Путь из леса

— Отпустите меня! Я брат Сину Папалазо! Нет, правда… троюродный… — добавил он упавшим голосом, заметив, что имя это никого не впечатлило.

Принесли ещё свечей. При их свете стало видно, что мальчишка немного постарше Нери, что нос у него разбит и из него течет кровь, и что одет он в лохмотья, явно видавшие много больше чем одного хозяина.

Ножа в коридоре и вправду не обнаружилось.

Короткий допрос, в ходе которого паренек очень старался не расплакаться, показал, что зовут ночного пришельца Ердар, что он сирота, живет в доме наместника из милости, за что ходит за конями, что ему очень нужно было увидеть Императора (он упёрся и ни за что не говорил, зачем) и ничего плохого он не хотел.

Малого сдали дежурному стражнику и велели запереть до утра, после чего все разошлись досыпать.





8


Наутро Дорант, которого мучило любопытство — кто ж такой этот Сину Папалазо, — отправил Калле поспрашивать местный люд. Оказалось, что персонаж этот весьма в окрестностях Моровера, и аж до побережья, известен, причём слава его была, мягко говоря, неоднозначной. Дорант даже не поверил сначала: он думал, что такое бывает только в пустых романах, которые так любят девицы вроде харрановой Маисси.

Сину Папалазо был классический благородный разбойник, нападавший на купеческие обозы и дворянские кареты, грабивший, стараясь не убивать без нужды, и, по всеобщему убеждению прислуги и городских ремесленников, раздававший деньги бедным.

Дорант знавал такие случаи. Обычно выяснялось, что деньги-то разбойник давал, да не из сочувствия к стесненным обстоятельствам, а за вполне определенные услуги: подслушать, разведать, перепродать что, и тому подобное.

Означенный же Папалазо был известен ещё и тем, что всегда выручал своих людей и жестоко мстил, если их кто-то обижал. Калле пересказал несколько услышанных от кухонных мужиков случаев, сильно смахивавших на эпизоды из романа в изложении малограмотного человека.

Дорант пожал плечами и потребовал привести мальца. Сам он сидел в малой столовой, где на чистой белой скатерти расставили перед ним блюдо со свежевыпеченными булочками, кусок окорока на доске, кувшин молока и сковороду с шипящей яичницей.

По виду приведенного Ердара было сразу понятно, что он не ел давно, а в последний раз ел скудно и невкусно. Дорант велел принести пареньку чего-нибудь пожевать, а пока поделился одной из булочек и налил молока. Тот неуверенно взял — и заглотил еду с такой скоростью, что Доранту за него стало страшно.

Тут малому принесли поесть, Дорант дал ему разрешение заняться блюдами и тоже принялся за свой завтрак.

Позавтракав в молчании, они приступили к беседе. Точнее, Дорант принялся расспрашивать мальчишку. Осоловев от сытости, тот постепенно перестал бояться и рассказал много интересного.

Прежде всего, к Императору ему надо было, чтобы, коснувшись Его Величества, получить от него малую долю удачи и везения. Оказывается, среди прислуги распространено было непоколебимое убеждение, что прикосновение к Императору, а в худшем случае к его одежде, приносит человеку счастье.

Действительно, слуги-то Императора, которым дозволено было в столице касаться его самого, его одежды и личных вещей, всегда поголовно были дворянами, причем жаловалась эта привилегия не любому дворянину, а только лишь самым ближним, обычно из допущенных к государственным делам и доверенных. И даже «чёрная» прислуга из простолюдинов, которая занималась стиркой-уборкой, готовила еду и носила её к императорскому столу, жила покруче многих мелких дворян из провинции.

И как тут не поверить в то, что прикосновение к Императору делает счастливым?

А удача Ердару была необходима, потому что в доме наместника его невзлюбила некая Канна, старшая над прислугой (и, как понял Дорант, любовница вдового наместника). В чём была причина нелюбви, Ердар и сам понять не мог, но помыкала она им всячески, а ещё и других слуг поощряла, чтобы гоняли парня в хвост и в гриву. У него минуты свободной не было из-за них.

А хотел Ердар на службу к какому-нибудь военному, потому что мечта у него в жизни была — стать боевым слугой, носить оружие, участвовать в битвах и быть героем. Как его отец, погибший в большой мятеж, или как Сину Папалазо.

— Так ведь он же разбойник, твой Папалазо?

— Так это он сейчас разбойник, потому что у него люди дуки Феса убили жену и отобрали дом, а был-то он боевым слугой у комеса Салтеры, а до того солдатом у него же в компаниде, как положено порядочному мужчине.

Комеса Салтеры Дорант знал. Тот умер тому назад лет пять или шесть в своем доме в Акебаре. Не старый ещё был, многочисленные раны дали себя знать. Только за два года до смерти перестал он водить компаниду, присоединяя к Империи всё новые и новые куски. Достойный был дворянин, хорошо относившийся к своим солдатам.

Дуку Меса Дорант тоже знал, но не лично: приходилось сталкиваться с его людьми. Дука Феса был из дома Аттоу, приехал в Марку не так давно, но уже показал себя хищником, который не гнушается ничего, если речь идет о прибыли. По слухам, из метрополии его вынудили уехать, потому что родне надоело, что он компрометирует семью.

История Сину Папалазо напоминала пошлый роман всё больше и больше. Дорант знал, однако, много случаев, которые, опиши их досужий литератор в романе, любой читатель счёл бы невероятными и неправдоподобными.

Мальчишку было жалко. Всего на год старше дочки. Наивный и беззащитный, но неглупый — судя по тому, что и как он рассказывал, и опредёленно не трус.

И Дорант решил, что беды не будет, если он немного поможет парню. Не место сыну солдата в конюшне навоз выгребать.

— Верхом ездить можешь?

— Могу, — с удивлением отозвался Ердар.

— Пойдёшь ко мне в услужение. Будешь приказы передавать, да и по мелочи, что скажу. Жалованья тебе золотой в месяц. А дальше всё только от тебя зависит.

Ердар аж задохнулся:

— Да я… Да для вас…

— Полно, хватит. Найди Калле, это мой боевой слуга, скажи, что я тебя взял ему в помощь да вестовым.





Глава 10. Интерлюдия третья






1


Мигло Аррас неторопливо шел сквозь обычную акебарскую толпу, опустив глаза так, что видел только грязную мостовую, усыпанную гнилой соломой и конскими яблоками. Поднимать глаза было бессмысленно, потому что на нём был серый от грязи плащ с глубоким капюшоном, закрывающим пол-лица. Плащ Вечно Кающегося[26].

Образ Вечно Кающегося — идеальный для маскировки. Во-первых, им положено в любую погоду ходить в таком плаще из грубой мешковины. Во-вторых, им нельзя иметь растительность на голове и лице, даже брови (ресницы позволяются), что сразу делает неузнаваемым мужчину, которого привыкли видеть с ухоженными бородой и усами — а только бесстыдные гаеры[27], развлекающие публику на площадях и в театрах, ходят с бритыми лицами. Дворянин, да и просто зажиточный человек, за растительностью на лице ухаживает, и если что и бреет, то чтобы её подчеркнуть и украсить. Деревенщины, и то бороду ровняют овечьими ножницами, чтобы в суп не лезла, но чтобы сбрить…

Ещё, конечно, дикари, но, во-первых, у них на лице волосы практически не растут, а во-вторых, это же дикари.

А ко всему тому Вечно Кающийся должен каждое утро с молитвою осыпать себя пеплом и золой, и тело своё, включая голову и лицо, покрывать теми же золой и пеплом, смешанными с небольшим количеством жира, дабы не забывать о жалкой своей греховности, а также о том, что все мы в прах обратимся. Их поэтому зовут в народе Пепельными.

Так что, казалось бы, проще всего под этой личиной скрыться человеку, которого ищут.

Но тут есть две тонкости: во-первых, те, кто ищут, не дурни и знают, что под личиною Вечно Кающегося может быть нужный им человек. Так что такой и будет прежде всего подозрителен.

А во-вторых, устав Вечно Кающихся, их порядки и обычаи весьма сложны и запутанны, и человек опытный, да и просто внимательный, разоблачит самозванца с первых же слов.

И вот он, человек опытный:

— Благослови меня, грешный человек!

Молодой ещё, тридцати нет. Дворянин, меч дорогой, в хороших новых ножнах, но рукоять сильно потёртая — упражняется. Две малых пиштоли за поясом. Борода заплетена в тугую короткую косичку по столичной моде, перевита простым чёрным ремешком, без украшений. Старый шрам на левой щеке.

Незнакомый. Из личной стражи дуки Местроса, с ним прибыл. Эти — волки, не хуже людей самого Мигло, отборные, на любую задачу годятся.

Был бы на месте Мигло другой человек, знакомый с Вечно Кающимися поверхностно — прокололся бы, скорее всего: волчий взгляд не оставляет сомнений, что знает, знает этот, со шрамом, все положенные по уставу Вечно Кающихся детали и тонкости.

А вот и другие, в толпе, но рядом, с такими же цепкими взглядами.

Но Мигло Аррас потому и оделся Вечно Кающимся, что вырос он в семье приходского священника, окормлявшего паству храма Матери Богов в Керроне Малом, где у Пепельных одна из трёх главных святынь. И с детства насмотрелся и наслушался он и проповедников, и учителей, и простых адептов. Так что, не задумываясь, делает он два положенных шага назад, сгибается в поясном поклоне и, не поднимая головы, тихо, но внятно, чтобы слышно было через уличный шум, говорит:

— Не заслугами моими, не по греху моему, не по слабости моей, а по милости вашей да будет сей милосердный господин благословен вами, — тут он выпрямляется, подходит к человеку со шрамом и продолжает:

— Отцом нашим Создателем, — и правая рука Мигло с перекрещенными указательным и средним пальцами вздымается к небу, — дядей нашим Подателем, — и левая рука повторяет жест правой, — братом нашим Разрушителем, — и обе руки, согнувшись в локтях, сплетаются кистями над головой, — и Матерью их милостивой, — тут руки опускаются раскрытыми ладонями на голову дворянина, почти касаясь его волос. — Иди с миром, добрый человек, и не гневи Богов, дабы благословение, данное тебе, сопровождало тебя вовеки.

Всё без пауз, без раздумий, без запинок; движения сочетаются со словами, как у танцовщицы из ильсийских степей, что пляшет под собственное пение: каждому слогу — своя точная поза или плавный переход в другую.

На близком расстоянии дыхание Мигло достигает чувствительного носа человека из личной стражи, и тот кривится. Ну да, проклятый зуб — не только болит, но и гниёт, смердя. Между прочим, примета. Те, кто знают чиновника лично — расскажут. Уже рассказали. Да только в толпе у каждого третьего зубы плохие, а Вечно Кающемуся и не положено хорошо пахнуть: им разрешено ритуальное омовение раз в три месяца, и всё.

Сколько дворян, пытавшихся скрыться под этой личиной, попадались на отсутствии вони!

Мигло пришлось плащик, и без того не чистый, свежим навозцем умастить, поскольку мылся он последний раз несколько дней назад, а потом начал готовиться к выходу в люди в качестве Пепельного.

Ещё недавно он был скромным начальником стола в Казначейской палате, а заодно, что знали немногие, главой службы ныне покойного Светлейшего дуки Санъера в Марке.

Знали немногие, но такие были. И не только среди тех, кому положено было по их принадлежности к той же Службе. Поэтому за ним пришли очень скоро.

Хорошо, что удалось тогда уйти.

И хорошо, что этот человек дуки Местроса, фыркнув, но поклонившись, как положено принимающему благословение, отвернулся с явным разочарованием.





2


Мигло Аррас получил известия из Империи одновременно с вице-королём, и это было слишком поздно. Он едва успел прибрать за собой бумаги — что пожечь, что в сумку — когда в дом его стали ломиться стражники. Ну, у главы людей Светлейшего дом прост только с виду, и неприметных выходов оттуда было целых три. Мигло ушёл самым длинным, выйдя из дровяного сарая через две улицы оттуда, во дворе хибары, которую использовал для тайных встреч.

В хибаре был запас одежды, а рядом с сараем — конюшня, где стояли три смирных кобылки. За ними ухаживал приходящий конюх, юноша неглупый и старательный, жаль, глухонемой от рождения.

Пока стражники ломали двери, пугали прислугу да искали хозяина в его доме, Мигло Аррас успел покинуть Акебар, а через день был уже в соседнем городке Хаденио, где его знали как мелкого перекупщика, с грехом пополам делающего деньги на чём попало. Никто не задавался вопросом, почему этот перекупщик никогда ничего не покупает и не продаёт в этом городке — потому, что никто там ничего не покупал и не продавал, город жил услугами путникам, спешащим по Императорской дороге в Акебар и оттуда. Как раз день пути: коней сменить-перековать, отоспаться перед последним рывком, поесть-попить, девок потискать и так далее.

Там была у Арраса хорошая лёжка на всякий случай, только в ней нельзя было задерживаться надолго, сразу привлёк бы внимание.

Таких лёжек было в окрестностях столицы с десяток. Более надёжно Мигло мог устроиться в нескольких городах подальше от Акебара, но пока он не мог позволить себе удаляться надолго: в столице осталась голубятня, к которой привязаны были голуби его сотрудников из других городов. Голубятни были и там, где он отсиживался, но через них он мог связаться лишь с немногими. А связь была сейчас необходима. Надо было предупредить людей в городах, чтобы исчезли из виду. Надо было получать от них известия. Надо было, наконец, узнать, что с Императором — сидит ли он по-прежнему в Кармоне, или всё-таки начал что-то делать, чтобы вернуть себе корону.

На последнее надежды было мало, в силу возраста Его Величества, но могли же при нём оказаться толковые люди, хоть тот же Дорант из Регны.