Псих

Краткое содержание:

Псих представляется. Псих ходит в университет и к доктору. Псих знакомится с Марселлой и очень неохотно ее перевоспитывает. Псих не хочет пить таблетки. Псих не хочет ходить к врачу. Псих занимается ерундой восемнадцать глав. Псих вылетает из университета (как результат). Псих любит Райдера (в свободное время).



Оказывается, того, что я пишу, не так уж и много – я просто пишу его долго. Мне лень ежедневно записывать, где я бываю и что делаю, тем более что это довольно неинтересно. А вот где-то раз в месяц, когда мне становится действительно плохо, я решаю выдать что-нибудь концентрированное. Это, кстати, правда и для постов про моих врачей. Некоторые психологи (что особенно меня порадовало – студенты-психологи) начали тут меня обличать, что врачи такими не бывают. Разумеется, они такими не бывают. Если бы я хотела показать их максимально реалистично, я бы просто носила с собой в кабинет скрытую камеру.

И да, вы классные психологи, если называете незнакомого человека «ноющей эгоистичной стервой». Я боюсь, что вы тут переплюнули всех моих докторов, потому что такой записи в моей медицинской карте пока не было. И это печально, что уж говорить. Опущу, пожалуй, то, что я написала вам в ответ – тем более что для вас это просто симптомы, ага.



По похожим причинам мне трудно отвечать на вопрос, будет ли у всего этого писания конец и если да, то когда. Может, пока я пишу это предложение, мне надоест его писать. Я же не романист, в конце концов. Я знаю, что все истории нужно заканчивать, иначе это не истории – но я и не претендую на то, чтобы быть литератором. В отличие от них, я пишу о себе, даже несмотря на то, что многое придумываю. (Как сказать многое – ну, фактически все придумываю, кроме собственно себя.) И, к сожалению, я не только литератор, но еще и не экстрасенс, поэтому понятия не имею, чем и когда это может кончиться. Так что вам придется терпеть.

А раз уж вам так сильно нужен конец, представьте, что все написанное ранее – это первая часть чего-то. И потом представьте, что она кончилась. Это особенно забавно звучит, если учитывать то, что между концом первой части и начало второй прошло примерно минут тридцать. Тридцать лет, ей-богу, выглядели бы более литературно, но я еще не готова к себе в разгаре кризиса среднего возраста.



Если совсем коротко – увидимся через полчаса, господа.





Часть 3




Мы с соседом по парте пытались справиться с совершенно неподъемной контрольной за десять минут, а учительница и другие ученики постоянно вопили, что мы их задерживаем. Я рявкнула на учительницу и была изгнана в коридор. Коридор был похож на кабаре. В соседнем классе я видела всех моих школьных приятелей, которые готовились к празднику – я не понимала, почему я не там, и провозгласила, что я немедленно возвращаюсь сюда, что здесь мне и место. И когда я решила вернуться за своими вещами, я увидела, что все в этом новом классе, и этом коридоре, одеты в праздничную одежду, что девочки все накрашены красной помадой и одеты в черное кружево. То ли гангстерские похороны, то ли кабаре. И в какой-то момент в коридоре стало так много людей, что мне просто не захотелось никуда возвращаться, и я прошла мимо нужной двери, чувствуя себя чужой.



– Аааа, какой отвратительный сон, – говорю я и замечаю, что возле моей кровати сидит почти лысая Марселла. Нет, ну не совсем лысая, конечно, но ежик у нее довольно беспомощный. Так, я не хочу, чтобы все сейчас превратилось в сопливую мелодраму. Одна книга – один больной человек. Все остальные больные люди – вон отсюда.

– Тебе нравится? – спрашивает Марселла и делает вид, как будто вытряхивает из головы побелку.

– Ты всю ночь тут сидела и ждала, чтобы это спросить?

– Нет, просто уже десять утра, а ты спишь с девяти вечера. Вредно так много спать.

– Вредно притворяться тифозной больной, когда у тебя нет тифа, так можно и сглазить, – говорю я.

Такое чувство, что я на секунду проваливаюсь обратно в сон.

– Это ад, – говорю я.

– Кошмар приснился?

– Лучше бы кошмар. Я никогда в жизни не хочу иметь ничего общего со школой. И с университетом тоже. Бррр, такое впечатление, что все навечно стало плохо и никогда не станет хорошо. И что совершенно не имеет значения, что вчера был прекрасный день, потому что дальше все будет отвратительно, и я никогда не буду счастлива, и мне все время придется провести в рабстве у каких-то чертовых школьных учителей.

– Печально, – говорит Марселла.

Я какое-то время таращусь на предметы в комнате, чтобы не закрывать глаза и снова случайно не заснуть. Я вижу свою нераспакованную сумку у стены, вижу, что за окном, вдалеке, люди вереницей идут на пляж. Море слепит глаза.

– И что вокруг будет куча людей, неважно, хороших, или плохих, главное, что куча. И что они будут все время приставать ко мне с вопросами, и что я не смогу от них отвязаться даже по выходным, а выходной у меня будет всего один и каждый раз в другой день недели. И что мне будет за себя постоянно стыдно, и я буду ходить и мечтать о том, как бы мне на голову так замечательно кирпич упал.

– Прекращай, – говорит Марселла со слезой в голосе.

– Я не могу. Я действительно сейчас верю, что все так и будет.

– Поговори с Райдером.

УЫЫЫЫЫААААААААААААААА.

– О господи, что это?

– Это критик, – говорю я. – Он сейчас убеждает меня, что не существует никакого Райдера.

– Существует, – мрачно говорит Марселла, – иначе у меня бы не было этой идиотской п-п-п-прически.

– Проспорила? – радостно интересуюсь я. Видимо, Марселлу совсем захлестывает обида, потому что она безнадежно застревает на букве «п».


– Это странно, но тебе идет. Хотя будет лучше, когда немного отрастет, и ты станешь хоть чуть-чуть лохматой.

Если верить картине событий, восстановленной со слов Марселлы и Райдера, вчера вечером я приехала, не сказав ни «здрасьте», ни «до свидания», и торжественно легла спать, не посоветовавшись с общественностью. Я помню только, что ехала совершенно идиотским поездом, потому что мне внезапно расхотелось садиться на автобус. Знаете, это все теперь напоминает другой идиотский тип фильмов, наподобие какого-нибудь «Мальчишника в Вегасе», но я совершенно серьезно вижу у себя в голове вчерашний день как сквозь мокрую тряпочку. Я смутно помню, что рядом со мной кто-то все время разговаривал по телефону, какая-то девица – уже по тону, которым было сказано «алло», было понятно, что она не закроет рот часа три. Потом у нее села батарейка, она (девица, хотя батарейка была бы здесь веселее) стала меня разглядывать и потом заорала – эгегей, да ты же младшая сестра, да как он там, да мы были…

– Женат, – сказала я сурово, – женат, трое детей, эмигрировали всей семьей в Северную Корею. Страницу на Фейсбуке ведет специально нанятый человек, и на ней все неправда.

Я не знаю, рассказывать ли это Райдеру, когда он явится – он все равно решит, что я издеваюсь.

Марселла ушла и, судя по звукам, роется в холодильнике, но я не могу заставить себя встать, потому что я не верю, что я наконец-то здесь, и по крайней мере сейчас можно ни о чем не думать. Я почти ныряю обратно в сон, когда со мной рядом, как мне кажется, раздается дикий грохот – кровать подпрыгивает, я вместе с ней, и я окончательно просыпаюсь.

– Пошли купаться, – говорит Райдер, который только что упал на кровать рядом со мной и теперь тыкает меня пальцем в бок, как будто у меня там кнопка.



Дорогая Алиса!

Я хорошо помню Вас как дважды участницу ежегодных конференций, которые проходят в ***. Как председатель студенческого совета филологического факультета ***, я чрезвычайно заинтересовалась информацией о том, что Вы больше не являетесь студенткой*****. На очередном собрании представителей студенческого совета филологического факультета *** одним из первостепенных вопросов был вопрос о поиске и отборе первоклассных кандидатов для обучения на филологическом факультете ***. Мы предоставляем первоклассные условия для обучения успешных кандидатов. Как призер ежегодных конференций, проходящих в ***, Вы имеете льготы при поступлении на филологический факультет ***. Со своей стороны, как председатель студенческого совета филологического факультета ***, обещаю всестороннюю информационную поддержку вашего обучения.

Пожалуйста, как можно скорее сообщите, заинтересованы ли Вы в данном предложении. В данный момент студенческий совет филологического факультета *** производит сбор и обработку первоначальной информации о потенциальных новых членах дружного сообщества ***.

С теплым приветом,

Председатель студенческого совета филологического факультета,

Занудная-и-Бесцеремонная-а-потому-незаменимая-для-общественной-работы-Никогда-Не-Забуду-Этого-Имени



Главная проблема даже не в том, что мне хочется распечатать и носить это письмо с собой, периодически доставая его из нагрудного кармана и покрывая поцелуями с обеих сторон. Главная проблема в том, что искомый университет действительно хорош. Я позволяла себе иногда лениво пофантазировать на тему того, как могла бы там учиться, болтаться в парке в перерывах между лекциями, жить в кампусе с видом на озеро. (Да, я старая и сентиментальная калоша.) И да, я могла поступить туда вне конкурса еще после школы – хотела бы здесь рассказать что-нибудь трогательное на тему того, что меня неделю держали под домашним арестом, но у меня сейчас припадок патологической честности. Я никому не показывала приглашение. Видите ли, мне казалось, что бесконечно наказывать себя по поводу и без – это очень умно.

Собственно, новое приглашение пока тоже не видел никто, кроме меня.

Да, я помню, что люблю поезда, что мне будет нравиться кататься туда-сюда, что там мало знакомых людей. Я даже помню, как мечтала о первом дне в новом университете (и здесь я, как гостеприимная хозяйка блога, должна вставить ссылку на свои мечты, но мне лень, найдете сами). А теперь я перечитываю письмо, стараясь отфильтровывать «председателей» и «филологических», и у меня впервые в жизни ощущение, что если я уеду, здесь мне будет что терять.

Черт возьми, да, надо было ехать год назад, когда меня изводило лечение. Я еще не начала возиться с Марселлой, а Райдер был неизвестно где. Может, если бы и я была неизвестно где, я бы сейчас о нем не думала.

Самое печальное, что я хочу попросить их совета, но понимаю, что сейчас буду беспощадно извращать информацию – просто чтобы они отреагировали так, как мне надо. Ей-богу, я не хочу слышать «эгегей, езжай, это же ***, ты же этого всегда хотела» – критик уже и так радостно вцепился в этот тезис. Хотя какая разница. Поеду я или нет, критик неизменно будет считать меня дерьмом.



Как быть успешной девушкой, претендующей на общественную должность (по мотивам показательной, но, к счастью, недолгой работы в группе обсуждения глобально-этических вопросов, созданной в рамках ежегодной конференции ***)

1. Бесконечно переспрашивайте, как кого зовут. При этом проникновенно смотрите в глаза (можно еще доверительно взять за руку), игнорируя бейджик на груди. В последующем имя произносите с придыханием (и смотрите в глаза!).

2. Услышав стоящую идею, моментально повторите ее столько раз, чтобы автор либо забыл о своем авторстве, либо сдался, предпочитая больше вас не слышать.

3. Записывайте стоящие идеи и озвучивайте, непременно озвучивайте этот факт. Во время чужой речи нетерпеливо стучите ручкой по блокноту, чтобы говорящий как можно полнее чувствовал свою ответственность перед вами и вашим самовольным избранием на должность секретаря.

4. Все время приветливо улыбайтесь.

5. Однако если с вами кто-то не согласен, непременно продемонстрируйте ему мощь своего голоса и пасть, оснащенную тремя рядами зубов. Переключение обратно в режим милой девушки должно осуществляться мгновенно, пока оппонент не оправился от культурного шока.

6. После того, как вас неминуемо изберут спикером группы, соглашайтесь со всеми предложениями команды и делайте по-своему.

7. И ради бога, перестаньте уже удивляться, что все вас ненавидят.

Конечная цель исполнения указанных правил – создать у слабых ощущение, что никто, кроме вас, не способен ими управлять, а у сильных – глубочайшее нежелание находиться с вами рядом.

Удачи.



Краткая сводка с полей: Марселла летит на свадьбу матери и бросает нас с Райдером на произвол судьбы. Неплохо, что Райдер здесь, потому что домработница Марселлы от него в телячьем восторге, а меня считает террористкой (так же, впрочем, считает и мать Марселлы, но ей, очевидно, лень лететь домой только для того, чтобы пшикнуть на меня дихлофосом). Конечно, с ее точки зрения, я оглоед, а Райдер просто в творческом отпуске. Я не знаю, как он это делает. Не в смысле – как он уходит в творческий отпуск. Он может найти себе работу на полгода (по-моему, он никогда не остается дольше, даже если его просят), а следующие полгода делать что взбредет в голову. Причем это похоже на график. Выглядит, во всяком случае, так, как будто Райдер особенно не зависит от денег – мы скидываемся на еду, но по магазинам он не ходит, не покупает себе никакую дорогостоящую ерунду. Исключительно положительный юноша.

Я пишу всю эту околовсяческую ересь о Райдере, хотя стоило бы сосредоточиться на Марселле – ну вы же можете себе представить, с каким скрипом мы ее провожали. Девяносто процентов причитаний были посвящены теме Марселлиной новой прически и когнитивного диссонанса, который эта новая прическа обязательно вызовет у ее матери.

– Она меня выгонит, ей-богу, выгонит при всех, – повторяет Марселла, которая уже третий час не знает, с чего ей начать собирать вещи.

– Вот вечно все приходится делать за тебя, – говорю я, кидая в сумку то, что мне кажется ценным в недельной поездке на другой конец вселенной.

– Все равно, – говорит Марселла. – И потом, этот ее новый муж.

– Если верить Интернету, он юный, – сообщает Райдер из-за компьютера. – Можешь спросить, какие у него любимые мультики. И потом, вот приедешь ты сейчас, такая молодая и свежая, практически лысая, и отобьешь его к чертовой бабушке.

Марселла рычит в ответ, хотя по ней видно, что и эта мысль приходила ей в голову.