рассеялся дым, зрители увидели, что на стене близлежащего пакгауза появилась большая буква «А», а под ней две черточки, изображающие римскую цифру «II».

– Ай, молодец! – не удержавшись, завопил Верещагин и с азартом хлопнул себя по ляжке. – Императорский вензель изобразил!

– И впрямь недурно, – согласился с ним Алексей Александрович. – Кто этот виртуоз?

– А вот это и есть изобретатель! – с готовностью пояснил Барановский.

– Что вы говорите? – удивился высокий гость и с любопытством подошел к пулеметчику. – Кто ты таков, братец?

– Отставной унтер-офицер Болховского полка Дмитрий Будищев! – отрапортовал тот, вытянувшись во фрунт.

– Кавалер? – продолжил расспрос великий князь, заметив георгиевскую ленточку, приколотую к пиджаку.

– Так точно, ваше императорское высочество!

– И за что же?

– Я – бантист, – невозмутимо отвечал Дмитрий. – А первый – за то, что в атаке на турецкий пароход участвовал.

– Это как же? – удивился августейший контр-адмирал, в прошедшую войну как раз командовавший русской флотилией на Дунае.

– А вон у их благородия господина лейтенанта спросите, – кивнул в сторону офицера Будищев. – Это он тогда «Шуткой»[48] командовал.

– Нилов, это правда? – обернулся великий князь.

– Так точно, ваше императорское высочество. Он нам тогда гальванику на катере починил.

– Так ты не только стрелок, но и гальванер, да еще и изобретатель?

– Так точно!

– Экий молодец! Не желаешь ли вернуться на службу? Во флоте такие умельцы нужны. Станешь прапорщиком по адмиралтейству, а я тебе протекцию составлю. Что скажешь?

– Прошу простить, ваше императорское, – прикинулся простачком Дмитрий. – Но нам – ярославским – даже в графы и то не завлекательно!

Алексей Александрович на какое-то время застыл как громом пораженный, видимо, пытаясь осмыслить дерзкий ответ. Потом, не найдя ничего лучшего, отрывисто захохотал. Присутствующие тоже деликатно похихикали, разве что Скобелев при этом смотрел на бывшего унтера оценивающе, Верещагин почти восторженно, а Барановский тайком вытирал пот. Нилов, единственный оставшийся серьезным, тем временем подошел к великому князю и что-то тихонько прошептал.

– Так вот как, – удивленно пробормотал августейший моряк и уже иначе взглянул на непонятно откуда взявшегося изобретателя.

«А ведь эта история, расскажи я ее в свете, может наделать немало шума, – подумал он про себя. – Да и Зинаиде должно понравиться».

– Ну как знаешь, – барственно отозвался великий князь и обернулся к Барановскому: – Мне понравилось ваше изобретение. Можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Благодарю вас, ваше императорское высочество, – с чувством отвечал инженер. – Счастлив, что смог заслужить ваше благосклонное внимание. Однако осмелюсь заметить, что изобретателем является…

– Вот и хорошо, – отмахнулся от объяснений контр-адмирал, весьма мало озабоченный проблемами авторских прав, и обернулся к своим спутникам: – Ну что, господа, угодил я вам? Тогда поехали.

Белый генерал в ответ почтительно поблагодарил высокого покровителя. Вообще-то ему еще хотелось бы пострелять самому, но Алексей Александрович заторопился, а отстать от него в такой ситуации было бы крайне невежливо. Поэтому Михаил Дмитриевич, дав себе зарок поближе познакомиться и со странным отставным унтером, и с его изобретением, кивнув всем на прощание, последовал за великим князем. А вот не состоявший на службе Верещагин почтительно отказался от чести сопровождать великого князя и изъявил желание остаться, сказав, что хочет нарисовать небольшой этюд.

– Ну как знаешь, – пожал плечами адмирал и велел кучеру трогать.

– Дмитрий Николаевич, – облегченно выдохнул Барановский, когда высокие особы удалились. – Ты меня эдак до удара доведешь!